Голодовка. День первый

  Когда я обнаружил эту рукопись, то сильно удивился. Живем мы, конечно, не богато, но не голодаем.  О том, что было 20 лет назад, именно тогда происходили события из дневника, вообще ничего не знаю, я еще в школе учился. Слышал, что зарплату задерживали, учителя  бастовали, но о голодовках не слышал никогда. Рукопись пролежала, судя по скопившейся пыли, много лет в одном из красивых застекленных  шкафов в  кабинете истории, в тумбе на нижней полке,  среди старых планов, рефератов учащихся и инструкций. Решил я навести там порядок, когда обнаружил неожиданно два окна в расписании.  В общем-то, это была не рукопись, а пачка копий синего цвета, исполненная на пишущей машинке, на желтых листах, с обеих сторон, без промежутков сплошным текстом. Почти не было в ней знаков препинания, зато опечаток  масса. Судя по всему, учитель этот не только компьютера не знал, но и, толком, пишущей машинки. Когда я расспрашивал наших  учителей об этом химике, никто вспомнить голодовок не смог, а о забастовках и вспоминать никто не хочет. Автор в рукописи указан не был, но, наверняка, учитель не из нашей школы. Сначала, прочитав рукопись, я засомневался, стоит ли публиковать ее – уж больно мрачно. Народ сейчас ищет положительных эмоций, развлечений и шоу. Хороший шашлык ценится выше, чем хорошая книга. Но, все-таки свой брат учитель, солидарность хочется проявить, да и в какой-то степени перед вами исторический документ эпохи перехода от социализма к капитализму, темных 90-х годов. . Читайте, друзья.

17 мая, четверг.
16.00.
Все решилось очень быстро. Сегодня с утра ходил отверженный, никто со мной не заговаривал, уроки проводил чисто машинально. После уроков обошел ближайшие школы, встретился с учителями из стачкома. Все снова в один голос – бастовать не будем, потерпим. Вчерашнее собраннее все вспоминали с недоумением, но раз учителя бастовать не хотят, надо,  дескать, смириться.  Никому ничего не сказал, даже домашним, вернулся в школу и вывесил на двери  листок: «Объявляю голодовку». Сел в тишине на круглую одноногую табуретку  в лаборантской, уставился на колбы и мензурки и стал гадать, в чем причина неудачи. Что я за лидер, если за мной не идут. Не верят? Моя голодовка – признак слабости? Стал вспоминать другие голодовки. Сахаров голодал, потому, что жену за границу не пускали лечить сердце. Им двигала любовь. Какой-то ирландец, проголодав больше двух  месяцев, так и умер в тюрьме. А я? Неужели из-за зарплаты. Не умею добывать деньги для семьи?! Другие учителя явно умеют. Вот в прошлом году В.А. никогда не бастовала, сидела без детей на рабочем месте, и никто ее штрейкбрейкером не назвал, в конце нашей забастовки написала письмо на имя директора. Объявила, если долги по зарплате не выдадут, обольет себя бензином,  устроит самосожжение в школьном дворе. Рыдала, слезы в три ручья.  Все долги несчастной  выплатили, а через неделю встретил ее в центре. Я размышлял, могу ли купить мороженое, или это будет роскошь. Смотрю, В.А. забирается в иномарку к мужу. Застеснялась, оправдывается:  "Муж машину бензопилой заработал, на своем самосвале всю округу дровами снабжал, да и продали свой домик в деревне вместе с хозяйством." Дочек она тянет методично, меняет школы, выбирая хороших учителей, пристроила на платные курсы английского языка, хочет отправить учиться за границу. Значит, умеют люди жить! Я В.А. не осуждаю, даже завидую - есть у человека цель в жизни - вывести в люди дочек. А у меня никакой цели, стою за станком, стою у конвейера, провожу тысячи уроков из года в год все об одном и то же. Плыву, как поплавок по речке с куском лески и крючком: где-то зацеплюсь за корягу, где-то стою в круговерти, где-то несусь в стремнине, без воли, без смысла. Может после голодовки что-нибудь пойму?!
В школе после уроков тихо, лишь где-то наигрывает магнитофон веселый мотивчик, да скребет когтями в углу черепаха Люся. Любят черепаху девочку. Когти лаком накрасили, а на спине нарисовали  красками что-то абстрактное.  Просят ее на лето, придется отдать.
Посидел, подумал, решил добавить к листочку на двери что-нибудь яркое.  Нашел картон, маркерами аккуратно обозначил требования, время начала голодовки, привинтил мелкими шурупами.

17.00
Пришли жена с дочкой и Тимкой. Жене  сказал кто-то о голодовке. Ругалась, но не сильно. Посоветовала пить воду кипяченую, так как на минералку денег нет. Хорошо, что  еда дома пока есть – выдали всем учителям мешок муки, несколько цыплят, рис, масло подсолнечное.  Тимка облизал меня в губы,  как всегда, обрадовался черепахе и поскреб ее и тоже  лизнул, а потом вдруг поднял лапу  на пальму в классе, позорник.  Жена уговаривала ночевать в учительской. Там и диван мягкий и кресла и телевизор. Нет, решил – на стульях.
18.30
Снова один, но не долго. Пришла техничка. Мыла пол, рассказывала – врачам в районе выдали зарплату, предложила принести поесть супу из дома и обещала никому не говорить. Начинается! Разохалась – такой худой, как глист, куда Вам голодать! Сетовала – почему один, учителя не поддерживают.
Не хочется ни пить, ни есть, закурил сигарету – стало тошно, решил больше не курить.  Сразу захотелось есть.
Пришла О. Принесла зачем-то протоколы заседаний стачкома, обещала утром обратиться в газету и на телевидение. Все-таки поддержка. Но видеть ее тяжело, особенно раздражал почему-то  глубокий вырез на кофточке.  Какая-то неловкость – переложил на женские плечи свою работу и красуюсь. Когда-то нравилась мне книга болгар о путешествии вдвоем в лодке через океан. Питались они планктоном и журналисты все время допытывались - влияет такая еда на сексуальность? Интересно, а как влияет на сексуальность голодовка?  Потом пошел покрасоваться перед сторожем. Вахтер тоже предлагал и мягкий диван в учительской, домашние припасы и тайну подпольного питания. Время тянулось медленно. Стрелки на будильнике кажется застыли.
21.00
Решил спать. Принес из класса стулья, поставил в два ряда. Снял с окон затенение, получились неплохие простыни и одеяло. Не спалось, почему-то стало холодно, казалось гораздо холоднее, чем зимой, когда ходили мы пикетировать администрацию. Шли уже в сумерках по заснеженным улицам и какие-то странные женщины выскочили из подворотни, без платков и шапок в накинутых пальто и допытывались - куда идем и будут ли давать, как обычно,  на митинге водку!? Когда узнали, что мы учителя, разочаровано отстали. У администрации милиция уговаривала нас отойти в сторону, не мешать работать чиновникам. Не уходили, я изо всех сил кричал в мегафон, что принес  наш учитель  физкультуры. Сначала я кричал лозунги, потом все учителя хором подхватывали. Рука устала нажимать кнопку на рукоятке, голос сел. Но после пикета О. отвела меня в сторону, к окну, достала бутылку самогонки из черной красивой сумки, граненый стакан, кусок  хлеба и сала. Ничего более вкусного не пробовал! Сразу согрелся. Так было хорошо, не нужны ни зарплата, ничего!
 Ночью лежал в тишине и одиночестве, злость  на себя и других душила,  заболел и перестал болеть живот и вдруг боковым зрением заметил движение на полу. Перепугался, присмотрелся – оказалось черно-белый кот! Сидит и внимательно смотрит, а потом повернулся и ушел в открытую дверь класса. Не знал, что в каменных джунглях школы водятся кошки. Стало легче.  Когда за окном посветлело, заснул.