101 Глаз бури урагана Эллин 22 09 1973

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК-СКР «Свирепый» ДКБ ВМФ 1970-1974 гг.».

Глава.

101. Северная Атлантика. БПК «Свирепый». БС. "Глаз бури" урагана Эллин. 22.09.1973.
 

Фотоиллюстрация: Северная Атлантика. БПК «Свирепый». БС. Ураган Эллин. Фото от местонахождения сигнального прожектора. Шторм начал меняться в сторону уменьшения волнения и силы ветра. Курс ветра изменился. Эти два фото сделаны сразу после появления в небе так называемого «глаза бури» - неровной «дыры» в облачности, через которую вдруг засветло косыми лучами солнце и было видно ярко синее чистое небо. 22.09.1973.

Обратите внимание на крен на левый борт и удары волн и ветра с правой стороны, в правую скулу борта БПК «Свирепый».


В предыдущем:

Видимости, практически, не было уже никакой. Весь воздух, который смешался в морской пеной и брызгами, сплошь превратился в поток чего-то непонятного и удушливого. Нечем было дышать, потому что повсюду была вода. Мы были как бы в стремительно и бурно летящем и кипящем холодном водном потоке, как внутри водопада…

Я ещё успел подивиться этому сравнению с потоком водопада и отметил для себя, что становится темно, видимо, уже наступал вечер и ночь…


На самом деле это облачность практически сомкнулась в морем. Всё пространство вокруг превратилось в сплошной кишащий хаос воды, пены, дождя, брызг, воздуха. Дышать я мог только урывками… судорожными полу- вдохами и выдохами.

Потом вдруг что-то изменилось…

В тот момент, когда мне показалось, что вот-вот я сейчас либо задохнусь, либо утону, что-то изменилось…

Сначала я стал легче дышать, ветер прогнал от меня удушливую водную пелену. Дождь теперь не хлестал меня по лицу и сам ветер изменил своё направление и теперь сдувал от меня брызги с гребней гигантских волн.

Потом я начал что-то различать во мгле - очертания гребней волн, пенный бурун на носу корабля, а потом и горизонт…

Горизонт, по-прежнему, был в туманной мгле, как бы единым с небом и морем, но уже различался. Носовой бурун всё ещё взрывался огромными клубами воды и пены, но они уже были не сплошными серо-тусклыми, а серо-полупрозрачными, к ним возвращалась дикая стихийная красота…

- «Похоже, что Посейдон тебя хотел испытать, а ты испытание выдержал!» - сказал во мне внутренний голос моего друга деда «Календаря».

Я почувствовал дикую радость от мысленного «звука» этого спокойного и мудрого голоса. В голове буйно, хаотично, почти как звуки беснующейся вокруг стихии, зазвучали вразнобой голоса-мысли моих друзей из памяти.

- Я жив! – заорал я в небесно-морскую круговерть. – Я жив и буду жить! Врёшь! Не возьмёшь!

Я кричал и кричал эту любимую фразу моего папы, офицера-кавалериста Великой Отечественной войны, которой о меня научил, когда рассказывал о своих боевых приключениях во время войны…

- Главное, Сашок, - говорил мне тогда папа, - никогда не сдавайся! До самой смерти не сдавайся! Борись! Борись с противником, борись с обстоятельствами, борись с болью, борись с ленью, со страхом, со всем тем, что мешает тебе добиться победы.

- Почаще, а то – всегда – говори себе: «Врёшь! Не возьмёшь!», - говорил мне папа, - и победа будет за нами. Вот увидишь.

- Только ты, Сашок, перед тем, как что-либо делать, - деловито добавлял папа, - сначала проиграй в уме, представь себе, как ты это будешь делать и ты увидишь, что тебе будет мешать. Сначала прикинь, что к чему и что почём, а потом уже начинай делать и тогда ты обязательно победишь.

- Я твоему брату и моему старшему сыну тоже передал по наследству это слово «Врёшь, не возьмёшь!», - говорил с горечью мой папа, - но забыл научить его всё сначала проигрывать в уме, просчитывать, прогнозировать, а он сам этому не научился вовремя. А ты это можешь делать, поэтому у тебя всё и получается!

- И получится, папа! - сказал я самому себе вслух и взглянул на всё происходящее вокруг глазами не «Сашки Суворова», а «Александра Сергеевича»…


Странно, пока я вёл мысленные разговоры с моими друзьями в моей памяти-сознании, погода «распогодилась»…

То ли волны стали меньше, то ли ветер ослабел, то ли сплошные облака поредели, но вокруг появился рассеянный свет, а затем вдруг, внезапно, неожиданно, невероятно, непостижимо, но в высоких облаках вдруг возникло неровное «окно» чистого, синего-синего неба…

Из этого небесного окна на море косыми светлыми лучами, как лучи прожектора, ударил солнечный свет!

Было такое впечатление, что солнечные косые лучи воткнулись в бушующее море и оно вдруг притихло под этими лучами, превратилось из свинцово-серого, тусклого в изумрудно-синее, полупрозрачное, полудрагоценное, светлое и чистое, как хрусталь, как драгоценные камни, глазурь, изумруд, алмаз…

Теперь я снова онемел, только от восторга. Я снова орал, но теперь не от страха и отчаяния, а от восхищения, от немыслимого счастья, которое било сейчас из меня, как фонтан…


Я ощупал руками ворот бушлата и кофр с фотоаппаратом. Всё было на месте…

Пока я возился и доставал фотоаппарат, чтобы сфотографировать этот «глаз бури», это «небесное око», этот «спасительный знак», всё исчезло. Опять свинцовая круговерть сильного и жестокого шторма царила вокруг.

Однако всё равно, уже что-то изменилось и эти изменения также неуклонно происходили, как когда-то перед штормом они начинались…


Я снова достал фотоаппарат, потому что бомбардировка меня каплями дождя и брызг прекратилась. Ветер теперь бил и дул нам в правый борт, в правую «скулу» корабля.

У меня не было ощущения, что мы изменили курс, но курс ветра, брызг и дождевых шквалов точно изменился.

Моя спина и рёбра жутко болели, «избитые» трубами того лючка, в котором я стоял только что. Теперь я просто подогнул ноги, еле-еле протиснулся со своим кофром, который горбатился под бушлатом у меня на груди, и снова встал возле сигнального прожектора.

Замёрзшие ноги постепенно отогревались из-за постоянных пружинных движений и онемевшие руки тоже становились гибкими, потому что я должен был цепляться за прожектор, поручни и штормовые леера. Жаль, что я не догадался взять у сигнальщиков специальный пояс-сбрую, которым можно было пристегнуться к прожектору и тем самым не быть смытым с крыши ходового мостика…

Вскоре я снова смог сделать несколько кадров буйства стихии уходящего вдаль в Атлантический океан урагана Эллин.

Эта «Эллин» только поиграла с нами, но, похоже, мы её игру не приняли…