117 Аэропорт и Ан-24 25 06 1973

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК-СКР «Свирепый» ДКБ ВМФ 1970-1974 гг.».

Глава.

117. Калининград. 2-й 10-дневный отпуск. Аэропорт и Ан-24. 25.06.1973 г.
 

Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет.

В предыдущем:

Было такое ощущение, будто внутри меня мурлыкал сытый кот. Мне тогда, да и сейчас, было очень стыдно, но очень приятно. Ну, очень…

- Всё, ребята, - сказал водитель такси, когда я закончил свой рассказ. – Приехали.


Ребята и водитель обещали меня подождать, но недолго. Мы договорились, что ровно через 40 минут я вернусь.

Я быстро, скорым шагом прошёл по улице, свернул в нужный переулок, сверился с бумажкой, в которой был написан адрес Ханны и открыл нужную дверь в нужный подъезд.

В нос ударили давно забытые запахи старого коммунального дома, в котором жильцы спорят, кому из них убирать мусор и сор.

Из-за двери в квартиру, где торчали из стены восемь кнопок звонков, прозвучал старческий голос и дверь открыла старушенция, которую я деловитым голосом посыльного спросил: «Здравствуйте, гражданка. Здесь живёт гражданка такая-то?».

Старушенция подозрительно оглядела меня с ног до головы, но когда увидела мою коробку из-под обуви и услышала, что это «гостинец», смилостивилась и пропустила в коридор.

Странно, но в коридоре было всё относительно чисто и пахло приятно щами, детским велосипедом, одеждой на вешалке, старой обувью, только что вымытым полом и где-то искрящим выключателем.

- Вот ихняя дверь, - сказала старушенция и указала на обитую войлоком и дерматином большую дверь в большую комнату.

- Спасибо, - ответил я страшуенции, - приготовьте отвёртку, у вас выключатель искрит. Чинить буду…

Старушка сразу засуетилась, засеменила в соседнюю комнату, а я вошёл в комнату Ханны.

В комнате кроме Ханны в домашнем халате, с распущенными (как «тогда») волосами и в тапочках была ещё одна пожилая женщина и маленький ребёнок-девочка, которая сидела на специальном высоком детском стульчике и капризно ела манную кашу.

Все с немым удивлением воззрились на меня…

- Суворов Александр Сергеевич, - представился я с порога. – Друг и товарищ вашей Ханны. Проездом в Москву и далее зашёл передать приветы, вот этот гостинец-сувенир и починить вам выключатель в коридоре. Где у вас отвёртка?

Ханна вскочила, сначала отступила на шаг, а потом с разбега кинулась мне на шею, обняла дрожащими руками за плечи, приникла к груди.

Пожилая женщина устало опустила плечи, но улыбнулась растерянной улыбкой.

Маленькая девочка с любопытством смотрела на меня, и я ей сначала несмело, потом, как бы прикасаясь к ней взглядом, послал одну улыбку, потом вторую, а затем широко улыбнулся. Девочка вдруг протянула мне свою маленькую ложку с остатками каши и зачмокала губами…

- Спасибо, - искренне сказал я. – Сыт. Есть не хочу, а вот отвёртку бы надо поскорее, времени мало.

Кося глазом на большие каминные и старинные часы, лихорадочно высчитывая оставшееся мне время, я быстро вскрыл коробку, вытащил оттуда (как фокусник), комки газетной бумаги и осторожно достал море из оргстекла и остров-грот из янтаря.

Пока женщины и девочка смотрели на это чудо, я взял из рук Ханны отвёртку и поспешил к страшуенции, которая уже киками седой головы заговорщицки звала меня в коридор.

Я взял вторую отвёртку из рук старушенции, стремительно прошёл в дальний конец коридора, где, судя по запаху, был общий туалет и начал вскрывать крышку старенького выключателя.

Так оно и было: винт крепления проволочного конца провода ослаб, еле держался в гнезде и контакты при включении должны были сильно искрить…

Я закрепил все винты, проверил выключатель на вкл. и выкл. Продемонстрировал старушенции качество работы, установил опять крышку выключателя и пошёл прощаться с Ханной, её мамой и её дочкой…


Женщины меня ждали, но ничего не успели сделать, поэтому я обнял Ханну, с волнением прижал её к груди, взял руку её мамы и поцеловал её, а потом осторожно, получив молчаливое разрешение взглядом, погладил ручку девочки своей рукой.

Девчонка уже оторвала русалочку от полированного камня внутри грота и готовилась по камешку разобрать моё творение…

- Мне пора, - сказал я, целуя прекрасные полные слёз глаза Ханны.

После этого, не давая никому сказать ни слова, я встал в дверях по стойке «смирно», отдал честь, приставив руку к виску и также стремительно, как появился, вышел из квартиры, а потом из дома…


Мои друзья моряки-отпускники уже сидели в такси. Таксист ехал по улице мне навстречу. Теперь место для меня освободили впереди, рядом с водителем…

Примерно половину пути до аэропорта я молчал, а ребята осторожно переговаривались между собой, любовались видами из окна и изредка интересовались, как меня встретили…

Мои мысли так туго ворочались от всего пережитого, что я даже не смог ничего им придумать или соврать. Я просто ждал, когда во мне пройдёт та щемящая грусть, которая заполонила меня всего, до пяточек…


Новый аэропорт в Храброво под Калининградом встретил нас обычной вокзальной суетой и мне стало гораздо легче.

Водитель такси тепло простился с нами, щадяще взял с нас деньги (не взял плату за ожидание меня у дома Ханны), похлопал меня по спине, шепнул мне в ухо: «Так держать, сынок!» и уехал с подвернувшимися пассажирами обратно в Калининград.

Мы, четверо бравых моряков, уже к этому времени настолько изголодавшихся, что готовы были съесть кого угодно из чего угодно, совершенно спокойно взяли билеты в военной кассе на рейс самолёта Ан-34 по маршруту «Калининград – Минск – Москва». Причём времени у нас до вылета было «совсем ничего» - 33 минуты.

За эти полчаса мы успели сжевать по три больших бутерброда с колбасой и сыром, выпить по три чашки чёрного кофе и три бутылки новейшего и моднейшего «американского» лимонада – «Пепси-кола».

Затем мы посетили на дорожку «места не столь отдалённые» и увидели там у одного посетителя интересную бутылку болгарского вина – «Медвежья кровь»…

- Да вы что?! - сказал нам мужик. – Ехать из Калининграда и не привезти в подарок «Медвежью кровь»? Это же нонсенс!

- А что такое «нонсенс»? – спросил меня Толя Алексеев, когда мы бегом неслись в дальний коней аэровокзала в магазин за этим вином.

- Глупость, - ответил я, задыхаясь. - Полная ..опа.


Мы успели купить по большой бутылке шипучего полусладкого вина «Медвежья кровь» и весело прибежать к выходу на посадку в самолёт тютелька в тютельку в назначенное время.

Пока у нас с самого утра всё шло быстро, чётко, весело, задорно и счастливо. Вот только ни один из нас ещё ни разу в жизни не летал самолётом «Аэрофлота»…


Самолёт Ан-24 был новым, с молодым экипажем, с двумя очень красивыми стюардессами, с новыми синими креслами с белыми салфетками-подголовниками и большим количеством пассажиров.

Пока мы поднимались в самолёт по небольшой крутой лесенке, искали свои места и устраивались, стюардессы познакомили нас со своим самолётом, созданным специально для местных авиалиний.

Мне досталось место по правому борту возле прохода. Анатолий Алексеев сидел позади меня, а Мишка Жаров и Сашка Сенацкий напротив нас по левому борту, причём лицами к нам. Напротив меня через маленький откидной столик сидела молодая мама с маленьким ребёнком. Столик сразу же превратился в стол для пеленания и вороха детского барахла. Ребёнок капризничал, сучил ножками, баловался, а мама терпеливо, молча и затравленно удерживала его, мучилась с ворохом одежд, пелёнок, прокладок, бутылочек и игрушек.

Двигатели знакомо взревели, проворачивая и пробуя себя на работоспособность. Потом двигатели взревели так, что мне показалось, что мы сейчас взорвёмся, ребёнок на время затих, а самолёт вдруг дёрнулся всем телом и дрыгая и спотыкаясь на камешках, побежал-поехал по лётному полю.

Потом вдруг тряска прекратилась и мы почувствовали, что летим. Толя Алексеев сзади хлопнул меня по плечу и заорал мне в ухо: «Летим!»…

Саша Сенацкий опустил напряжённые плечи, а Мишка Жаров, только сонно огляделся по сторонам, пытаясь вытянуть в коридор свои длинные сильные ноги.

Самолёт быстро и круто набрал нужную высоту. Мы мирно и тихо, уже привычно трубя двигателями, полетели выше плотных кучевых облаков.

Через некоторое время улыбчивые красивые стюардессы, которые слегка наклонялись к пассажирам, чтобы о чём-то их спросить, стали раздавать с подноса конфетки-леденцы. Толя Алексеев взял два-три леденца и со смаком наблюдал, как наклонялась перед нашими матросами стюардесса.

Неотрывно глядя на плотно обтянутую юбкой попу стюардессы, Толик рассеянно спросил меня: «А зачем нам раздают конфетки?».

- Это для тех, кто боится болтанки в воздухе, - сказал я. – Я отказался. Я к качке привык…

- О! – сразу «возбух» старослужащий «годок» Анатолий Алексеев. – Девушка! Можно вас на минуточку!

- Слушаю вас, - приветливо улыбаясь, сказала стюардесса.

- Эти конфетки от укачивания? – спросил её Алексеев.

Получив утвердительный ответ, Толик возмущённо сказал стюардессе: «Заберите эти конфетки назад. Мне они ни к чему. Я моряк и качки не боюсь!».

Вторая стюардесса (красивее первой) тоже шла по проходу и тоже раздавала конфетки, но теперь это были ириски. Я взял аж пять штук.

Толик опять приблизил свой жаркий рот к моему уху.

- Ты зачем взял ириски, они же от укачивания! Ты же моряк!

- Ну и что? – ответил я ему и угостил ириской. – Зато они вкусные…

Стюардессы слышали наш разговор и весело прыснули смехом…

Жизнь продолжалась даже на высоте 6000 метров со скоростью 460 км/час.