Врач по призванию

Иван Алтынник

«И на свете тебя ещё нет.
И лишь только откроешь глаза ты.
Твою жизнь охраняют от бед.
Люди в белых халатах». Лев Ошанин.

«У нас новый детский участковый врач». Эта новость стала известна всему посёлку в течение дня. И это в средине восьмидесятых, когда телефон в квартире был редкостью, а слов «интернет» и «мобильный телефон» никто не слышал. Такая скорость в распространении этой информации понятна, если вы родители. Детский врач, особенно когда возраст детей дошкольный, едва ли не член Вашей семьи. Конечно, если этот врач настоящий. Тот, для которого ОРЗ, кори, гриппы, ангины, ветрянки Ваших детей, – его личные болезни. Тот, который компетентен в своей профессии. Тот, который может взять ответственность за результат своего лечения. Тот, которому доверяют малолетние пациенты и не боятся его.
Есть врачи, вообще не владеющие подходом к детям. Малыши от них прячутся в плательные шкафы, под кровати, и ударяются в такой рёв, когда их оттуда насильно извлекают. Ребёнка в таком состоянии невозможно осмотреть и понять, что там творится в его крохотном тельце.
Врачи нередко перестраховываются при определении диагноза. Чтобы не брать ответственность на себя вызывают скорую и переадресовывают малютку больнице. Может, это и правильно. Лучше перестраховаться, чем ошибиться. Но для родителей  вызов скорой  – стресс. Неоправданный вызов – даром сожжённые нервные клетки.
Не лучше и поспешный диагноз. В нашей семье был такой случай. Дочурке Тане было месяцев  девять  или десять. Пришла детский врач сделать плановый осмотр ребёнка. Раньше такое практиковалось. Причём бесплатно. Как делается теперь, не знаю.
Врач – молодая женщина с небольшим медицинским  стажем, но уже и не вчерашняя выпускница.  Послушала дыхание. Норма. Проверила схождение правого колена и левого локтя, затем левого колена и правого локтя. Норма. Начала ставить на ножки. По медицинским «теориям» того времени, а может и этого, ножки уже должны были пружинить. На них надо было опираться. Таня этих «теорий» не знала и подкашивала ноги. Врач настороженно покачала головой. Жена побледнела от испуга. Я перепугался вслед за ней. Далее врач подогнула ребёнку ножки в коленях и попробовала их раздвинуть. При этой проверке ей показалось, что всё совсем плохо, о чём она нам и сказала. И выписала направление в специализированную клинику, к детским ортопедам. Мы в тревоге, бабушка в слезах и упрёках в наш адрес:
– Дивчина, як яснэ сонцэ. На шо вы дытыну мучитэ!
Приезжаем в поликлинику. Попадаем на приём. Врач средних лет. Взяла направление. Осмотрела ребёнка. Провела те же действия, что и её предыдущая коллега.
– Пеленайте! – скомандовала она по завершению осмотра, – и принялась, что-то писать в только что заведенную медицинскую карту нового пациента.
– А какой же диагноз? – робко спросили мы.
– Какой диагноз! У Вас абсолютно здоровый ребёнок. Езжайте домой и не морочьте ни ему, ни себе голову.
Ей в ответ наше молчание и вытянутые от удивления физиономии.
– Эти молодые врачи начитаются всяких выдумок из чьих-то диссертаций. По ним: только выскочило и уже должно побежать…
Она не завершила оценку своим молодым коллегам, похоже не посчитала нужным, а что-то дописала в карточку и дала понять, что разговор с нами завершён.
Но молодая мамаша, моя жена, была начитана не меньше этих молодых врачей. Она выписывала и читала журнал «Здоровье». А там статьи кандидатов и докторов. В них и про наши возможные проблемы тоже. Поэтому жена задала какой-то вопрос, который, похоже, не понравился врачу. И та тут же выписала направление на консультацию в институт ортопедии.
– Езжайте! Ваш ребёнок. Ваши сомнения.  Ваше решение.
На другой день мы едем в этот институт. Мы в волнении, бабушка в слезах провожает нас за калитку. Нет сомнения, что она протопчется возле неё с той или с другой стороны, пока мы не вернёмся.
В институте таких, как мы много. Детки, такие же махонькие, как и наша Таня. Мы в очереди последние. Это значит, что сидеть нам часа три не меньше. Как то надо кормиться, пеленаться. Условий таких в институте нет. Похоже он не готов к новым «теориям», к такому наплыву маленьких пациентов. Но не это главное. Главное – каков будет результат.
В очереди между родителями разговоры  об одном и том же, – о тазобедренных проблемах. О каких-то специальных штанишках, которые придётся носить ребёнку. В некоторых случаях, якобы довольно долго. Единственно, что уже успокаивает, так это то, что результат в конечном итоге будет положительным. Главное, – придти вовремя. Мы якобы, пришли вовремя. Мелькает мысль: «Хорошо, что мы не послушали вчерашнего доктора». Она подтверждается тем, что все из кабинета доктора выходят с направлениями на изготовление этих штанишек и прочих ортопедических премудростей.
Ожидание всегда утомительно, а с грудным ребёнком тем более. Наконец наша очередь. Впрочем, мы последние. Состояние стрессовое. Принимают только маму с ребёнком. Я в коридоре. Слоняюсь из угла в угол. Стараюсь думать о чём-то отвлечённом. Не получается.
Наконец-то из врачебного кабинета выходит жена с Таней на руках. Вид измученный и вижу расстроенная.
– Ну что? Говори скорее.
–  Не знаю. Таню просветили. Сказали: «Ждите результат».
– Результата же пока нет. Чего ты такая убитая?
– Теперь я всё время буду думать, не повлияет ли на что-нибудь это свечение.
– Да, рентген – это не хорошо. Может, не надо было ехать сюда?
– Может быть.
Время тянется бесконечно долго. Из кабинета, в котором смотрели Таню, то и дело выбегают и снова возвращаются люди в белых халатах. Мы реагируем на каждое открытие двери, в надежде, что нам скажут результат. Хорошо, если бы он был хороший. Но время идёт, а о нас словно забыли.
Закрадывается тревога. Наверное, что-то не так. Коль долго думают, значит, что-то серьёзное.
Проходит ещё довольно много времени. По коридору идёт врач, который осматривал Таню. Момент, когда он вышел из кабинета, мы пропустили.
Он подходит к нам. Мы в неимоверном напряжении.
– Почему вы до сих пор ещё не дома? – спрашивает он. Вопрос, безусловно, неожиданный.
– Мы ждём результат.
– Разве Вам его ещё не отдали? Я же дал такую команду. Меня срочно вызвали. Извините.
– И-и-и и каков результат, – спросили мы оба, заикаясь от волнения.
– У вас всё в порядке. Без патологии. 
Берём такси. Едем, не скрывая радости. У калитки встречает бабушка.
– Ну шо! Кажить швыдче!
– Всё отлично, – говорим мы.
Бабушка плачет, но теперь уже от радости. А у жены стресс от этой поездки был снят после того, как Таня родила нам внука Кирюшу.   
Опираться на ножки Таня стала ровно через две недели после нашей поездки в институт. Наш участковый педиатр, которая и выдумала эту проблему, теперь удивлялась, какие у неё удивительно пружинистые ноги. Это было уже правдой. Когда Таня подросла, она диван превратила в батуд. Диванные пружины от её прыжков не скрипели – они плакали навзрыд. Но в данном случае эту шалость ей пришлось прощать.   
Безусловно, этот случай не был единственным. Но особых нареканий на врачей у нас не было. Они чётко следили за своевременностью прививок. Надо сказать, в то время делать их было не страшно. Не проверенные вакцины никто бы не осмелился запустить в производство и подвергать риску граждан своей страны. А за детей голову бы снесли. Был лозунг: «Всё лучшее детям!» Над ним смеялись. Дескать, когда дать нечего, то из него можно отдать и самое лучшее. И всё же. У нас ещё сохранились некоторые детские вещи, которые мы покупали дочери. На подошве ботиночек, сделанных из добротной кожи, выгравировано: «Цена 3р.». Да! Кожаные ботиночки за три рубля. Дотации государства на детские вещи были внушительными. Сейчас такие ботинки доступны детям тех, которые недоступны.
Жили мы вначале в частном секторе. Когда Тане пришло время идти в  первый класс, мы получили квартиру в многоэтажном доме и переехали в неё. Там уже были другие детские врачи. Они были такими же, как и на месте прежнего проживания. Приходили на вызовы, слушали бронхи и лёгкие, приписывали лекарства. В общем, действовали чётко по инструкции министерства здравоохранения. И это тоже было не плохо. Во всяком случае, мы не сомневались в том, что если «припечёт», то и к нам, и к нашим детям придут на помощь люди в белых халатах. И тогда по стране бродили полчища инфекций всевозможных разновидностей. Но их не боялись. Была уверенность, что ситуация под контролем министерства здравоохранения. И никто не осмеливался иметь выгоду из массовых заболеваний. Жили без паники. Лекарства имели символическую цену. Кто-то возразит известной фразой: «И у нас, и у них два часа на пару… И у нас, и у них та же формула. Их лекарства берут эту заразу – наши нет…».
Отвечу:
– В этой шутке, безусловно, есть доля правды. Но, как выяснилось, со временем, только малая доля. Те лекарства, которые производила наша промышленность, доступны были всем. И они нас устраивали. Нам не надо было выбирать между булкой хлеба и таблеткой.  Главной функцией министерства здравоохранения являлась охрана здоровья, а не бизнес на здоровье. Формулы лекарств остались прежними, только пилюли, сделанные по этим формулам, большинству стали не доступны.
Болела Таня не очень часто. К первому классу организм окреп, приспособился к окружающей действительности. Но от ОРЗ никуда не денешься. Поэтому вызовы врачей и волнения родителям обеспечены. Особенно, если температура высокая, ребёнок горит, ночь бессонная у детской кровати. И сомнения: всё ли услышал врач? Не пропустил ли воспаления? И так далее, и тому подобное.
На один из таких вызовов и пришёл к нам новый участковый врач. О нём мы уже слышали положительные отзывы и знали, что он Николай Николаевич Шустов. И знали, что все к нему обращаются Николай Николаич.
То, что он в чём-то особенный, мы поняли сразу. Во-первых, ребёнок его воспринял не как доктора, а как давнего знакомого, который зашёл узнать, как у нас дела. Общий язык с Таней он нашёл мгновенно. Начал беседовать о школьных делах. О том, о сём.   В это время жена ему всё подробно рассказывала в деталях о симптомах заболевания ребёнка. Казалось, что он её совсем не слушает, а беседует с Таней. Но это так показалось. Как выяснилось, он всё дословно запомнил и когда завершил процедуру осмотра ребёнка переключился на маму. Здесь он дал подробное объяснение недомогания, сказал, что надо делать.  В своих рецептах, он старался как можно меньше прибегать к таблеткам. Но больше уделять внимания народным средствам. В случае сомнения, обойдёмся ли мы без таблеток, отвечал:
– Не беспокойтесь. Если я увижу в них необходимость, я их назначу. Я сегодня зайду. Проверю состояние, И завтра зайду. Будут вопросы раньше, дайте знать. Я живу рядом. Приду в любое время дня и ночи.
И так в каждой семье, с каждым ребёнком.
Когда у нас родился Саша, мы ещё больше почувствовали значимость такого врача. Саша родился в смутное время. Перестройка. Больницы, поликлиники, роддома с их проблемами ушли с поля зрения государства, основы которого усердно раскачивали, и оно уже трещало по швам. Санитарной профилактики в медицинских учреждениях никто не делал, поскольку финансирование сводилось к минимуму. И поэтому с роддома мы приехали со стафилококком в глазу. Заболевание серьёзное, но мы, благодаря нашему врачу, победили его без стационарного лечения и без антибиотиков.
Вскоре Николай Николаич стал заведующим поликлиникой. Но своих маленьких пациентов продолжал посещать и на дому. Не потому что он не доверял своим подчинённым. А потому что родители заболевших чад хотели видеть именно его  и ждали от него подтверждения диагноза и правильности назначенного лечения. Каждый хотел перестраховаться. 
Николай Николаич никогда не говорил, что лечение назначено неправильно. Как правило, с назначенным его коллегами лечением он соглашался. Но бывало, что делал другое назначение.
Всегда был общительным. А разговор с малыми пациентами был всегда интересным и даже неожиданным.
– Ну, что, Санька! Как дела у тебя в садике. Как там девчонки? Есть хорошие? Или все страшилки?  Молчишь? А я знаю, что есть хорошенькие. Например, Оксанка. Я только, что от неё. Температурит. Но держится, как мальчишка. А ты, поскольку и есть мальчишка, перенесёшь эту болезнь с достоинством.
Во время разговора, он, безусловно, слушал ребёнка. И свой монолог прерывал просьбой:
– Санька, дыши глубже. Так, ещё глубже.
А затем к маме:
– Хрипы есть. Дыхание жёсткое. Но опасного пока ничего нет. Завтра зайду. Но будут сомнения, сообщите. Я сразу приду. 
В установлении диагноза Николай Николаич ошибался редко. Ему верили, как истине в последней инстанции.
Но однажды, он не прослушал воспаление лёгких.  Ребёнка увезли на скорой в больницу. В конечном итоге, всё завершилось благополучно. Но Николай Николаич сильно переживал. Это чувствовали все и переживали вместе с ним.
А однажды, он неожиданно умер. Прервал этот бескорыстный полёт тромб. Новость о его смерти облетела посёлок за несколько часов. В часы прощания вся придомовая территория была запружена людьми. Были горы цветов и море слёз.
Кто-то из незнакомцев, проходя мимо, спросил, не скрывая удивления:
– Кто же это такой умер?!
Ему ответили:
– Врач. Детский врач.
– Простой врач? – не поверил тот.
– Нет, не простой. Врач по призванию, – ответили из толпы.
Я иногда, вспоминая Николай Николаича, задавал себе вопрос: «Кого он мне напоминает?» Вот такие же вопросы. Иногда они конкретные. Иногда ни о чём. Лишь бы переключить внимание. Лишь бы приободрить. И слышу голос из далёкого далёка:
– Ты же, Ванька, набегавшись до упаду, лежал на снегу и  ел его. Вот тебе и ангина. Правду говорю?
– Правду, – слышится хриплый детский голос. Очень похожий на мой.
– Ну, ничего. Ангина пройдёт. Ты парень мужественный. Крепись.
А однажды, когда босиком бежал по мокрой от росы траве и налетел на битое стекло, тот же голос успокаивал и меня, и плачущую мать:
– Ничего. До свадьбы заживёт. Тем более он будущий солдат.
Наконец, сообразил. Когда я был маленьким, на нашем хуторе нас всех: и взрослых, и детей лечила акушерка Антоновна. На фронте она была медсестрой. Вот также она отдавала себя людям. И также неожиданно умерла, спеша на вызов.
Вечная память Николай Николаичу, Антоновне и всем таким же бескорыстным, преданным своему делу, людям!