Мой друг Карлос

                МОЙ ДРУГ КАРЛОС

Мы с ним то дружили, то враждовали. И спорили иной раз до «гражданской войны».
Так что в пик нашей словесной перепалки будь у нас оружие – непременно
пролилась бы кровь, хотя споры эти, чаще всего о живописи, на поверку не стоили и выеденного яйца.
Так и вижу его у мольберта, где на натянутом собственноручно холсте постепенно обретает черты очередной натюрморт в стиле Шардена.
И почти всегда это был натюрморт: тёмно-вишнёвая  скатерть,  фаянсовая ваза с фруктами, мандолина, старинный кубок...  и на гвозде – мушкетёрская шляпа с пером.   Иногда, к подножию всего этого  он клал какой-нибудь старый фолиант и водружал на него череп.  Для  того, чтобы придать натюрморту, как он выражался, «гамлетовский шарм».  «Не помешает задуматься о бренности существования тем, кто будет рассматривать этот натюрморт», - сказал он мне как-то.    Кажется, только этот череп и оживлял вылизанную до фотографичности композицию, с которой он так часто возился.

Как же я был удивлён, когда застал у него позирующую у мольберта обнажённую натурщицу.
Был разгар лета. Мадрид за окном умирал от жары. «Сейчас хорошо, должно быть, на нудистском пляже», - пронеслось у меня в голове по дороге к Карлосу. И надо же – голая натурщица – почти  символ нудистского пляжа в квартире моего приятеля. «Странные совпадения» - подумал я.
- Диего — это Габриэла.
- Габриэла – это Диего, - представил нас друг другу Карлос.
Я пожал её тёплую ладонь.
- Карлос мне много говорил о вас, – сказала она.
- Представляю себе, – усмехнулся я.
- Какая река без подводных камней? – улыбнулась в ответ Габриэла, уже, очевидно, получившая представление о наших отношениях. 
- Ну хорошо, раз Диего пришёл, - прервал наше знакомство Карлос,  – я прекращаю, Габриэла,  выдрючивать на холсте твою милую фигурку и мы что-нибудь забросим в рот. У меня, собственно, всё готово. Надо только разогреть. Пошли на кухню.
Я думал, что Габриэла уйдёт в соседнюю комнату одеваться,
но она, нисколько не смущаясь, прошла с нами на кухню.   
Мы ели, пили вино. 
-Прям Эдуард Мане «Завтрак на траве», - подумал я. - Двое одетых мужчин и голая женщина.
- Что, небось наша обстановочка напоминает тебе Мане? – спросил Карлос, догадываясь, о чём я думаю.
Габриэла засмеялась.
-В курсе дела, - подумал я, - разбирается  в живописи.
- Травки вот  только, Карлос,  не хватает,  – сострил я.
- А вот тебе и травка, Диего, - сказал он, подавая мне большое деревянное блюдо,
наполненное почти доверху зелёным салатом.

- Хочешь порисовать Габриэлу? – спросил Карлос, когда мы встали из-за стола.
Но я снял свою сумку со спинки стула и направился к двери, сославшись на то, что у меня дела.
- Спасаешься бегством, Диего? - улыбнулся Карлос. - Боишься, что твой портрет
в кубистической манере напугает до смерти бедную Габриэлу?   Смотри, какая она.
Фигура не хуже, чем у тициановской Венеры, а?
- Крутнись, Габриэла! Покажи ему себя, как следует.
Он покрутил Габриэлу с такой гордостью, как если бы это была Галатея его собственной лепки.
Мне показалось, что в глубине души он доволен тем, что я тороплюсь уйти.
- Ну ладно, не смею, сударь, вас задерживать,  – сказал он и, сняв с гвоздья натюрмортную шляпу с пером, манерно расшаркался передо мной. После чего он водрузил шляпу на улыбающуюся рядом Габриэлу. 
 Я оставил Карлоса «додрючивать» её фигурку на холсте и заниматься Бог ещё знает чем, и с той поры я часто встречал у него Габриэлу, правда, никогда больше в шокировавшей меня сцене «Завтрак на траве».

А сейчас я сижу на старой, в жирных разводах тахте недалеко от Карлоса.  На мольберте очередной натюрморт. На расстоянии вытянутой  руки спит, слегка подрагивая боками,  лабрадор Аргус - персонаж редких живописных фантасмагорий Карлоса.
У меня с псом такие же отношения, как и с его хозяином – дружба-вражда.
Он то даёт себя приласкать, то словно вспомнив что-то,  оскаливается, рычит, как волк, и успокаивается только после раздражённого окрика Карлоса.
Неудивительно - и он, и я знаем, с чем это  связано.

Помню тот день...
Мой «А ля Шарден» уезжал в Рим. «Прошвырнуться по антикварным», как он выразился. Пса он решил оставить мне на попечение. Собак у меня никогда не было и согласие присмотреть за Аргусом далось мне не без хорошего внутреннего напряга. 
«Что я буду делать с Аргусом?» - панически пронеслось в моей голове, когда я увидел Карлоса на пороге своей квартиры, но он не обратил внимания на моё вымученное согласие, так как был полностью сосредоточен на том, чтобы спихнуть мне собаку.
На второй день я обнаружил, что от Аргуса так невыносимо пахнет псиной, что для того, чтобы содержимое моего желудка не понеслось к горлу, я должен его срочно выкупать.  Но не тут-то было.  Собака смертельно боялась воды, а я забыл спросить Карлоса, как он её купает. После нескольких попыток выкупать её в ванной, я стал похож на одетого в джинсы Нептуна, только что вышедшего из кипящего высоким прибоем океана.
Что было делать? И вдруг,  само провидение послало мне подсказку в виде дождя.
Я немного подождал,  пока дождь не перейдёт в настоящий ливень «стеной», и решил, что  вот он - мой час.
Упирающегося в парадном Аргуса я силой выволок на улицу и стал почти походкой Чаплина (возбуждённый своим «озарением», я забыл прихватить с собой зонтик) шлёпать с ним под проливным дождём, обильно поливая его прихваченным с собой шампунем.
Вернулись мы с ним домой, основательно прополощенные ливнем.
Аргус долго, и, похоже, демонстративно долго, отряхивался от воды в парадном. Перескочив через громадную лужу , которую он оставил за собой, (я легко представил себе, что скажут те, кто зайдёт в дом после нас), он  рванул вверх по лестнице с такой скоростью, словно хотел как можно скорее оставить позади случившийся с ним кошмар.  Зато с мерзким псиным запахом было покончено.
Из-за Аргуса я не мог дождаться, когда уже приедет Карлос. Мне хотелось сдать ему пса с рук на руки и забыть о его собаке и о нём самом.
Я определённо стал уставать и от бесконечных споров с ним и от его нарциссизма. «Как тебе моя мазня?» - спрашивал он меня неизменно, закончив ту или иную картину, при этом рассчитывая, что я клюну на его показную скромность и выдам столь ожидаемый им комплимент. Что-то вроде: «Да, брось ты, никакая не мазня, вовсе даже неплохо!»   
Но с комплиментами у меня получалось всё хуже и хуже. 

В то время я часто посещал вечерние посиделки художников в лофте у Алисии, которую хорошо знал и Карлос.  Вино, лёгкая закуска (какую Бог послал), гитара и много сигаретного дыма – таковы были основные приметы нашего новоявленного «вертепа». Впрочем, не обходилось и без наркотиков. Хм, а какая богема без них?!
Однажды, видимо, в наивном стремлении «осовременить» Карлоса, я предложил ему сойти с «вершин Олимпа» и посетить  нашу «преисподнюю», на что он ответил, что не относит себя к поколению шизофреников с их, соответственно,  искусством для психически больных.
Мы всё более отдалялись друг от друга. И это «разбегание двух галактик» уже, похоже, ничто не могло остановить. От наших былых приятельских бесед по душам
в моём любимом ресторанчике «Эль Греко»  остались одни воспоминания.  Как и от пылких юношеских планов, которыми мы делились так щедро в мифически давние времена.
Он всё сильнее презирал меня, моих друзей, называя нас всех скопом «вонючими декадентами». Более всего он заводился, когда я пытался сказать что-то в защиту современной живописи. Фанатичный ученик «малых» и иных голландцев, он на дух не переносил «всяких там Пикассов, Матиссов, Малевичей и Поллаков». Убедить его в чём- либо было невозможно, но я, всякий раз давая себе слово не втягиваться с ним в спор, обнаруживал себя наедине с его гневными тирадами, которые сыпались на меня, как огненные стрелы, бесповоротно отрезая мне путь к отступлению.      
Я знал о том, что он подрабатывает на подделке картин старых мастеров и ужасно боится, что я  об этом кому-то выболтаю.  И когда его однажды вызвали в полицию, правда, не по делу о  картинах,  а по какому-то другому поводу,  он не на шутку испугался. После беседы со следователем, которую он принял за камуфляж истинных намерений полиции,  он сделал меня мишенью своей паранойи.

О том, что он занимается подделками картин я узнал совершенно случайно.
В тот день я безуспешно пытался  дозвониться к Карлосу и решил забежать к нему без предупреждения.  Он открыл мне дверь, даже не спросив, кто это.
Видимо, он в это время кого-то ждал.
Разочарованию его не было предела, когда  он увидел меня.
- Понимаешь, - начал я оправдываться прямо  с порога, - я звонил тебе, но никто не отвечал.
Он досадливо махнул рукой и бросил меня в передней договаривать свои объяснения. Затем, быстрее лесной пумы, он метнулся к мольберту и забрал оттуда какую-то картину. Я только успел заметить, что, судя по трещинам-кракелюрам на ней, – картина, похоже, старинная.
Но что он не успел забрать, так это стоявший на табурете у мольберта французский лак. Именно им, как я вычитал когда-то из любопытной книги Эрика Хебборна «Учебник подделок», пользуются художники для имитациии этих самых трещин-кракелюров,  характерных для подлинно-старинных картин.   
Он хотел вырвать у меня из рук и книгу Хебборна, которую я обнаружил на тахте рядом, но понял, что это уже ничего не меняет.
- Ты теперь знаешь, Диего,  то, что, по идее, тебе не следовало знать, но ты вломился ко мне так бесцеремонно-неожиданно, чёрт тебя побери... Да, я занимаюсь подделками. За них мне роскошно платят те, кто сбывает их каким-то миллионерам, которым непременно хочется иметь у себя в спаленке Веласкеса или Караваджо. Без них, видите ли, им не заснуть.
- А Габриэла знает об этом?
- Габриэла не имеет ни малейшего представления о моих делах. Сказать ей об этом – всё равно, что сказать всему Мадриду. Да, да, узнай она, и завтра она расчирикает об этом всем. И тогда  и она, и я можем столкнуться с серьёзными проблемами. Эти люди, которые занимаются продажей картин, ворочают огромными деньгами и, не задумываясь,  уберут с дороги любого, кто хоть как-то может угрожать их бизнесу. Так  что, милый мой Диего, держи язык за зубами. Так будет лучше и для тебя, и для меня.
- Прежде, чем ты уйдёшь (в переводе  это означало «как можно быстрее уберёшься отсюда») – анекдот тебе на дорогу. Ты же любишь анекдоты?  Ну так вот один свеженький и, надо сказать, многозначительный:
- В пятый раз из музея современного искусства похищают картину Малевича «Чёрный квадрат». И вот уже в пятый раз охранник музея успевает  к утру восстановить полностью живописное полотно. 
- Ну, как тебе мой анекдот? -  Эх, - воскликнул он, не дав мне ответить и патетически воздевая  к потолку руки, - ну почему мне не дают подделывать Кандинского  или Малевича или твоего любимого Поллака?  Не везёт мне, Диего, – вздохнул он.  - А, впрочем, нет - везёт. Такие, как ты, пусть и копируют этих недоумков.
- Всё, звони! – бросил он мне, отогнав от двери назойливого Аргуса и почти выталкивая меня за порог.

Неудивительно, что после вызова в полицию он попал под гипноз навязчивой идеи, что именно я на него донёс.  Этой глупой паранойей  он, видимо, заразил своих сообщников, которые наживались на продаже его подделок. Точнее сказать,  натравил весь этот сброд на меня.
Однажды вечером я провожал Алисию домой. На плохо освещённой улице нас окружили молодчики криминального типа.  Начали приставать к Алисии, явно провоцируя меня. Я наивно попытался разрядить  обстановку, но после того, как один из них задрал Алисии юбку, я вынужден был вступить с ними в драку. Алисия сбежала. А может быть, ей  дали возможность сбежать. Меня, тем временем, быстро сбили с ног. Не уйти бы мне, наверно, в тот день живым. Но мне повезло. Место, где произошла драка, оказалось недалеко от дома, в котором жил мой брат. Опыт уличных драк плюс пояс каратэ, которым он гордился, сделали его в глазах хулиганистых мальчишек района почти кумиром.
Когда за меня взялись как следует эти молодчики, он как раз вышел из дома и увидел меня на земле. Быстро оценив обстановку, он влетел в замкнувшийся вокруг меня круг. Хорошо отметелив тех, кто стоял ближе всех ко мне, и разбросав других, он дал мне возможность подняться с земли и, крикнув мне: «Бежим!», рванул из улочки на залитый неоновым светом бульвар. Я побежал за ним.
С той поры брат взялся всюду меня сопровождать.

Между тем, Карлос и его команда не унимались. Меня едва не сбили машиной, сделали попытку влезть ночью в мою квартиру. После всего этого я стал болезненно-осмотрительным.  Провёл дома сигнализацию,  обзавёлся пистолетом. Стал ходить, напрягая до предела своё внимание.  Несмотря на это, мне всё труднее становилось  преодолевать в себе обострённое чувство нависшей надо мной опасности.
Я давно не видел Карлоса. Он не звонил мне, а я - ему. Война между нами уже больше не предполагала каких-либо компромиссов.

И вдруг я его увидел.  Я толкнул в бок брата, который шёл со мной. Он тоже заметил Карлоса.  «Чёрт!» - ругнулся я мысленно. Меньше всего я хотел встретить именно его.  Я даже опешил от этой встречи. По всему было видно, что он возвращается то ли из аэропорта, то ли с вокзала - большой рюкзак за спиной и взгляд усталого, давно не высыпающегося как следует человека.  Он очень изменился с того времени, когда я видел его в последний раз. Более всего поразила меня его рыжая вангоговская бородка вокруг почти алых, как от губной помады, слегка напряжённых губ. 
Сначала я думал не окликать его. Тем более, как мне показалось, я ещё не попал в поле его зрения.  Но он стоял недалеко от нас. Я почувствовал, что ещё секунда и он меня заметит.  Тогда для него станет ясным, что я намеренно хотел от него ускользнуть.
- Карлос! – крикнул я, стараясь вложить в свой крик максимум доброжелательности, на которое только был способен. Он обернулся. Даже одарил меня подобием  улыбки.   
- Сейчас, подожди! – бросил он мне, рассчитываясь с таксистом.
– Ну что, как дела?  - продолжил он и, не обратив внимания на мою попытку ответить ему, сразу же перешёл к другому. – У вас тут ничего погодка. Пригрелись. Как ящерицы на солнце, - рассмеялся он.  - Тебя, конечно, не интересуют мои дела?
- Нет, почему же. Мы с  Алисией как раз недавно говорили о тебе. Она даже сказала...
Он перебил меня: «Ты видишься с Алисией?»
- Довольно часто.
- Как она? Попрежнему дурит? Строит из себя Жорж Санд? Салончики,  музычка. Собирает вокруг себя таких же помешанных художничков, как  ты, и вы вместе с ней играете в богему. Представляю себе этот театр, – саркастически бросил он. - А ты у них, конечно, слывёшь за гения. Гений и кучка претенциозных бездарностей-прилипал.  С  девочками, с марихуаной и весёлыми квадратиками на холстах.
- Я вас всех ненавижу, – с непонятной яростью вдруг выпалил он.  - А тебя в последнее время особенно. И ты знаешь, почему. Ничего-ничего ты ещё у меня поплатишься, сволочь,  - закончил он угрозой свою тираду и смешался с толпой так быстро, что если бы не брат, свидетель нашей встречи, мне показалось бы, что я стал жертвой зрительной и звуковой галлюцинации.
Странно, я был уверен, что после этой встречи попытки убрать меня всей этой торгующей подделками братией возобновятся  с новой силой. Но проходили дни, недели и ничего не случалось.

Прошло немало времени.  Я в конце концов забыл о Карлосе и его угрозах.  Попросту потерял его из виду. В то время я носился по всей Испании по делам реставрационной  кампании, в которой работал: Толедо, Севилья, Кордова.
Приезжал, уезжал.
Только позже я узнал о шумном процессе, связанном с продажей поддельных картин, после которого многое для меня прояснилось.   
Реализацией их занималась мощная организация мошенников, которая, как выяснилось, имела своих представителей не только в Мадриде, Риме, Париже, но даже и в Москве, откуда шли очень ценившиеся на чёрном рынке «иконы» Рублёва и Феофана Грека.
Накрыть эту организацию стало делом престижа мадридской полиции. Занимаясь расследованием,  они вышли на Карлоса. Перекрёстный допрос плюс давление и угрозы сломили его, в конце концов. Он оказался наиболее слабым звеном в этой железной цепи готовых абсолютно на всё мошенников.
Короче, он раскололся и следователи решили использовать его для того, чтобы накрыть всех, кто был причастен к наглым афёрам с картинами.
Используя художников, вроде Карлоса, они буквально завалили богатейшие дома и музеи мира виртуозно исполненными «подлинниками» картин старых мастеров. 
В обмен на его помощь и  будущие показания в суде, Карлосу пообещали не привлекать его к ответственности  и по окончанию процесса даже подключить к программе по охране свидетелей. Получив его согласие, к нему прикрепили миниатюрное подслушивающее устройство и соответственно проинструктировали, как себя вести для того, чтобы полиция получила максимум компромата для следствия по этому делу.
Но поведение Карлоса насторожило его боссов. Им показалась слишком подозрительным его желание побольше узнать о них, это явно выходило за пределы, отведенные ему как художнику. За ним начали следить и вышли на его встречи с переодетым полицейским, которые, для отвода глаз, проходили где-то на окраине, в небольшом кафе для работяг.
На одном из заседаний, где обсуждались заказы на будущие «шедевры», его неожиданно  тщательно обыскали. Обнаружили, конечно, прикреплённые к телу проводки и подслушивающее устройство.
Их месть была невероятно жестокой. Как выяснилось во время суда, Карлоса зверски избили. Ночью машина с ним и с теми, кто участвовал в этой расправе, подъехала к пустынному участку железной дороги.  Связанного, с кляпом во рту Карлоса вытащили из машины и положили на рельсы, зная, что там, в 2 часа ночи, должен пройти поезд.
В 2 часа ночи он и прошёл.

По жуткому совпадению, именно в этом поезде, в тот поздний вечер, я уезжал в Барселону.