Сделай лицо дегенерата! Или Bumderassasa!

   
Наверное, иногда полезно не искать мораль, там, где её нет. Нужно просто шагать, как это делают немецкие солдаты в марше «Wenn die Soldaten…». И тогда девушки все равно откроют свои окна! А почему? А потому! Все из-за этого «…Schingderassa, Bumderassasa!!!»
В один из раскаленных вечеров июля 1985 года я шел по улице Герцена, нынче Большая Никитская. Это совсем рядом с Арбатом. Шел голодный и сексуально озабоченный. Неожиданно из тени театра Маяковского возникло прелестное создание...Богиня, нимфа, вакханка...не помню. Так сильно кушать хотелось. Да и марево от асфальта колыхаясь и, скрывая все, что начиналось там, где заканчивалась мини юбка, сильно отвлекало. Так что вполне может быть, что возникшая из тени просто парила в воздухе…
Прелестное создание требовательно посмотрело мне в глаза и молвило: «Мальчик, хочешь сниматься в кино?»
...Прекрасное время было, однако. В 1985 году на все вопросы хочу ли я чего-нибудь, я всегда отвечал утвердительно. Помню еще, что экспрессия моего ответа часто пугала интересующихся девушек. Вот и нимфа (вакханка, богиня, гейша и т.п.), задав вопрос, исчезла куда-то с номером моего телефона...
Однако осенью она позвонила. И через час я поднимался по ступенькам киностудии им. Горького как всегда голодный, но с душевным трепетом.
Красивый, с седой гривой и окруженный девицами дядька при моем появлении воскликнул с легким иностранным акцентом: «Вот тот, кто нам нужен! Гримируйте и костюмера срочно!»
...Через час я обнаружил в зеркале молодого фельдфебеля Вермахта. И морда глумливая-глумливая…. В кино такие раньше вламывались в мирный партизанский дом и требовали: «Матка! Курка! Яйка!»
В ожидании выезда на съемочную площадку я засунул пилотку под погон и вышел покурить на улицу Эйзенштейна… Хорошо! А что…Не жарко, солнышко светит, математическую статистику, слава Богу, сдал… Вот девчонки мимо идут…Улыбаются. Наверное, мне…Я же такой красавчик!
Ба-бах! Удар в спину и сигарета прижигает мне подбородок. Руки вывернуты! Я лежу мордой в газон. Вокруг крики: «Тащи его в машину! Свяжись с отделением! Скажи, что фашиста поймали!» «Вы что с ума сошли? Это же наш актер! Вы же мимо киностудии Горького проезжаете, на минуточку… Снимается кино! Думать надо товарищи милиционеры!» «Ах, кино…Ну, так бы сразу... Вставай, боец! Ничего не сломали?»

Съемочная площадка - это какая-то заброшенная церковь в Строгино. Нас, воинов, несколько человек. Два «немца» и трое в форме РККА образца 1944 года. Подошел седой дядька со свитой мурлыкающих девиц. Это режиссер Тодор Благоев. Состоялся диалог: «Spricht du Deusch? Ja, naturlich! Aber Schlecht! (Говоришь по-немецки? Да, конечно, очень плохо!) ……Хорошо… Выдать ему стреляющий автомат. Остальным муляжи»
Оружейник, дыша перегаром, открыл багажник «Волги». Достал тускло блеснувший МП-40, щелкнул магазином и высыпал пару горстей патронов: «Распишись, засранец… Теперь за оружие головой отвечаешь, фашист проклятый! Не выпускай из рук. Даже в сортир с ним…А ты, боец, - обратился к мордатому «красноармейцу», - получай «ППШ» и не забудь «За Родину! За Сталина!» Понял?» Остальным достались карабины…

Вечер выдался прохладным. Желтая и мокрая листва пружинила под ногами и настраивала на сентиментальный лад. Голод доминировал. Чтобы его заглушить слушал «вражий голос» по карманному транзисторному приемнику «Этюд». Всегда со мной был. А до моей сцены еще несколько часов…. Подошел уже знакомый «русский» в плащ-палатке: «Пойдем, в гастроном сгоняем? Здесь, кажется, четыре остановки. Колбасы купим, хлеба, то, се…» У ограды дежурили три сонных милиционера из местного УВД: «Парни, вам чего-нибудь надо?» «Спасибо, фельдфебель…Нас Родина всем обеспечивает!»
...Почти стемнело, когда мы вышли из леса к конечной остановке автобуса. Водитель как назло закрыл двери перед самым носом. Я очень обиделся. Перевесил поудобнее свой МП-40 на плечо и постучал кулаком по стеклу. Водитель втянул голову и полез под руль. «Русский» с ППШ на шее направился к его окошечку: «Вы что, хотите уехать без нас? Уже поздно. А следующий автобус не скоро. Пусти нас в автобус, товарищ!»

Двери с шипением отворились. Я, громыхая аутентичными сапогами, поднялся и осмотрелся в поисках свободного места. Присесть некуда. Все занято. И тишина... От МП-40 остро пахло смазкой. Кто-то всхлипнул. Я сразу не разобрался, откуда звук. Посмотрел туда-сюда... Ах да…Вот оно! Это бабушка через два кресла…Бабушка еще раз всхлипнула и перекрестилась: «Немцы…»
Появился «русский», неловко задев ППШ поручень. Двери зашипели, лязгнули, затворились. Соседка религиозной старушки, не отрывая от меня приклеенной улыбки, громко сглотнула слюну и толкнула свою товарку в бок локтем: «Никитишна, не порти воздух, смотри, наши тоже есть…»
Мы все же нашли себе незанятые сиденья в самом начале салона. «Русский» тяжело присел, поставил ППШ между колен и пригорюнился. Он учился, кажется, в «Бауманском», имел задолженность за весеннюю сессию. Через пару дней предстояла последняя пересдача.
- Что-то грустно. Дай транзистор послушать, пока едем…
Автобус опасливо тронулся, а я вспомнил, что автомат не заряжен. «Русский» тем временем нашел в приемнике Севу Новгородцева с рассказом о Марлен Дитрих и «Лили Марлен». Я отсоединил магазин и стал методично набивать его патронами. А вдруг на съемочной площадке у меня не окажется для этого времени. В салоне автобуса говорил только Сева Новгородцев. Он как раз дошел до писем немецких солдат:
«Уважаемая редакция. Мы с Фрицем освобождаем Россию от большевизма. Но нам так грустно в окопах под Москвой. Русские постоянно стреляют и поют «Катюшу» Хотим послушать нашу любимую солдатскую песню «Лили Марлен». С дружеским приветом, фельдфебель Отто Зейгерт».
Вскоре к Отто присоединился генерал Эрвин Роммель, просивший радио передавать «Лили Марлен» постоянно и особенно перед отбоем. Видимо, чтобы Отто и Фрицу сладко спалось, Марлен Дитрих в конце концов запела:
«Bei der Kazerme, vor der Grossen Tor...»
(Перед казармой, перед большими воротами) ……
Я, убедившись, что «рожок» полон, сочно клацнув, присоединил его к МП-40. Марлен Дитрих продолжила:
«… Standeine Laterne und steht sie noch davor»
(Стоял фонарь, и он все еще стоит там) …….
Прямо за «Никитишной» сидела очень красивая девчонка: блестящие волосы, сочные губы, персиковое лицо и немного испуганные, но любопытные глаза. Я замялся, но Марлен меня поддержала:
«…So wollen wir uns da wiedersehen»
(Давай там встретимся снова)
И я с неожиданной для себя дерзостью подмигнул девчонке. Марлен подсказала, что я должен делать дальше:
«...Bei der Laterne wollen wir Stehen»
(Давай постоим у фонаря)
Я подмигнул еще раз. Девчонка поправила волосы, а её брутальный спутник опустил глаза:
«…Wie einst Lily Marleen. Wie einst Lili Marleen…..»
(Как когда-то, Лили Марлен. Как когда-то, Лили Марлен)
Автобус покачивался, притормаживал, снова набирал скорость… Все молчали. За окном мелко моросило. А в салоне возникло даже какое-то ощущение уюта… Когда мы выходили на своей остановке Марлен тоже допевала:
«... Da sagten wir auf Wiedersehen. Wie gerne wollt ich mitt dir gehen»
(И тогда мы сказали: До свидания.  Как бы я хотел уйти с тобой)
Я оглянулся. Девчонка играла со своим локоном и задумчиво улыбалась:
«Mit dir Lili Marleen. Mit dir Lili Marleen»
(С тобой, Лили Марлен. С тобой. Лили Марлен)
Видел бы меня генерал Роммель, после отбоя в автобусе под Москвой…

В колбасном отделе гастронома свирепела очередь. Мы сразу подошли к прилавку. Пока «русский» писал благодарность в Книгу жалоб и предложений, а продавец дрожащим ножом кромсал сервелат, я решил поговорить с угрюмыми покупателями. Затянув ремешок на аутентичной каске, и перевесив на грудь МП 40, я сказал: «Товарищи, к сожалению, у нас нет возможности ждать, пока нас обслужат в общем порядке. Мы на работе! Большое спасибо за понимание!»
Когда уже уходили, то услышали за спинами какую-то возню. Это «Никитишна» которая, как выяснилось, тоже ехала до гастронома, пыталась отовариться без очереди. Тетки что-то ей злобно вполголоса кудахтали, а «Никитишна» все время повторяла: «А я с немцем! А я с немцем! А я с немцем!»
На съемочной площадке нас уже заждались. Режиссер быстро поставил задачу: «У нас 1944 год. Западная Украина. Встречаются две разведгруппы противников. У тебя, долговязый, четыре эпизода. Сначала ты насилуешь «русскую радистку», потом расстреливаешь «русского разведчика со второго этажа, потом тебя убивает «русский лейтенант», а потом общий план с твоим трупом. Все понял? Камера! Мотор!»

Все получилось с двух-трех дублей. Но вот сцена насилия, несмотря на то, что я все время вспоминал красивую девчонку из автобуса и её спутника, затянулась. Удовлетворение Благоев получил не сразу, а только после того, как наорал на меня: «Не верю! Сделай лицо дегенерата! У тебя получится!» Я выпучил глаза, сделал страшную рожу и у меня все получилось! «Русская радистка» потом на меня все время косилась издали...
А я и не сомневался, что получится. Что нам стоит дегенерата исполнить!
 
Кстати, с подобным режиссерским видением своего амплуа в кадре я столкнулся еще раз через 22 года. Я вел на РЕН-ТВ программу «СССР» (Слухи! Скандалы! Сенсации! Расследования!) и озвучивал там всякие задорные тексты. Но нашего режиссера, между прочим, вполне симпатичную молодую барышню, в моей подаче, все время, что-то не устраивало. Она подходила ко мне в ночи (программу всегда писали ночью) близко-близко… вся такая томная и элегантная, и, подперев пальчиком свою нежную щечку, с укоризной говорила: «Андрей, я Вам не верю…! Больше страсти, пожалуйста, и демонизма!» Чем очень нервировала гримершу, испытывавшую ко мне нежные чувства.

Звучала команда: «Мотор!» И я, выпучив глаза, трубным гласом вещал: «Насильники и убийцы повылазили из своих убежищ! От них нет спасения!» В принципе, был готов сделать лицо дегенерата…. В паузах режиссер и гримерша о чем-то шептались, поглядывая в мою сторону…

Но вернемся в 1985 год…В окончательный монтаж сцена насилия не вошла. Зато я там стреляю из темноты, потом меня убивает «русский лейтенант» и еще я там очень выразительно сыграл труп. Лежу себе на полу церкви, где все и происходит.
Недавно мой товарищ Сергей Шерстнев нашел этот фильм в недрах мировой Сети. Называется он «Воспоминания Петра и Генриха». Вот часть видео Экшен начинается с 3 минуты 37 секунды и длится до 5 минуты 30 секунды…Узнаете ли…
Понятно, что Лев Толстой будет недоволен. Но все равно, когда «wenn die soldaten durch die Stadt marschiren», девушки «offnen die Fenster und die Turen!» (Открывают окна и двери)
А все почему? А все потому! Все из-за этого «…Schingderassa, Bumderassasa!!!»
Все из-за этого Bum!!! И не пытайтесь найти перевод...
Такой вот легкомысленный немецкий марш.