Ефимовна

Уже вторую неделю без передышки шли дожди. Тучи, чёрные, жирные, прочно зацепившись за венцы посеревших гор, со всех сторон окружили город. В избе стало неуютно и сыро, запахло плесенью. Пришлось растапливать печку. А дождь всё лил и лил: то нудно стучал по железной крыше мелким назойливым бисером, то ни с того, ни с сего остервенело обрушивался на землю шипящей лавиной.
 – Господи! – невольно вырвалось у Надежды Ефимовны. – Да, когда ж всё это кончится-то?!
И, словно в ответ на её внезапную жалобу, вся комната, точно по волшебству, озарилась ярким солнечным светом. Старушка даже присела от неожиданности.
 – Свят, свят, свят! – скороговоркой пробормотала Надежда Ефимовна и, испуганно оглянувшись по сторонам, быстро перекрестилась на висевшую в углу икону.
Тревога постепенно ушла. Старушка успокоилась. Она сидела, устало сложив на коленях тяжёлые узловатые руки, ни о чём не думая, ничего не желая. Солнечные лучи нежно скользили по её изборождённому годами лицу, легко отдавая приятную теплоту небесного огня.
 – Ой, чевой-то я тут расселась-то?! – вдруг спохватилась Надежда Ефимовна. – Муха-то ещё не кормлена. А-а-а, голова дырявая! Совсем памяти не стало!
Старушка ретиво соскочила с сундука и, прихватив с вечера приготовленную для собаки кастрюльку, вышла во двор. Туч как не бывало. Кое-где с крыш ещё капала вода, но это были уже не те капли. Тысячами разноцветных бусинок они сверкали и переливались на каждом листике, на каждой травинке. Солнечные зайчики, отскакивая от золотистых луж, будто живые, прыгали по мокрым стенам избы.
 – Муха! Муха! – тихонько позвала собаку Надежда Ефимовна. Муха – чёрная с жёлтыми подпалинами сука – сразу же оторвалась от своего любимого занятия – облаивания мимо пробегающих кобелей – и, радостно виляя хвостом, бросилась хозяйке навстречу.
 – Что проголодалась, милая? – нежно погладила старушка уткнувшуюся носом в подол собаку. – Сейчас покормлю, сейчас. Супчик-то на курьих косточках. Сама бы ела, да – нельзя мне.
Муха, явно осмелевшая от ласкового обхождения, начала прыгать вокруг хозяйки, пытаясь лизнуть её в лицо согласно своему собачьему этикету.
 – Фу, ты, анчутка окаянная! – незлобиво проворчала Надежда Ефимовна. – Опять за старое?! И так весь подол облапила. Теперь вот и до лица добралась. И что с тобой делать?! Ну, кушай, кушай!
 – Эй, Ефимовна, шевелишься ещё?! – раздался из-за изгороди голос соседки.
 – Шевелюсь, шевелюсь покуда! – весело откликнулась старушка.
 – А то я два дня гляжу – тебя не видно. Думаю, не случилось чего. Сегодня уж было наметила проведать сходить. А с утреца смотрю – дым из трубы валит. Ну, думаю, значит, жива ещё наша Ефимовна!
 – Да что со мной будет-то?!
 – А я вот за зеленью на огород пошла, да не дошла: чуть не утопла. Грязища непролазная! Ну, дал дождичёк жару! Теперь до конца лета хватит мокроты.
 – Я тоже надысь попыталась было, да куды там! Пусть мал-мал провеет. Вроде вёдра устанавливаются.
 – А я сначала дочку послала. Так та там и калоши оставила, да ещё и шлёпнулась. Пришла, ревёт, вся чумазая. А мой матерится, почём свет стоит. Как будто сам стирает! Я ему на похмелку сегодня не дала, вот он кочевряжится. Говорит: коли не дам, или сердце крякнет, или голова от натуги лопнет.
 – Верка! Ядрит тебя в пряху! Ты чего там, в яму провалилась что ли?! – послышался гневный мужской голос.
 – А ты что часом соскучиться успел?! – хохотнула соседка.
 – Я тебе сейчас соскучусь!
 – Вон, слышала. Разошёлся, как холодный самовар. Ну, ладно, побежала я, Ефимовна, «полечу» своего благоверного, а то, не дай бог, и взаправду концы отдаст.   
  Старушка грустно вздохнула. Хотелось ещё немного поговорить. Даже не поговорить, а просто побыть рядом с живым человеком, почувствовать его внимание, тепло. «А то весь день одна да одна. Так и скоробиться недолго.» Надежда Ефимовна ещё раз вздохнула и медленно побрела в избу.
В избе громко работал старенький чёрно-белый телевизор – гордость ещё советской электронной промышленности. Диктор хорошо поставленным, но равнодушным голосом чётко отчитывал последние новости. Старушка, не обращая на него никакого внимания, тихонько прошла и села на аккуратно заправленную кровать. Телевизор она никогда не смотрела, но ежедневно включала. «Болтает там чевой-то, и – вроде уже не одна.»
Делать было совершенно нечего: на огород не влезешь, а в комнатах всё уже по-третьему разу с утра прибрано. Надежда Ефимовна снова достала из тумбочки потрепанный фотоальбом и, не торопясь, начала рассматривать глянцевые снимки.
Вот молодой красивый мужчина, выглядывая из кабины новенького автомобиля ГАЗ-53, весело машет кому-то рукой. Это – муж Виктор, задорный, никогда не унывающий человек. Да и ухаживал он  как-то по-ухарски, с шутками-прибаутками. И жить с ним тоже было легко и радостно. Жаль только, что недолго. Разбился на машине, когда сынку Мишутке не было ещё и годика. Заснул за рулём, а горы такой оплошности не прощают.
Ой, как она убивалась по нему, как убивалась! Два раза хотела было наложить на себя руки, но маленький сынишка, задрав белёсую головёнку, смотрел на мать таким пронизывающе-синим взглядом, что где-то там внутри, под самой ложечкой холодело: «А как же он один, без мамки?! О-о-о, дура ты, Надька, какая же ты дура!» Она подхватывала уже готового разреветься Мишутку на руки и подбрасывала вверх. Мальчик заливался счастливым смехом. Сердце оттаивало.
Рос Мишутка весёлым и озорным ребёнком. В школу пошёл рано, в шесть лет. К знаниям особой тяги не проявлял, но учился неплохо. После окончания восьмого класса поступил в металлургический техникум, который закончил почти с отличием. Отработав год на БМК, ушёл в армию. Служил водителем на передвижной радиостанции.
После армии Надежда Ефимовна просто не узнала своего сына: С фотографии, улыбаясь, смотрел высокий, широкоплечий парень в военной форме – копия отец. Да и походка, и жесты, и манера говорить  были его. Ну, ни дать, ни взять – Виктор.
Снова работать на комбинат Михаил не пошёл, устроился водителем в АТП. Дома бывал редко. Командировки, командировки, командировки – мотался по всей Башкирии. И   однажды вернулся не один. В кабине сидела худенькая симпатичная девушка со смешной чёлкой.
– Вот, маманя, принимай, – без обиняков заявил он, – моя невеста!  Алькой зовут.
Надежда Ефимовна недоумённо развела руками: мол, разве так серьёзные дела делаются. Сердце не по-хорошему ёкнуло. А куда деваться? Выбор сына.
Алевтина оказалась девушкой с характером. Нет, она не дерзила, не своевольничала, а просто замолкала и окатывала исподлобья тяжёлым невидящим  взглядом. Сказывалось детдомовское воспитание. С семи лет Аля росла в Узянском детском доме. Что случилось с её родителями, она никогда не рассказывала. Из родственников у девочки была лишь бабушка по отцовской линии, но брать её к себе она наотрез отказалась. Устраивала личную жизнь. Правда, приезжала баба Маня в гости к Алевтине почти каждый месяц и обязательно привозила что-нибудь вкусненькое.
Свадьба была шумной и весёлой. Счастья молодым нажелали столько, что хватить его должно было до самой старости.  Вот только не задержалось оно долго в новом семейном гнезде, выпорхнуло в синее небо строптивой пичужкой, а назад не вернулось. И, как бы ни хотелось Надежде Ефимовне укорить в этом сноху, причиной тому была не Алевтина.  Видела она, что оттаяла девочка, будто та былиночка после долгих  морозов, и тянется и к ней, и к Михаилу, всем своим естеством. Не желал замечать этого только её сын.
Сразу же после свадьбы Михаил устроился на работу «поспокойнее», без командировок. В зарплате он, конечно, потерял, но зато отработал свои восемь часов и – домой. Первые полгода всё было хорошо, но потом его как будто кто подменил: стал задерживаться допоздна, выпивать, начались ссоры, скандалы. Рождение дочери Иришки ничего не изменило. На вопросы матери Михаил всегда отвечал уклончиво:
– Да, душно мне тут с вами. Скушно. Не нагулялся я, видать, ещё.
– Ой, смотри, сынок, как бы опосля локотки кусать не пришлось.
– А вот пугать меня, маманя, не надо! Не из пужливых! – всякий раз со злостью хлопал дверью Михаил и уходил из дома иногда на два-три дня.
Поползли по улице слухи, будто появилась у него на стороне краля. Соседи стали многозначительно переглядываться за спиной молодухи и жалостливо посматривать ей вслед. Такого позора Алевтина выдержать уже не смогла. Улучив момент, когда ни мужа, ни свекрови не было дома, собрала она чемодан, взяла полуторагодовалую дочку и первым же автобусом уехала в Авзян, к своей бабе Мани.
Долго после отъезда Алевтины Надежда Ефимовна не могла найти себе места: враз лишилась и внучки, и снохи, без которых её трёхкомнатная квартира стала не жилищем, а холодным складским помещением. Сколько бессонных ночей пролежала она, глядя в густую равнодушную темноту, вспоминая весёлый Иришкин смех, её капризы, её забавное лопотание. «Эх, Мишутка, Мишутка!»
А Михаилу и дела было мало. «Покочевряжится, покочевряжится да вернётся. А если и не вернётся, так что ж… Парень, я молодой, видный. Пусть после рвёт на себе волосы.»
Два раза Надежда Ефимовна ездила в Авзян, пытаясь «облагоразумить» сноху. Да куда там. Видно, глубоко засела обида. А может, и не обида уже, а – лютая ненависть. «Вот ведь какая жестоковыйная оказалась!»
Через год Михаил привёл в дом новую жену, Фаину. И пошла весёлая жизнь: через день – застолье, через – два гулянка, через три – пир горой. «Ох, Фаинка, Фаинка! Ни кожи, ни рожи… И чем же смогла ты так зацепить Мишутку?! Бегает за тобой, чисто баран на привязи, только что не блеет. Ну, Фаинка, ну, бабалыха бедовая, свалилась ты нам на голову.»
Что только не делала Надежда Ефимовна, чтобы развести их. Как только не увещевала сына, как только не уговаривала. Даже к участковому ходила. Всё – без толку, всё – мимо. Через три года пришлось разменять квартиру. Сыну досталась комната в бараке на «Шанхае», матери – крохотный флигелёк на «Выселках».
Михаил вконец опустился, бросил работать. Говорили, что пару раз его видели около магазина, просящего милостыню. К матери он приходил  строго один раз в месяц: в день, когда она получала пенсию, клянчил деньги на «поправку дел» и снова исчезал. А через полгода вообще продал комнату и уехал со своей «разлюбезной Файкой» куда-то в Подмосковье. Сначала звонил, хвалился, как они там хорошо устроились, а потом – как в воду канул. Вот уже пять лет –  ни слуху, ни духу.
В полиции заявление о пропажи сына от Надежды Ефимовны приняли, но посоветовали всё-таки обратиться в телевизионную передачу «Жди меня». Старушка ухватилась за этот совет, как утопающий за соломинку. Вместе с соседкой Верой сочинили письмо, вложили туда фотографию и отправили его в Москву. Ответа так и не пришло. Письмо либо затерялось где-нибудь на почте, либо у передачи руки до него попросту так и не дошли. «Не мудрено. Вон сколько людей друг друга ищут. Но находят ведь!»
В безрадостные мысли старушки, как будто из далёкого далека, из другого мира, вдруг начало вклиниваться уже позабытое мелодичное треньканье. Надежда Ефимовна сразу и не сообразила, что это звонит телефон.
– Господи! Да это же Мишутка звонит! – кинулась она к буфету, где на полочке рядом с разномастной посудой лежал мобильник. Звонила Алевтина:
– Здравствуйте, Надежда Ефимовна. Как поживаете?
– Здравствуй, здравствуй, Алечка! Слава Богу, ничего, дышу ещё помаленьку, – с искренней радостью приветствовала старушка свою бывшую сноху.
– Надежда Ефимовна, у меня Ирина поступила в медицинский колледж, а жить негде. Общежитие не дали. Можно она у Вас первое время поживёт, пока  квартиру не подыщем?
– Да что это ты там говоришь?! Квартиру подыщем! Тоже мне удумала. Пусть у меня живёт! Чай, не чужие мы. И какой-никакой догляд будет. А то ноне молодёжь вон какая пошла! – возмутилась Надежда Ефимовна,  – А когда приедете?
– Да завтра и приедем. Нужно ещё кое-что Ирине к занятиям прикупить. Да и обжиться немного в городе.
– Вот и – хорошо, вот и – ладно! – умилённо запричитала несостоявшаяся свекровь.
– А как там Михаил поживает? – с натянутой осторожностью спросила Алевтина.
– Ой, Алечка, даже не знаю, что и сказать. Почитай, годков пять уже как от него ни ответа, ни привета. Живой ли, неживой ли – не ведаю, – тоскливо задрожал в трубке материнский голос.
– Живой, Надежда Ефимовна, живой! – уверенно сказала Алевтина и отключила телефон.
Её уверенность каким-то необыкновенным  образом передалась и старушке. Ушла из груди не проходящая  щемящая тоска, как будто к сердцу, измученному тяжёлыми затяжными дождями, пробился всему вопреки живительный солнечный лучик. В эту ночь впервые за долгие годы Надежда Ефимовна заснула счастливым беззаботным сном. А наутро она уже не проснулась.               

г. Белорецк   14.05.2016г.