Гальмуй! Гальмуй, водитель!

ГАЛЬМУЙ! ГАЛЬМУЙ, ВОДИТЕЛЬ
- Гальмуй, гальмуй! – кричал я водителю, подложив под колеса грузовика палки, траву и камни. Мы бесчисленное число раз застревали в осенней грязи. Я считал, что даю команду: «Поддай газку»! И он газовал!

 Как мне было смешно потом, когда я узнал истинное значение слова «гальмуй» в переводе с украинского языка. И откуда оно залетело ко мне? Но тогда оно звучало для меня, как «газуй!», хотя означало – «тормози!» Машина стоит на месте, застряла в грязи, а я кричу: «Тормози!»

Колеса начинали быстро вращаться, выбрасывая из-под себя мои сооружения, и оказывались ровно там, где и были до этого. Водитель даже не пытался раскачать автомобиль, переключая  скорости, чтобы выскочить из ямки, как это обычно делается. Я снова собирал и подкладывал под колеса подручный материал, которого в степи не так уж много. А сам начинал понимать, почему водитель так долго не соглашался отвезти уголь моей матери в деревню: у него не было опыта езды вне города!

- Теперь гальмуй!

Я принципиально никогда не садился за руль автомобиля, так как знал, чем это может закончиться. Но всегда с интересом наблюдал, как другие водят машину. Опыт нарабатывается годами.

Мой друг детства, Митька Мамыкин, учась в техникуме, получил права водителя. И вот зимой, после сильных буранов, сел вместо заболевшего соседа за баранку. Поперек дороги во многих местах были сугробы. Ехавший впереди опытный водитель решил пробить занос с разгону. А Митька, видя, что он набирает скорость, тоже прибавил газу. Первая машина намертво застряла на средине сугроба. А Митька так и влетел ей в кузов радиатором! С тех пор он тоже за руль не садился: не любительское это дело!       

Однажды к нам в Алтайское село прислали грузовики из Москвы. Водители возили зерно с тока на элеватор. Полевые дороги были прогрейдированы, без ям и кочек. Вот уж москвичи гоняли по ним! Только пыль столбом!

И выпал обильный дождь. Мы с механиком колхоза (он за рулем) отправились на колхозный ток. А это в поле, километров шесть. Наш грузовик, скользя по мокрой дороге, постоянно норовил съехать с дороги то вправо, то влево. Механик лихо крутил баранку и приговаривал:

- Внатяжечку, внатяжечку!

Это означало, что он не позволял ведущим колесам буксовать. Работая руками и педалями сцепления и газа, он возвращал машину на дорогу и вел её по самой средине.

- Внатажечку, внатяжечку!

При малейшем отклонении механик сбрасывал газ, вращая руль, ловил момент, когда колеса найдут опору. И хотя дорога шла на подъем, мы медленно, но уверенно продвигались вперед. Ехали мимо московских автомобилей, которые все шесть были в кюветах: груженые зерном – слева, порожние - справа. Сибирская дорога быстренько их отсортировала!

- Это вам не по асфальту гонять! – иронизировал механик. – Посидите по кюветам, пока подсохнет. По сухим дорогам они – герои!   

 Стоявшие рядом с машинами водители провожали нас грустными взглядами. Ни один не попросил вытащить из кювета.

…А я вот теперь ехал с человеком, который не понимал, что такое «внатяжечку». Как те ребята из Москвы. Ефим Петрович в типографии в одном лице имел две должности: водителя грузовика и конюха. Главная его работа состояла в том, чтобы вовремя отвезти районную газету на почту. В хорошую погоду он увозил её на автомашине. В дождь, снег и слякоть – запрягал лошадь. Он согласился подвезти уголь только тогда, когда по ночам стало хорошо подмораживать.

Мы прекрасно доехали до моего родного дома, разгрузили уголь, перекусили. И отправились в обратный путь. Но день выдался теплый, наступала плюсовая температура. Замерзшая за ночь почва покрылась скользким оттаявшим слоем. Вот на обратном пути мы и попали в такую ловушку.   

То ли после десятой, то ли после двадцатой неудачной попытки выехать из ямки, водитель соизволил выйти из кабины и посмотреть, что там у него с колесами. А я уже взмок от напряженной работы. Как только водитель освободил кабину, я вскочил в нее. Наобум включил скорость и, медленно прибавляя газ и отпуская сцепление, почувствовал, как колеса вцепились в грунт. И машина выкатилась на твердое место! Мотор заглох, но я добился главного: можно было ехать дальше. Водитель ничего не сказал мне, и я промолчал.

 Выбрались на шоссе. От него осталось только звучное название. Фактически это была раздолбанная грунтовая дорога. По ней ровно посредине пролегала глубокая колея. Косые лучи солнца в нее пока не попадали, там грунт был мерзлым. Мы заняли колею и на малой скорости отправились в город.

Из пятнадцати километров преодолели половину, когда нам встретилась автоколонна из десятка грузовиков. Движение остановилось. Свернуть влево или вправо не могли ни мы, ни автоколонна: колея была глубокой.

К нам подошли водители и предложили, чтобы мы уступили дорогу. План был прост. Нашу машину общими усилиями вытолкнуть на обочину. Автоколонна продвинется вперед. А потом наш транспорт вернуть на место. Мне казалось, что это разумно. У нас всего одна машина, а в колонне больше десяти.

- Вы уедете, а мы потом загорай тут? – не соглашался мой водитель. Не знаю, на что он рассчитывал. 

- Мы не такие, в беде людей не бросаем, - сказал бригадир. - Даю вам слово целинника, что мы вернем вас в колею и пожелаем доброго пути.

Мужчины подобрали место, где буртики колеи были не такие высокие, дружно навалились и вытолкали наш грузовичок на обочину. Так мы и разминулись. Колонна медленно, на малой скорости проследовала мимо нас. Вот и последняя автомашина стала удаляться. Казалось, что никто и не думает останавливаться. Ефим Петрович забегал, засуетился, стал кричать:

-Я же говорил, что они нас обманут. Пусть бы объезжали, не надо было соглашаться!

- Но ведь их много. И если по правилам, то не известно, кто кому должен уступить дорогу: колея на средине!

Метров через двести колонна остановилась. Захлопали дверцы, водители стали выходить из кабин. Потом они всем составом, весело переговариваясь, направились в нашу сторону.

- Что, испугались? Мы людей в беде не бросаем. Садитесь в кабину. Сейчас будете в колее.

Легко сказать! Но целинники знали, что говорили. Они принесли с собой длинные крепкие колья. Ими они приподняли машину, подтолкнули и поставили в колею. Мужчины крепко, дружески пожали нам руки, и мы тронулись в путь. Больше не буксовали и благополучно въехали в город, на асфальт.

Вот тебе и «Гальмуй!» Теперь я живу в Украине и хорошо понимаю украинскую речь. Книги, газеты читаю, заглядывая в словарь. А сам говорить не пытаюсь. Я понимаю, как неприятно слушать человека, который, не владея языком, коверкает слова. Сколько было насмешек в адрес бывшего премьер-министра Азарова, который пытался вести заседания на украинском языке. Легко сказать: живешь в Украине – знай язык. Губернатор Одесской области Михаил Саакашвили тоже иногда пытается высказаться украинской мовой, становясь мишенью для юмористов.

Я иногда представляю, что было бы, если бы люди всей земли сошлись вместе и стали говорить одновременно. Получился бы сплошной ровный звук. Но этого никогда не будет. Но было когда-то противоположное: была тишина. И вот народы выбрали для себя те звуки, которые ближе и роднее их душе, и создал свою речь. И не каждому человеку из другого народа дано освоить иной язык.

Помню, как смешно разговаривал чистокровный немец из пленных, женившийся на сибирячке и оставшийся с ней на всю жизнь. Он говорил: «Нечего рассосуливать!», когда хотел сказать «рассусоливать».

Половина населения Украины разговаривала и разговаривает на русском языке. Другая часть населения пытается насильно заставить всех говорить по-украински, хотя большинство ее представителей разговаривает на «суржике», через два слова на третий употребляя русские слова. И теперь сошлись на востоке Украины в смертельном бою, выясняя, на каком языке разговаривать.

 Так и хочется закричать: «Гальмуйте!» Остановитесь! Тормозите! Я знаю, что украинская мать не говорит своему сыну: «Иди и убей!». И русская мать не говорит: «Иди и убеЙ!» Это политики выясняют между собой отношения, а на линии разграничения гибнут простые люди, замечательные парни, гордость и опора своих родителей. А кто-то сидит над картой Украины и решает их судьбу. И надо нам всем дружно сказать: «Гальмуйте!» Не мешайте людям договариваться! Они сами определят, кому быть в колее, а кому на обочине!