Сознание и время

Иванов Е.М. Сознание и время // NovaInfo, №32-2, 31.03.2015

Одним из фундаментальных свойств феноменального человеческого сознания (понимаемого как сфера чувственных и смысловых субъективных переживаний) является его целостность. Наша сфера субъективных переживаний не слагается механически из независимых друг от друга элементов или изолированных областей. Напротив, оно представляет собой особого рода «слитное единство» (термин С.Л. Франка), в котором лишь условно можно выделить какие-то части или отделы. Эта целостность свойственна как чувственным, так и внечувственным (смысловым) компонентам сознания и, также, эта целостность проявляется как форма единомоментного отношения элементов сознания и как форма их разновременного отношения. Именно в контексте проблемы описания формы разновременного отношения элементов сознания мы и рассмотрим в данной работе временные свойства человеческого сознания.

Мы исходим в данной работе из трехчастного деления субъективных феноменов: их можно разделить на чувственные феномены (ощущения, образы, представления), аффективно-волевые феномены (эмоции, волевые акты, желания, хотения) и смысловые феномены, связанные с процессами понимания (схватывания смысла) и мышления (оперирования смыслами). Все эти три сферы субъективных феноменов обладают различными онтологическими свойствами. Основными свойствами чувственных феноменов является наличие у них чувственных модально специфических качеств (квалиа) – таких как цвет, яркость, вкус, запах, высота звука, тепло, холод, боль и т.п., пространственное положение и временная локализация – ощущения, образы и представления переживаются как субъективные события, переживаемые внутри временного интервала, который мы называем «настоящее», «сейчас» или «видимое присутствие». Т.о. чувственные феномены образуют то, что называют «поток сознания» - непрерывно меняющуюся констелляцию сопереживаемых «сейчас» ощущений, образов и представлений.

Одномоментная целостность чувственной составляющей субъективного проявляется в виде «гештальтных» свойств чувственных образов. Ощущения, чувственные качества существуют не изолированно друг от друга, но образуют единую структуру – «гештальт», в которой ощущения переживаются вместе с отношениями между ними (сопереживаются). Благодаря этой единомоментной целостности, чувственный образ есть нечто большее, чем пространственное распределение чувственных качеств, что, в частности, наглядно проявляется в восприятии так называемых «двойственных изображений» - когда в одной картине, в одном пространственном распределении цветных пятен можно попеременно увидеть два совершенно различных по смыслу изображения (например, белую вазу на черном фоне или два обращенных друг к другу черных профиля на белом фоне). В этом случае то, что присоединяется к пространственному распределению пятен - это и есть «целостная структура» сопереживаемого или гештальт. По сути гештальт - это и есть непосредственно переживаемая нами система отношений между чувственными феноменами, которые т.о. не просто переживаются, но сопереживаются, т.е. переживаются в непосредственной, чувственно данной соотнесенности друг с другом.

Волевые акты, аффекты, а также смыслы - составляют внечувственное (сверхчувственное, идеальное) содержание нашего сознания. Они явно лишены, по крайней мере, пространственной локализации и качественности. Смысл «теплого» не является теплым, а смысл «красного» - не является красным. Абсурдно говорить, что смысл слова или мое желание или страх находятся слева или справа от меня, вверху или внизу, или что смыслы имеют какую-либо геометрическую форму или размеры. Волевые акты и эмоции, однако, локализованы во времени, чего, как мы увидим далее, нельзя сказать о «чистых смыслах». Поэтому необходимо рассмотреть смыслы и аффективно-волевые явления отдельно друг от друга.

Смыслы, как уже отмечалось, лишены качественной определенности и пространственных свойств и, таким образом, никак чувственно не переживаются - ведь почувствовать что-то - это и значит определить «что» (какого качества) и «где» присутствует. Но, тем не менее, смысл непосредственно присутствует в составе душевных явлений как нечто непосредственно данное, наличное (в противном случае понимание как субъективный феномен не существовало бы вовсе). Хотя наличие смысла в душе как бы не замечается нами, тем не менее, ситуации «потери смысла» или «возникновения смысла» - четко фиксируются, обнаруживая тем самым непосредственное присутствие смысла как постоянного сверхчувственного «фона», на котором разворачивается поток чувственных переживаний.

«Незримость», неощутимость смысла, казалось бы, вступает в очевидное противоречие с тем фактом, что мы обладаем способностью сообщать, раскрывать смысл того или иного чувственно воспринимаемого предмета, образа, слова, текста и т.п. Мы способны актуализировать, развертывать смысл - в виде, например, серии представлений, поясняющих слов или предложений. Однако ясно, что смысл как таковой (как он непосредственно переживается) и его возможные «развертки» - это далеко не одно и то же.

Во-первых, переживание смысла, например, того или иного слова, вовсе не требует какой-либо явной развертки данного смысла. Мы, как правило, переживаем смысл слова или события прямо и непосредственно без всяких его пояснений или чувственных иллюстраций.

Во-вторых, нет оснований думать, что та или иная явная развертка смысла дает нам его полное раскрытие. Допустим, меня просят пояснить смысл слова «собака». Я говорю: «собака - это млекопитающее, хищник, она лает, имеет хвост, собака - друг человека и т.д.». Означает ли это, что я раскрыл смысл слова «собака»? Очевидно, что нет. Ведь необходимо еще понять, какой смысл имеет то, что я сказал, например, понять что такое «млекопитающее», «хищник», «хвост» и т.д. Слова, с помощью которых мы пытаемся раскрыть смысл, - также обладаю смыслом, который также требует раскрытия. Но раскрыть смысл этих слов можно только произнеся какие-то другие слова, которые также имеют смысл, и, значит, тоже требуют «раскрытия» и так далее до бесконечности.

Возникает парадоксальная ситуация: с одной стороны ясно, что сущность смысла заключается в некотором непосредственном соотнесении осмысляемого с чем-то находящимся за пределами непосредственно чувственно переживаемого, соотнесении его с «прошлым опытом», со всем имеющимся у нас в наличии знанием (составляющим контекст, необходимый для понимания). Если такого знания нет или соотнесение осмысляемого предмета с этим знанием не возможно - то никакого смысла не возникает (возникает ситуация «нонсенса», отсутствие понимания).

С другой стороны, мы видим, что знание не есть что-то такое, что можно разбить на какие-то куски или порции. Любой элемент знания является осмысленным лишь постольку, поскольку он связан со всеми другими элементами знания, составляет с ними единое целое. Чтобы знать, например, что такое «интеграл», необходимо знать, что такое «дифференциал», что такое число, знать элементарные арифметические операции и т.д. Следовательно, осмысление какого-либо чувственного элемента нашего сознания с необходимостью требует задействовать сразу все наличное знание об окружающем нас мире и о себе самом. «Объективный» смысл той или иной вещи - это то «место», которую данная вещь занимает в системе мироздания. «Субъективный» смысл не может быть ничем иным, как отображением «объективного» смысла - т.е. переживанием соотнесенности образа данной вещи с единой интегральной субъективной «моделью мироздания».

Ясно, что в явной форме («актуально») осуществить соотнесение осмысляемого предмета с интегральной внутренней «моделью мироздания», т.е. фактически со всем содержимым памяти субъекта, - не представляется возможным. Да и интроспекция указывает нам на отсутствие явного соотнесения осмысляемого предмета с информацией, хранящейся в «информационных файлах» нашей души. То, что мы испытываем в момент «постижения смысла», отнюдь не напоминает процедуру последовательного или одновременного просмотра записей, фиксированных в нашей памяти, и сопоставление их с той чувственной единицей, смысл которой постигается нами в данный момент времени.

Хотя постижение смысла (уразумение) занимает некоторое конечное время, это время не заполнено какими-то последовательными, отделимыми друг от друга операциями с информационными единицами, не может быть разбито на отдельные этапы постижения. Смысл присутствует в нашей душе как целостная, неразложимая единица и, как правило, лишен какого-либо явного, переживаемого нами становления. Воспринимая окружающий мир, мы сразу оказываемся в какой-то определенной смысловой ситуации. Смысл ситуации даже, как правило, нами в той или иной мере предвосхищается, предшествует чувственному восприятию вещей и сам определяет характер наших последующих восприятий (т.н. феномен «апперцепции»).

Часто непредставленность в наших субъективных переживаниях тех информационных процессов, которые должны обеспечивать акт осмысления, объясняют «бессознательным» характером этих процессов. «Бессознательное», при этом, понимается как нечто, находящееся за пределами переживаемого, «данного», за пределами нашего «Я». Предполагается, что когда я пытаюсь уяснить смысл какого-либо объекта, где-то в моем мозге с очень большой скоростью просматривается вся информация, имеющая отношение к данному объекту, и, далее, эта информация каким-то образом соотносится с данным объектом. Субъективно же нами переживается лишь некоторый конечный результат этого процесса.

Однако этот вывод равнозначен признанию иллюзорности переживания смысла и противоречит данным самонаблюдения. Субъективно смысл во всем своем объеме присутствует в нашей душе как нечто непосредственно наличное, данное. В противном случае душа уподобилась бы «экрану», на который неизвестные «мозговые механизмы» проецируют различные изображения, тогда как смысл происходящего на экране действия остался бы совершенно недоступен для психического субъекта (опыт которого ограничен лишь тем, что происходит в пределах «экрана»).

Итак, противоречивая природа смысла заключается в том, что, с одной стороны, осмысление требует соотнесение осмысляемого с прошлым опытом, с «интегральной картиной мира», а с другой стороны, в явной, развернутой форме такое соотнесение не осуществляется. Тем не менее, смысл в полном объем присутствует в составе нашей душевной жизни, создавая «смысловую глубину» чувственно воспринимаемого.

Можно сказать, что смысл обладает особой формой бытия, особым бытийным модусом, отличным от модуса, в котором существует чувственное содержание души. Наиболее подходящая характеристика бытийного модуса, в котором пребывают смыслы, - это «потенциальность». Потенциальное бытие - это нечто промежуточное между полноценным актуальным (действительным) бытием и полным небытием. Это как бы небытие, содержащее в себе возможность бытия, небытие, «засеянное семенами» бытия, которые при определенных условиях могут «взойти», развернуться, перейти в полноценное актуальное бытие.

Согласно учению Аристотеля, потенциальное (возможное) бытие столь же реально, как и актуальное (действительное) бытие. Реальность с этой точки зрения не исчерпывается действительностью(тем, что действует). Действительность должна быть дополнена реальным существованием онтологически наличных возможностей действительного бытия (тем, что может действовать, но сейчас не действует).

Таким образом, можно определить смысл как особую потенциальную (возможную, но не действительную) форму бытия.

Сущность смысла, как уже говорилось, в соотнесении осмысляемого чувственного содержания с чем-то, находящимся за пределами непосредственно чувственно данного (интегральной «картиной мира»). Мнимое «непереживание» этого соотнесения – можно объяснить как следствие потенциального характера данного процесса. Не соотнося осмысляемый чувственный элемент с прошлым опытом явно, актуально, мы проделываем это «в потенции», «в возможности». Т.е., по сути, переживание смысла - есть переживание возможности соотнесения осмысляемого с прошлым опытом (интегральной «картиной мира»), как бы «предчувствование» возможности такого соотнесения. Но при этом никакого явного, актуального (действительного) соотнесения (как развернутого во времени процесса) не осуществляется. С этой точки зрения смысл в полном объеме присутствует в нашей душе, в нашем «Я» - как совокупность возможностей, присущих тому или иному актуально переживаемому чувственному феномену. Отметим, что смысл всегда есть смысл чего-то, он всегда направлен на какой-то осмысляемый чувственный объект и, с этой точки зрения, можно говорить об «интенциональной» (соотносительной) природе смысла.

Такого рода «потенциальный доступ» к прошлому опыту, безусловно, дает нашей психике огромные преимущества. В самом деле, принципиальное отличие возможного от действительного заключается в том, что действительность конкретна и единична, а возможностей всегда множество. Причем потенциальное, в отличие от актуального, не чувствительно к противоречиям - одновременно могут сосуществовать и исключающие друг друга возможности. Такая «множественная» природа потенциального позволяет «в возможности» параллельно «просматривать» (точнее, предчувствовать возможность просматривания) неограниченное множество «информационных файлов», что и создает эффект полноты присутствия смысла в душе. Этим разрешается и упомянутый выше парадокс «регрессии в бесконечность» смысловых интерпретаций - чтобы понять смысл А, нужно знать смысл В, а это требует знания С и так далее до бесконечности. В сфере актуального бытия эта цепочка должна рано или поздно прерваться, ибо в актуальном, действительном мире нет ничего бесконечного. Но в сфере потенциального бытия бесконечное вполне возможно и, следовательно, вполне возможны бесконечные цепочки смысловых интерпретаций. Причем эти цепочки присутствуют в составе потенциального бытия не отдельными фрагментами, а сразу во всей своей полноте - создавая эффект «объемности» смысла - непосредственно переживаемой смысловой «глубины» осмысляемого предмета.

Потенциальность смысла, также, указывает на его не только внепространственную, но и на его вневременную природу. Потенция, возможность - это не событие. К ней неприложим вопрос: «где» и «когда». Потенция не имеет пространственной, а также и временной локализации, поскольку она «еще не случалась», она обладает лишь возможностью пространственной и временной локализации.

Отсутствие «событийности» и пространственной локализованности потенций объясняет, также, целостный, неразложимый на какие-либо дискретные единицы, характер переживания смысла. Поскольку здесь нет пространства - то нет и отделимых друг от друга «единиц», каждая «составляющая» смысла находится «в том же месте», где и все остальные составляющие, точнее, вообще нигде не находится. Т.е. здесь выполняется принцип «все во всем» - в каждой конкретной смысловое единице пребывает вся система взаимосвязанных смыслов.

Смысл, таким образом, существует не в виде отдельных, дискретных, отделимых друг от друга «смысловых единиц», а в виде единого, лишь мысленно, условно разложимого на компоненты «смыслового поля», где каждый осмысляемый объект приобретает смысл лишь в соотношении с этим «смысловым полем» как целым.

Если смысл мы определяем как «потенциальное», то «актуальное» в составе душевной жизни - это, очевидно, чувственность. Связь смысла и чувственности в нашей душе - это связь потенциального и актуального, возможного и действительного. Чувственный образ, с этой точки зрения, - есть актуализированный смысл, т.е. смысл, соединенный с пространством, временем и качественностью - которые в совокупности составляют форму актуального бытия. Соответственно, смысл - это потенциальный чувственный образ. Поскольку смысл всегда есть смысл какого-либо чувственного содержания, то его можно также истолковать как онтологически наличную, непосредственно переживаемую возможность перехода от одного чувственного содержания к другому: от одного актуального образа - к другому, пока еще потенциальному.

Смысл и чувственный образ составляют неразрывное единство. Всякий смысл - есть смысл определенного чувственного образа, есть совокупность потенций, присущих данному образу. Сами эти потенции - есть возможности перехода к каким-то другим, возможным, еще не проявленным образам, а также есть возможности осуществления различных операций с данными возможными и действительными образами. Это означает, что смысл и чувственность образуют единую структуру, существуют не независимо друг от друга, не самостоятельно, но соотносительно друг с другом, «по поводу» друг друга, необходимым образом предполагают друг друга.

Нам осталось рассмотреть природу третьей, аффективно-волевой составляющей души.

Ясно, что ни волевые акты, ни эмоциональные переживания, - не тождественны каким-либо чувственным феноменам - ощущениям, образам или представлениям, хотя и воления, и аффекты, как правило, сопровождаются каким-то определенными чувственными переживаниями. Даже боль не тождественна голому «ощущению боли». Чтобы возник болевой аффект, к ощущению должен присоединиться сверхчувственный «модус страдания» - неприятие данного ощущения, выражающееся, в частности, в стремлении избежать его. Точно так же переживание «намерения» не тождественно представлению о планируемом действии, поскольку такое представление возможно и без всякого намерения.

Таким образом, воля и аффекты, также как и смыслы, - это преимущественно сверхчувственные феномены. Отсюда возникает соблазн отождествить их со смыслами. Однако, если смысл - это «чистое знание» (знание, не имеющее актуального чувственного воплощения), описывающее какую-либо ситуацию или положение дел, то аффекты - выражают, также, и некоторое отношение к данной ситуации или положению дел, а воления - выражают некоторую определенную деятельностную направленность субъекта в данной ситуации.

Если рассматривать воление (волевой импульс) как смысл, то этот смысл предполагает не только соотнесение чувственно переживаемого «волевого усилия» с некоторой информацией, хранящейся в памяти, но, также, и соотнесение данного чувственного переживания с определенным действием (физическим или «ментальным»), которое с необходимостью должно совершиться вследствие наличия в душе данного чувственного переживания.

«Намерение» тогда можно интерпретировать (в духе Ч. Пирса), как «переживание готовности действовать определенным образом», т.е. готовности при некоторых условиях актуализировать тот или иной «волевой импульс», запускающий определенную поведенческую реакцию.

Вместе с тем, таким же образом, как нам представляется, можно истолковать и любое эмоциональное переживание. Эмоции - это не что иное, как смыслы, в которые интегрированы определенные поведенческие интенции. Так, страх можно истолковать, как переживание готовности убежать, ярость - как переживание готовности бороться, удовольствие - как переживание готовности «удерживать» в душе ощущения, вызываемые предметом, доставляющим нам удовольствие и т.д.

Различие волевых и эмоциональных феноменов, по-видимому, том, что в одном и в другом случаях «готовность действовать определенным образом» порождается различными психическими механизмами. При этом механизм воления представляется эволюционно более молодым, более рациональным, (подчиненным мышлению, логике), в большей степени рефлексируемым, чем механизм, ответственный за возникновение аффектов. Различие этих механизмов порождает возможность конкуренции, «борьбы» между волей и чувствами.

Отметим, что если понимать смысл как совокупность любых возможностей, сопряженных с данным осмысляемым чувственным феноменом, то, очевидно, в состав этих возможностей следует включить и совокупность всех возможных поведенческих интенций.

Смысл превращается в воление или аффект лишь в том случае, когда осуществляется выбор вполне определенной интенции из целого набора возможных интенций. Таким образом, онтологическая специфика волений и аффектов связана с осуществлением «редукции» спектра возможных поведенческих интенций, входящих в состав «объективного смысла» данной ситуации. Когда осуществляется выбор - возникает определенное отношение к данной ситуации – «объективный» смысл становится «личностным» смыслом, в который интегрированы эмоциональное отношение и осознанные планы деятельности субъекта.

Выше мы определили чувственность как «актуальное», а смысл - как «потенциальное». Аффекты и воля связаны с осуществлением выбора: они определяют, что же конкретно будет актуализировано из множества потенций. Иными словами «онтологическое место» воли и аффектов (а также и других динамических аспектов психики, включая мышление, восприятие, воспоминание) - это сам механизм, обеспечивающий переход от возможного к действительному. Действие этого механизма (отчасти это действие может быть связано с прямой самодетерминацией сферы субъективного), направлено на выбор, подготовку и осуществление того или иного действия субъекта, и именно это действие и переживается нами как аффект, стремление, желание или волевой акт.

Рассмотрев онтологическую структуру феноменального сознания, мы теперь можем перейти к анализу временного устройства сознания. Начнем с констатации того факта, что целостное бытие субъективных феноменов обладает определенной временной протяженностью. Так, сфера чувственных переживаний существует, очевидно, не как бесконечно тонкий временной «срез», а как целостное образование, локализованное внутри достаточно протяженной временной области, внутри которой сосуществуют в едином акте переживания последовательные (с точки зрения «объективного» порядка поступления в сферу субъективного) по времени ощущения, образы и представления. Эта временная область составляет «видимое присутствие» или «длящееся настоящее».

Временная протяженность чувственного настоящего («сейчас») позволяет нам видеть окружающий нас мир в динамике, непосредственно воспринимать движение, вообще любое изменение во времени как нечто непосредственно чувственно данное, переживаемое. Действительно, чтобы воспринять движение именно как движение, необходимо в едином акте переживания схватить прошлое, настоящее и будущее движущегося объекта, что, очевидно, возможно только в том случае, если наше субъективное «сейчас» есть нечто протяженное, «размазанное» относительно шкалы «объективного» времени.

Типичный пример единства сознания в рамках чувственного «сейчас» - это восприятие мелодии, музыкальной фразы. Ясно, что мы слышим мелодию лишь потому, что отдельные звуки воспринимаются нами не изолированно друг от друга, но как целостная протяженная во времени конструкция, в которой последовательные звуки сопереживаются, переживаются в соотнесении друг с другом и вместе с временными интервалами между ними, т.е., иными словами, мелодия существует как «временной гештальт» - целостная, неразложимая временная структура в которой сопереживаются не только одновременные, но и разновременные звуковые элементы.

Экспериментальным свидетельством наличия временной глубины наших чувственных переживаний являются многочисленные «временные аномалии» нашего восприятия, описанные в психологической литературе [1]. Наиболее известный пример такого рода «аномалий» - так называемый «цветной фи-феномен». Напомним, что классический фи-феномен, описанный Вертгеймером еще в начале двадцатого столетия, заключается в восприятии непрерывного мнимого перемещения единичного светового пятна в ситуации, когда испытуемому с большой скоростью попеременно показывают два неподвижных световых пятна, разделенных угловым расстоянием, не превышающим 4 градуса. Цветной фи-феномен отличается от обычного фи-феномена тем, что последовательно предъявляемые испытуемому световые пятна имеют различный цвет. Здесь также возникает эффект восприятия мнимого перемещения единичного светового пятна, которое смещаясь из одной точки в другую изменяет при этом свою окраску. Парадоксальный характер цветного фи-феномена заключается в том, что с точки зрения испытуемого изменение цвета движущегося пятна происходит в точке, находящейся как раз посередине между начальным и конечным пунктом мнимого движения, то есть субъективно цвет изменяется еще до того, как произошло реальное изменение цвета предъявляемого светового сигнала!

Этот эффект можно объяснить либо тем, что в данном случае имеет место предвосхищение будущего или же, напротив, можно объяснить существованием специфического эффекта «проецирования» предъявляемых в настоящий момент времени сенсорных стимулов в прошлое. В обоих случаях, однако, наше субъективное «сейчас» невозможно рассматривать как последовательный, линейно упорядоченный ряд необратимым образом сменяющих друг друга «моментов». В пределах «сейчас» нет четкого разделения на настоящее, прошлое и будущее. Поэтому следующие друг за другом сенсорные события способны влиять друг на друга, как в прямом, так и в обратном временном порядке.

Можно выделить «нижние» и «верхние» границы «кванта» субъективного «чувственного» времени. В первом случае это максимальный временной интервал, внутри которого отсутствует временная дифференциация, т.е. отсутствует переживание течения времени (интервал времени еще столь мал, что субъективно он не переживается как нечто протяженное и все события, локализованные внутри этого интервала, переживаются как одновременные). Во втором случае имеется в виду максимальный интервал, в пределах которого еще сохраняется возможность охвата последовательных чувственных переживаний в едином акте внимания. Глубина временной нелокальности актуальных переживаний для «верхних» и «нижних» границ, по разным оценкам, составляет соответственно от десятков и сотен миллисекунд до примерно одной секунды (точнее от 0,7 до 1,1 сек (по данным Б.И. Цуканова [2]) - для верхних границ). Весьма существенно, что временная протяженность чувственного «сейчас» существенно зависит от рассматриваемой сенсорной модальности (так, например, в слуховой модальности, с одной стороны, временные последовательности воспринимаются более дифференцированно, т.е. воспринимаются меньшие межстимульные интервалы, а с другой стороны, имеется возможность схватывания в едином акте восприятия больших временных последовательностей, чем, скажем, в зрительной модальности). Временная глубина также зависит от метода ее измерения, интенсивности чувственных стимулов, состояния мозга и других факторов [3]. Таким образом, следует признать, что субъективное время есть нечто неоднородное: для различных модальностей и различных видов чувственных переживаний оно обладает различной «зернистостью» и «течет» с различной скоростью.

Если временная глубина субъективной действительности (чувственных переживаний) относительно невелика, то внечувственные, идеальные компоненты сферы субъективного (смыслы) можно рассматривать как нечто вообще находящееся вне течения времени или, по крайней мере, обладающее чрезвычайно протяженным настоящим.

Эмпирически сверхвременная природа смыслов проявляется как способность непосредственного схватывания смысла событий, временная протяженность которых далеко выходит за пределы чувственно переживаемого «настоящего». Например, если я способен в едином акте сознания схватить как единое целое содержание не только «сейчас» звучащей мелодии, но и содержание больших музыкальных отрывков, целых музыкальных произведений, далеко выходящих за рамки чувственного «сейчас» по своей протяженности. Я способен воспринять, также, и кинофильм как некое смысловое целое или, также как целое, - воспринять содержание длинной книги, театральной пьесы, способен оценить их именно с точки зрения их временной динамики (пьеса или книга затянута, скомкана и т.п.). Очевидно, что основой такой способности может служить лишь некое достаточно протяженное во времени идеальное образование. Таким образованием может быть лишь смысл, поскольку схватывание «целостной формы» осуществляется в данном случае именно в сверхчувственной форме, в форме смыслового, а не чувственного, единства. Т.о. существуют не только временные «чувственные гештальты», но и свехчувственные «смысловые гештальты», и при этом временная протяженность последних, в отличие от первых, не только не ограничена рамками чувственного «сейчас», но, по сути, вообще не имеет границ во времени (поскольку в качестве сверхвременного «смыслового гештальта» мы можем представить и всю нашу жизнь и даже нашу собственную личность, как протяженную во времени смысловую конструкцию).

Временная нелокальность нашего сознания вытекает, также, из анализа следующего вопроса: если сознание - есть временной поток, то как оно способно осознать это? Как поток может узнать, что он поток? Находясь внутри движения, будучи захваченным им, невозможно это движение почувствовать (также как, например, моряки в открытом море, вдали от берега не воспринимают движение своего корабля). Чтобы воспринять собственное движение во времени необходимо иметь неподвижную во времени «точку отсчета», т.е. иметь нечто вневременное. Следовательно, поскольку сознание способно воспринимать себя как временной поток, оно должно содержать в себе нечто находящееся вне течения времени, нечто «сверхвременное», что могло бы извне созерцать саму последовательность изменяющихся состояний сознания. (На это обстоятельство обращал внимание еще И. Кант [4 с. 174-177]).

Прибывая всегда лишь в настоящем, мы бы и знали одно только настоящее и не могли бы уловить движение собственной души во времени – ведь последнее предполагает возможность каким-то образом соотносить разделенные во времени события, сопоставлять их непосредственно друг с другом. Вообще все временное возможно лишь на фоне сверхвременного, хотя бы просто потому, что всякая вообще множественность (и множественность моментов времени, в том числе) – возможна лишь на фоне единства, преодолевающего эту множественность и позволяющего соотносить единицы многого друг с другом, утверждая тем самым факт их наличия в качестве отдельных единиц.

Заметим также, что если бы мы существовали только в настоящем, то было бы не возможно объяснить, каким образом у нас вообще возникает идея прошлого и будущего. Прошлое и будущее были бы нам даны лишь в модусе настоящего, но не в модусе прошедшего и будущего. Но, не имея опыта, в котором нам непосредственно было бы дано прошлое и будущее, мы не могли бы образовать идею прошлого и будущего. Ведь не возможно же образовать идею прошлого или будущего, используя при этом лишь те элементы внутреннего мира, которые принадлежат исключительно лишь к настоящему. Таким образом, уже сама возможность помыслить прошлое и будущее, указывает на наличие в нашей сфере субъективного некой сверхвременной сущности. На роль такой сверхвременной сущности, на фоне которой возможно восприятие временной динамики чувственных «состояний сознания», как раз и может претендовать смысл.

С теоретической точки зрения сверхвременность смысла вытекает уже из описанной выше целостности «смыслового поля», неразложимости его на отдельные, несвязанные смысловые единицы. Поскольку всякий смысл существует лишь в контексте всей целостной системы смыслов, говорить о текущем переживании смысла можно лишь условно. В каждом текущем состоянии сознания представлена в виде смыслового «горизонта», универсального контекста актуально переживаемого, вся совокупность индивидуальных смыслов, хотя и в каком-то определенном, присущим именно данному моменту времени «смысловом ракурсе».

Поскольку смысл существует как нечто определенное только в составе единого «смыслового поля», динамику смысла нельзя представить как некий «поток» изолированных смыслов, в котором одна констелляция смысловых единиц сменяется другой. Динамика смысла может мыслиться лишь как своего рода «переструктурирование» всего, возможно бесконечного, «поля смыслов» в целом. Однако в определенном аспекте динамику смысла действительно можно представить как нечто подобное смене последовательных «смысловых состояний». В самом деле, смыслы, как потенции, могут различаться в каждый момент времени по степени готовности их к актуализации, т.е. к развертке их в последовательность раскрывающих данный смысл актуальных переживаний (представлений, слов, действий и т.п.). Одни смыслы могут быть актуализированы сразу без каких-либо дополнительных условий - и они, по всей видимости, как раз и образуют «текущее смысловое состояние» сферы субъективного. Другим же смыслам требуются дополнительные условия для их «актуализации» - и они, таким образом, составляют некий «смысловой фон», какие-то части которого, однако, могут стать «текущим смысловым состоянием» в следующий момент времени.

Т.о. смыслы не сменяют друг друга, возникая и уничтожаясь, но лишь меняется их готовность к актуализации - соотносительно с текущим состоянием субъективной чувственности. Если представить «смысловое поле» в виде некоего кристалла, то смена смысловых состояний, включая образование новых смыслов, будет выглядеть как поворот кристалла к актуальному бытию то одной, то другой своей гранью, без изменения самого этого кристалла.

Заметим, что идея сверхвременной природы некой «глубинной» составляющей человеческой души широко представлена в различных философских учениях прошлого. Так, у Плотина наиболее фундаментальные составляющие души «пребывают в Вечности» и тождественны мировому Уму и Единому. И. Кант также предполагал наличие как временной, так и вневременной составляющей душевной жизни. Собственно «субъект», по Канту, как «вещь в себе», находится за пределами мира феноменов, к которому только и применима «временность», как априорная форма созерцания. По Бергсону, человеческая память - есть прямой доступ (через время) к прошлому, а не сохранение следов прошлого в настоящем [5]. Широко представлена идея вневременности глубинных сотавляющих сознания также и в русской философии конца 19, начала 20 века. (Л.М. Лопатин, Н.О. Лосский, Л.П. Карсавин, Е. Н. Трубецкой, С.Л. Франк и др.). Причем в качестве нелокального во времени содержания души нередко назывался смысл. Здесь достаточно будет процитировать Е. Н. Трубецкого, выражающего по существу общую позицию названных русских философов:

«…всякий синтез моментов, разделенных между собой во времени, возможен лишь через интуицию смысла сверхвеременного» [6].

Проблема временной нелокальности сознания тесно связана с еще одной философской проблемой: проблемой тождества индивидуального «Я» во времени. Действительно, единственный мыслимый способ убедиться в том, что мое «Я» (чем бы оно не являлось) в данный момент времени то же самое, что и год назад, заключается в непосредственном перемещении в прошлое и сопоставлении актуального и прошлого «Я». Следовательно, если наше интуитивное убеждение в тождестве собственного «Я» имеет под собой какое-то реальное основание, то наша субъективность должна обладать способностью прямого (через время) доступа к своим прошлым состояниям, т.е. обладать практически неограниченной временной нелокальностью. Т.о. нужно найти такой нелокальный во времени элемент нашей субъективности, который обеспечил бы реальную сопоставимость различных временных состояний нашего сознания. Поскольку ощущения, образы, представления явно локализованы во времени, такого рода нелокальность, сверхвременность можно отнести лишь к идеальной, внечувственной составляющей сферы субъективного, а это, прежде всего, смыслы.

Смыслы, в таком случае, следует понимать как сверхвременные отношения между настоящими, прошлыми и возможными будущими чувственными элементами. В таком случае, переживание смысла, понимаемое в простейшем случае как соотнесение актуально (чувственно) переживаемого с прошлым опытом, следует истолковать как прямой (через время) доступ к прошлым состояниям сознания «в подлиннике» - т.е. как некое «путешествие во времени» в собственное субъективное прошлое, а не как тривиальное сопоставление с существующими в настоящем следами прошлых событий. Смысл, с этой точки зрения (по крайней мере, отчасти), - это и есть прошлое, в полном объеме присутствующее в настоящем. Эффект осмысления - это просто эффект сверхвременного единства сферы субъективного. Именно эти сверхвременные смысловые связи и соединяют, «склеивают» последовательные во времени чувственные состояния сознания и, таким образом, создают то, что мы называем «тождеством Я во времени».

Могут возразить: если прошлое в полном объеме, да еще «в подлиннике» присутствует в нашей душе, то как мы можем что-то забывать, почему мы не обладаем абсолютно совершенной памятью? Здесь нужно учитывать, что воспоминание - это акт рефлексии, предполагающий способность к самоотчету. Простое пребывание информации в нашей душе - не означает, что она автоматически в силу этого может быть отрефлексирована. Есть знание, и есть знание «об» этом знании. Поэтому наличие в нашей памяти полной и исчерпывающей информации о прошлом не обязательно предполагает способность по первому требованию предъявить эту информацию (хотя вся эта информация, так или иначе, используется в процессе смыслообразования). Однако в некоторых специфических условиях это полное и исчерпывающее знание собственного прошлого может быть проявлено. Здесь можно указать на такое известное психологам явление, как «вспышки пережитого» - мгновенное перемещение субъекта в собственное прошлое и переживание им заново того или иного фрагмента собственной прошлой жизни со всеми мыслимыми подробностями. Это явление наблюдал У. Пенфилд [7] со своими сотрудниками во время нейрохирургических операций при электрическом раздражении средней височной извилины левого полушария у больных эпилепсией. Другое сходное явление: «хронологическая регрессия» - перенос личности в целом в ее собственное прошлое. При этом человек начинает воспринимать все окружающее с позиции более раннего возраста. «Хронологическая регрессия» может быть вызвана односторонним электрошоком или же гипнотическим внушением [8].

Все эти феномены показывают, что в нашей памяти, вероятно, потенциально хранится вся сенсорная и иная информация, полученная нами на протяжении жизни. Причем хранится в упорядоченной во времени форме. Следует подчеркнуть, что нам, по существу, не известны те нейрональные механизмы, которые были бы способны зафиксировать в мозге такой колоссальный объем информации (достигающий, по некоторым оценкам величины порядка 1017 -1020 бит) [9, 10]. С этой точки зрения уже не представляется чем-то невероятным способность нашего мозга иметь «прямой доступ к прошлому», вместо того, чтобы записывать информацию посредством каких-то нейрофизиологических или нейрохимических процессов (см. подробнее [14]). Эта гипотеза одновременно объясняет и колоссальную емкость памяти, и временную упорядоченность воспоминаний. Кроме того, нужно отметить, что и с физической точки зрения «прямой доступ к прошлому» - не есть что-то абсурдное, физически невозможное. Так, теория относительности рисует нам мир, в котором время с необходимостью мыслится пространственно-подобным, т.е. протяженным (поскольку временной континуум неотделим однозначно от пространственного континуума) и, следовательно, с этой точки зрения, прошлое никуда не исчезает - оно столь же реально, как и настоящее, но просто становится недоступным для нашего сенсорного восприятия.

Мы видим, что временная целостность нашего «Я» оказываются смысловой целостностью - единством смысла, пронизывающего последовательные во времени субъективные состояния. С этой точки зрения «Я» - это само феноменальное сознание (сфера субъективного), взятая в аспекте ее сверхвременного единства, причем смыслового единства. (Соответственно, и «Я» с этой точки зрения есть смысловое образование, тождественное знанию собственного «Я» - «Я-идее». Таким образом «Я» есть «знание знающее само себя», а, следовательно, есть знание абсолютно достоверное). Мое «Я» тождественно не текущему состоянию моего сознания, а всей последовательности связанных единым смыслом моих субъективных состояний (также как, например, роман Л. Толстого «Война и мир» - это вся книга в целом, а не отдельная страница или глава). По сути, вообще не корректно говорить о «Я» как о чем-то актуально существующим или говорить о «текущем состоянии Я». «Я» вне течения времени, есть нечто «времяобъемлющее» и причастно актуальному «сейчас» лишь постольку, поскольку последнее входит в «Я» в качестве элемента.

Вместе с тем, единый смысл, соединяющий последовательные состояния сознания в единое целое - это и есть реальная личность, понимаемая как живое, духовное, сверхвременное (пребывающее в Вечности) «существо», идеальный «организм». Личность – это, по существу, есть сфера субъективного (феноменальное сознание, «Я»), взятая во всей ее полноте. Специфика конкретной личности определяется ее смысловым строением, т.е. «устройством» ее индивидуального «смыслового поля».

Заметим, что понимание личности как онтологически наличной, присутствующей в составе бытия сущности в любом случае несовместимо с «актуализмом», т.е. точкой зрения, согласно которой реально существует только то, что существует «сейчас» (в настоящем). Действительно, личность, очевидно, не есть нечто «мгновенное», т.е. существующее на сколь угодно малом временном отрезке. Бессмысленно говорить о личности, имея в виду интервал времени порядка нескольких секунд или минут. Личность проявляется лишь в масштабе часов, дней, месяцев, лет. Сверхвременная природа смысла позволяет представить личность как нечто одновременно и протяженное во времени и вполне реальное.

Однако, вытекающее отсюда тождество нашего «Я» (как смыслового образования – «Я-идеи») и реальной «эмпирической личности» сталкивается с существенной трудностью. С одной стороны, «Я» есть нечто по своей природе неизменное, тождественное себе, а с другой стороны, реальная «эмпирическая личность» - это нечто непрерывно меняющееся, развивающееся.

Решение этого противоречия, по-видимому, заключается в понимании «Я» как некой «абстрактной» идеи, объемлющей своим смыслом не только реальную личность, но и все возможные (виртуальные) личности, т.е. все те личности, которые могли бы возникнуть на основе данного «Я» в других обстоятельствах. Действительно, если бы я сегодня вместо того, чтобы писать эту работу, пошел в гости, в театр и т.п. - это привело бы к некоторому изменению моей личности - в состав моего «Я» вошли бы какие-то другие переживания. Но тождество моего «Я» от этого, по-видимому, не будет утрачено. (Если, конечно, не предположить, что все события моей жизни заранее жестко предопределены). Следовательно, тождество моего «Я» совместимо с различными (но, вероятно, не любыми) вариациями личности. Если мы, учитывая это, хотим сохранить понимание «Я» как некоего вполне определенного содержания (информации, знания), то все эти допустимые вариации личности должны уже заранее содержаться в «Я-идее» в какой-то неявной, имплицитной форме. (Если я есть все то, что я переживаю, то, очевидно, я есть также и все то, что я могу пережить в будущем или мог бы пережить в прошлом – при иных обстоятельствах моей жизни).

Таким образом, мы приходим к выводу, что «Я» тождественно не конкретной, ограниченной какими-то рамками «эмпирической» личности, а бесконечной стационарной структуре – «пучку» «виртуальных» личностей, воплощающих в совокупности конкретную, уникальную «Я-идею» - идею данной, конкретной и бесконечно многообразной в своих возможных воплощениях, духовной индивидуальности. Это реальное, неизменное, тождественное себе наше «Я» можно назвать «метафизической личностью», в отличие от «эмпирической личности» – определяемой конкретной биографией субъекта. Наличию в составе «Я-идеи» «виртуальных» составляющих соответствует присутствие в составе смыслового поля не только «действительной» (построенной на основе личного опыта) «картины мира», но также и бесконечного множества возможных «картин мира», которые также участвуют в актах смыслообразования. Всякое осмысление предполагает соотнесение осмысляемого объекта не только с действительными, но и с возможными предметами и ситуациями, предполагает видение этого предмета в системе многих альтернатив, – что позволяет человеку в той или иной мере «оторваться» от наличной ситуации, дистанцироваться от реального мира. Этот относительный «отрыв от реальности» – и есть, по существу, основание специфически человеческого способа видения мира, есть основа его сознания и самосознания.

Итак, мы видим, что наше «Я» существует преимущественно в «сверхактуальном» мире смыслов, мире «возможного» и лишь какой-то малой своей частью присутствует в действительном, чувственном, пространственно-временном мире. Именно поэтому мы продолжаем существовать как то же самое «Я» после выхода из наркоза, сна без сновидений и других состояний субъективного «небытия». В этих состояниях, лишаясь актуального бытия, мы продолжаем существовать как «чистая потенция», как чистое духовное существо, способное к новой актуализации.

Заметим, что вытекающая из концепции «виртуальных личностей» содержательная бесконечность «Я-идеи» является, вместе с тем, необходимым условием уникальности нашего «Я», невозможности какого-либо его «удвоения» или «размножения». Если информация, тождественная «Я», конечна, то «Я», очевидно, может быть в принципе размножено, что противоречит сущностной единичности «Я».

Если наше подлинное «Я» – есть «метафизическая личность», содержащая в себе все возможные «виртуальные» личности, то наше «эмпирическое Я» – есть лишь одна из этих «виртуальных личностей» – именно та, которая актуализируется в течение жизни. «Эмпирическая личность» – это, по существу, некая система ограничений или, вернее сказать, некая определенная «упорядоченность» системы смыслов, их специфическая «иерархия». Смыслы, входящие в состав «эмпирической личности» становятся доступными субъекту в специфическом модусе «реально произошедшего» или «реально имеющего место» в жизни данного эмпирического субъекта. Иные же смыслы даны в модусе «фантазии», «не реального», «только лишь возможного». Формирование эмпирической личности – это, по существу, формирование определенной системы доступа к некоторой избранной части универсального «смыслового поля» (включающего в себя все возможные «виртуальные личности», относимые к данному «Я»). Можно даже сказать, что «эмпирическая личность» – это и есть механизм, обеспечивающий избирательный доступ к смыслам, механизм, определяющий порядок развертки смыслов и связывающий смыслы с поведенческими проявлениями индивида. Упорядочение смыслов осуществляется, в частности, и по временному признаку. В результате задается временная «траектория» данной конкретной личности – это и есть то, что мы обычно называем словом «судьба».

В конечном итоге, специфика структуры конкретной «эмпирической личности» определяется преимущественно целями регуляции поведения, которые заданы «внешним миром» (социально-культурным окружением, в частности). Одна из основных задач самосозидания «эмпирической личности» - это задача построения целостной, упорядоченной (во времени, в пространстве, в причинном отношении) «интегральной картины действительного мира», которая и задает все содержательные особенности функционирования индивидуального «смыслового поля».

Далее возникает вопрос: не является ли вся эта изложенная теория «Я» и сознания в их временном измерении продуктом метафизической фантазии, в частности, имеются ли какие-либо факты, которые могли бы хотя бы косвенно подтвердить концепцию «виртуальных личностей»? Как нам представляется, такие факты имеются в изобилии. Достаточно вспомнить удивительные открытия аналитической психологии К. Юнга, а также исследования в области «трансперсональной» психологии С. Грофа [11]. Наше бессознательное в этих исследованиях предстает как огромный резервуар «скрытого» знания, которое по большей части не имеет ничего общего с нашим обычным жизненным опытом. Откуда возникают странные, фантастические образы и сюжеты сновидений, что является источником необычных переживаний, вызванных действием наркотиков (таких, например, как ЛСД или кетамин)? Как объяснить случаи внезапного раздвоения личности, когда вторая личность возникает практически сразу, без сколько-нибудь длительного периода ее формирования и совершенно не похожа на первую, исходную личность? (Такие случаи были описаны еще в 19 веке, например, Т. Рибо [12]; современное исследование случаев расстройства множественной личности можно найти в работе Ф.В. Патнема [13]). Далее, что питает творческую фантазию художников, писателей, откуда возникает необычное содержание «мистических» переживаний? На все эти вопросы невозможно ответить исходя из тривиального понимания личности как чего-то производного от «деятельности», как отражения реального жизненного пути индивида, его индивидуальной биографии и т.п. С другой стороны, «виртуальные личности» - как бесконечный резервуар имплицитной, не проявленной в обычных условиях информации о возможных иных «жизненных траекториях», ином личном опыте - вполне могли бы служить источником всех этих необычных явлений человеческой психики.

Можно предположить, что в особых условиях эти наиболее «глубокие» «виртуальные» слои «смыслового поля» нашего «Я» каким-то образом могут быть развернуты, что и приводит к появлению необычных содержаний в нашем сознании.

Итак, мы видим, что наше сознание обладает двойственной временной природой, его содержимое существует в двух различных временных модусах. Чувственное содержание обладает свойством временного становления, существует как «поток сознания», существует внутри ограниченного временного отрезка «сейчас», тогда как сверхчувственная компонента (смысл) пребывает вне становления, «в вечности» (по Платону) - т.е. обладает свойством неограниченной временной нелокальности. Сам смысл существует как система сверхвременных коммуникаций между настоящими, прошлыми и (возможными) будущими чувственными переживаниями.

Далее возникает вопрос: каким образом эти два временных модуса сознания (временной и сверхвременной) соотносятся с физическим временем, т.е. временем, относимым к внеположной сознанию объективной реальности? Здесь мы исходим из принципа «относительности одновременности» теории относительности. Этот принцип, как нам представляется, делает невозможным динамический подход к пониманию физического времени. Если одновременность относительна, то никакого единого для всех наблюдателей онтологически выделенного «сейчас» не существует. При переходе от одной системы отсчета к другой чисто пространственный интервал между событиями, также как и чисто временной интервал, может превратиться в пространственно-временной. Т.е. время способно частично превращаться в пространство, а пространство – во время. Это говорит об онтологической однородности физического пространства и времени. С точки зрения теории относительности не существует отдельно пространства и времени, но существует единый пространственно-временной континуум, индивидуально распадающийся для каждого наблюдателя на пространственную и временную составляющие.

Таким образом, теория относительности заставляет нас принять статическую модель времени, согласно которой время обладает пространственно-подобными свойствами, есть некая статичная протяженность. Согласно этой точке зрения все последовательные мгновения времени сосуществуют одновременно, также, как сосуществуют сразу все точки пространства. Мир статичен, в нем ничего не происходит, но лишь существует. Прошлое, настоящее и будущее каждого объекта сосуществуют, а сам объект существует как четырехмерное пространственно-временное образование («временной червь» по Эйнштейну).

Видимое нами становление, с этой точки зрения, есть не следствие реальной динамики физической Вселенной, а лишь следствие движения нашего сознания (точнее его чувственной составляющей) относительно неподвижного пространственно-временного континуума. Траектория этого движения и образует «временную ось» (мировую линию), позволяющую разделить пространственно-временной континуум на пространственную и временную составляющую. Временная ограниченность «сейчас» есть тогда следствие того, что мы, двигаясь вдоль временной оси, как бы смотрим на мир сквозь «временную щель», воспринимая при этом лишь небольшой временной фрагмент реальности.

Данное понимание становления, как феномена имеющего отношение лишь к нашему сознанию, конечно, не является чем-то новым. Известный математик Герман Вейль писал по этому поводу: «В объективном мире ничего не происходит, в нем все просто существует. Лишь по мере того, как взор моего сознания скользит по линии жизни моего тела, для меня оживает часть этого мира подобно мгновенному изображению в пространстве, которое непрерывно меняется во времени» [15]. Еще до создания теории относительности в конце 19 века подобные же идеи развивал русский философ М. С. Аксенов [16]. Даже в античной философии статичная концепция времени была известна. Здесь, помимо учения о «вечности» Платона, можно сослаться на апологета Татиана, которые еще во 2 веке н.э. писал: «Что вы разделяете время, называя одно прошедшим, другое настоящим, а иное будущим? Каким образом будущее может настать, когда существует настоящее? Но как плаватели на море, когда корабль несется по водам, по неопытности думают, что горы бегут (а не корабль их), так и вы не замечаете, что вы сами проходите, а век стоит…» [17].

Новизна нашего подхода в том, что с нашей точки зрения становление присуще лишь чувственной составляющей нашего сознания – лишь наше восприятие скользит вдоль «мировой линии», последовательно «считывая» события настоящего, тогда как смысловая его компонента (т.е. мышление) свободно проникает за пределы чувственного «сейчас» и способно, как мы предположили, непосредственно (в подлиннике) постигать прошлое – осуществляя функцию памяти и будущее (данное в системе альтернатив) – осуществляя функцию предвидения, прогнозирования. При этом предполагается именно прямой доступ к прошлому и будущему, а не сохранение следов прошлого в настоящем или моделирование в настоящем будущих событий [14]. Т.о для нашего мышления, умопостижения прошлое и будущее так же реальны, как и настоящее и, следовательно, здесь мы также должны использовать статичную концепцию времени как уже существующей протяженности упорядоченного множества событий, лишенной становления.

Далее возникает вопрос: как соотносится статичное время сознания с таким же статичным временем физической реальности? Естественное решение этой проблемы – попытаться отождествить эти две статичные временные протяженности: ту, в которой действует процесс понимания и ту, в которой локализованы физические события. Но в таком случае и физическая реальность оказывается тождественной смысловой реальности. В самом деле, где существует физическая реальность? Очевидно, в сознании физиков – именно как смысловая реальность. Обычно, однако, к этому добавляют еще и «объективную» физическую реальность, которая стоит «за» этой смысловой реальностью и детерминирует последнюю в процессе научного познания. Однако, поскольку помыслить можно лишь мысль, а эта «истинная» физическая реальность понимается как нечто отличное от мысли, то, очевидно, помыслить эту трансцендентную по отношению к сознанию реальность принципиально не возможно. Находясь вне сознания (совокупного опыта) она оказывается и вне возможности нашего мышления указывать на эту реальность как на некий предмет знания. Следовательно, мы эту трансцендентную реальность и не мыслим и она, по сути, не что иное как нонсенс, наподобие «круглого квадрата» или «нецветной красноты». То, что мы на самом деле мыслим – есть некая смысловая реальность, что, как показал еще Платон, не обязательно приводит нас к субъективизму, поскольку основа мышления (смысловое поле) может иметь надындивидуальный статус. Мы лишь причастны к этому надындивидуальному, сверхвременному смысловому полю, но не являемся ни его творцами, ни эксклюзивными собственниками.

Тогда физическая реальность должна мыслится как часть смысловой реальности (как лишь часть – поскольку мы можем мыслить и физически невозможное) и должны ожидать подобие свойств смыслов и физических объектов. И это подобие действительно имеет место, если мы будем основываться на той картине физического, которую рисует неклассическая квантово-релятивистская физика.

В релятивистской теории время статично и также оно статично в смысловой реальности. С точки зрения квантовой механики объективно существуют лишь потенции (описываемые волновой функцией) и смысл также обладает потенциальной природой. В обоих случаях актуализация этих потенций интерпретируется как чувственное восприятие. И смыслы, и квантовые состояния – существуют как единые целостные системы (как единое «смысловое поле» и единое «запутанное» квантовое состояние Вселенной). Метафизическое «Я» мыслится как бесконечно ветвящаяся система альтернатив (жизненных траекторий) и также бесконечно ветвятся квантовые процессы, образуя суперпозиции альтернативных состояний. (это ветвление позволяет совместить статичную концепцию времени и свободу воли – хотя будущее уже существует, наряду с прошлым и настоящим, но оно существует в системе альтернатив (как квантовая суперпозиция) и субъект может либо случайно, либо целесообразно выбирать эти альтернативы (в случае волевого выбора) и, таким образом, будущее эмпирической личности не является однозначно предопределенным).

В этой модели сознание не является полностью замкнутой в себе сферой приватных переживаний. На уровне смыслового поля оно разомкнуто и существует как нечто надындивидуальное, объективное, не зависящее от воли субъектов. Напротив, чувственная компонента сознания сугубо приватна, замкнута в себе. Индивидуация же осуществляется на уровне функции сознания, отображающей (актуализирующей) смысловые структуры в чувственные приватные образы. Таким образом, сознания разделены на уровне восприятия и функции, но объединены единой смысловой реальностью, что и позволяет нам понимать друг друга, мыслить «другое Я», получать всеобщие, необходимые и общезначимые истины математики и логики, а также познавать физическую реальность как имманентную нашему сознанию смысловую структуру.

Список литературы

1. Dennett D., Kinsbou M. Time and Observer: the Where and When of Consciousness in the Brain // 1992. 15(2), pp.183-247.
2. Цуканов Б.И. Время в психике человека. Астро-Принт, 2000.
3. Бахманн Т. Психофизиология зрительной маскировки. Тарту, 1989.
4. Кант И. Критика чистого разума. М., 1994.
5. Бергсон А. Материя и память // Собрание сочинений. Т.1., 1992.
6. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М. 1994.
7. Penfield W., Perot P. The Brains Record of Audial and Visual Experience // Brain.1963. Vol.83.P.595-601.
8. Балонов Л.Я., Деглин В.Л. Слух и речь доминантного и недоминантного полушария. Л., 1976.
9. Вулдридж Д., Механизмы мозга. М., 1965.
10. Нейман фон Дж. "Вычислительная машина и мозг" Кибернетический сборник № 1. 11. 1960.
11. Гроф С. За пределами мозга. М., 1992.
12. Рибо Т. Память в ее нормальном и болезненном состоянии. Спб.,1894.
13. Патнем Ф.В. Диагностика и лечение расстройства множественной личности. М.: Когито-Центр, 2003.
14. Иванов Е.М. Гипотеза об экстрасоматической природе памяти // NB: Философские исследования. — 2013. - № 8. - С.1-69. DOI: 10.7256/2306-0174.2013.8.792. URL: http://e-notabene.ru/fr/article_792.html
15. Weyl H. Philosophy of Mathematics and Natural Science. Princeton. 1949. S. 116
16. Аксенов М.С. Трансцендентально-кинетическая теория времени. М., 2011.
17. Татиан Ассириец. Речь против эллинов// Ранние отцы Церкви. Брюссель. 1988.