Счастье

    ( Фото сделано через три года после описанных событий)

    Гитара, под аккомпанемент которой пели у костра, была явно расстроена, что очень сказывалось на исполнении песен. Она не помогала, а мешала петь, являясь всего лишь необходимым антуражем, этакой переходной эстафетной палочкой в нашем негласном конкурсе за сердца прекрасных дам.

     Нас было четверо. Все мы одинаково учились играть на гитаре, исполняя одни и те же песни. Девчонок было шесть. Мы познакомились в трудовом лагере на летних каникулах после девятого класса.

***

     Каждое утро в семь часов мы дружно поднимались, весёлой гурьбой делали зарядку, шли завтракать, а потом рассаживались на деревянные лавочки в кузова ожидавших нас грузовиков и с песнями и ветерком неслись по улицам пригорода в ожидавшие нашего приезда поля и сады.

     Самой любимой нашей песней была:

      «Помираю бабка, помираю Любка,
      Помираю ты моя сизая голубка.»

     Только двигатель грузовика начинал урчать, как мы начинали орать эти слова. Девчата тут же подключались:

      «На кого покинешь милый мой дедочек,
      На кого покинешь сизый голубочек.»

     Грузовик трогался, а мы продолжали:

      « На соседа бабка, на соседа Любка,
     На соседа ты моя сизая голубка.»

     Шоферам тоже нравилось происходящее. Они выстраивались в колонну (по два грузовика на отряд) и мы неслись по улицам привлекая внимание всех прохожих и водителей других машин.

      «А сосед дерется, милый мой дедочек,
     А сосед дерется, сизый голубочек.

     Защищайся бабка, защищайся Любка,
     Защищайся ты моя сизая голубка.

     Чем же защищаться милый мой дедочек?
     Чем же защищаться, сизый голубочек?

     Ледорубом бабка, ледорубом Любка,
     Ледорубом ты моя сизая голубка.»

     Дальше следовал громадный перечень просьб, пожеланий и советов, список которых ежедневно увеличивался нашими доморощенными поэтами.

     В лагерь записывали только желающих, поэтому среди собравшихся не было нытиков, сачков и завистников. Мы были энтузиастами.
     В первые дни собирали клубнику, потом черешню, потом вишню и малину. Набросившись вначале на это ничем не ограниченное изобилие, мы быстро пресытились и поняли, что если собираешь, то есть нельзя, а если поел, то собирать уже не будешь.

     А тут ещё руководство лагеря объявило конкурс на самую высокую производительность, назначив призом поездку на море. Мы разбились на четыре отряда и начали соревноваться. Это было гораздо интереснее, чем просто «нажраться» ягод.
     Мы вскакивали ни свет ни заря, наспех ели, упрашивали шоферов, чтобы они «завтра приехали пораньше» и торопили их, громко возмущаясь каждой непредвиденной задержке. 

     В саду парни хватали лестницы, ставили их под деревья,  подстраховывали девчонок, когда те забирались в кроны, и таскали наполненные ведра на весы в пункт приема урожая, где собранное высыпали в ящики и тут же везли продавать в город.

     Работали мы до часа дня, после этого нас чуть ли не силой выгоняли из сада, под многочисленные просьбы дать ещё чуть-чуть дособирать ведро. Меньше всего мы любили собирать малину. Её приторный запах до сих пор преследует меня. А больше всего нам нравилось убирать зелёный лук на перо. Там мы умудрялись выдавать по пять дневных норм. Девчонки вырывали и увязывали, а мы, как муравьи, по полю таскали зелёные охапки.

     Кормил нас, как на убой, совхоз, который и организовал этот лагерь.  Он же обеспечивал наш быт и оплачивал приз победителю. Мы вернули всё это сторицей, и нисколько не жалели и не считали, что кто-то бесплатно пользуется нашим трудом.

     После обеда мы были предоставлены самим себе. Нам было по пятнадцать – шестнадцать лет. Гормоны проявляли себя со всей силой и стремительно начали образовываться различные геометрические фигуры, основанные на любви, восхищении и взаимных симпатиях.

     Пары были редкостью, почти феноменом. Меня восхищала невысокая стройная девчонка, которая была влюблена в моего друга, который вздыхал по высокой красавице блондинке, которая не сводила с меня глаз. У нас образовался устойчивый любовный четырёхугольник, где каждый мешал другому, но, тем не менее, упорно держался за объект своей симпатии.

     Азарт соревнования, ожидания заполнения цифрами граф доски соревнования и определение показателя. Борьба за место в грузовике возле своей симпатии, с учетом того, что её целью был другой, а возле тебя разворачивалась нешуточная борьба других претенденток за возможность  прижаться к тебе и пообниматься, удерживаясь друг за дружку на многочисленных ухабах полевых дорог.

     Вечер же всегда оканчивался танцами и игрой в «ручеёк», когда пары, взявшись за руки, выстраивались в ряд, образуя высоко поднятыми руками тоннель, по которому оставшийся в одиночестве  шел и выбирал из какой пары кого забрать. Сразу выяснялось кто и кому симпатичен и насколько популярен у других, а кто должен сам проявлять инициативу и бороться за внимание к себе.

     Это было самое романтичное лето моей жизни.
     Да! Я, как и большинство советских людей прошел через «Лагеря», и это одно из лучших воспоминаний о моей молодости.
     В соревновании победил второй отряд, а мы были в четвертом.

***

     Но борьба сплотила нас. Мы были «активистами» (все сами выбрали то, как будем проводить свои каникулы) и  решили, что никто нам не мешает самим пойти на море. Главное утрясти вопрос с финансами. А для этого у нас был целый месяц (самое лучшее время для похода – август). Спонсоров никто не искал. Кому родители помогли, а кто (и мы с другом в том числе) просто пошли работать.

     Мы устроились на хлопчатобумажный комбинат, и целый месяц помогали ткачихам, укладывая бобины с нитками с мотальных станков на тележки и перевозя их в ткацкий цех. Заработанных денег хватило, чтобы решить в августе все проблемы с подготовкой к походу.

***

     От станицы Ставропольской, куда мы из Краснодара добрались автобусом, через западные отроги Кавказского хребта до Джугбы мы шли не спеша больше недели, делая длительные остановки в понравившихся нам местах на живописных берегах горных рек.

     Гитар было две и, поэтому, к ним выстраивалась очередь желающих поупражняться и показать результаты своих достижений на музыкальном поприще.

     Наш отряд стихийно разбился на несколько групп, основой которых был «общий интерес». В нашу группу входил наш четырёхугольник и примкнувшие к нам два парня и четыре девчонки, которые нам симпатизировали, но никак в «любовную» геометрию не вписывались.
     В тот вечер нам досталась гитара похуже.

***

     Каждый взявший эту гитару в руки пытался её подстроить, но ничего не получалось. У кого-то она звучала лучше, у кого-то хуже, кто-то просто пел без неё, понравившимся дружно подпевали. От соседнего костра доносилось более дружное пение, их гитара была лучше настроена.

     Гитара перешла ко мне. Когда я также попытался её настроить, кто-то не выдержал и предложил петь вообще без неё.
     - Тихо, - оборвал я их. – Не мешайте. У меня идея. Если  не получится, то забудем про неё. (Я имел в виду гитару).

     Идея заключалась в следующем:
     Аккорды звучали диссонансом. И хоть струны при настройке звучали в унисон, общее звучание вызывало зубную боль. Я предположил, что первая струна, под которую настраивались и все остальные, была настроена неправильно.  Мне просто не нравилось её звучание. Мы настраивали её по другой гитаре, но это был лад не этой гитары.

     Я попросил всех замолчать и принялся, дергая первую струна, уменьшая или увеличивая колком  натяжение, менять её звучание.  Я выбрал понравившееся мне и перестроил под неё все струны. Первый же аккорд отозвался музыкой, под которую хотелось петь. Мне повезло, я уловил настрой гитары, и  запел:

      «Вот ты опять сегодня не пришла,
     А я так ждал, надеялся и верил,
     Что зазвонят (опять) колокола, ла-лу-ла,
     И ты войдешь в распахнутые двери»

     Я услышал восхищенный возглас среди своих слушателей, но подпевать никто не решился.

      «Перчатки снимешь прямо у двери,
     И бросишь их на низкий подоконник:
      «Я так замерзла,»- скажешь, - «Обогрей», ла-лу-ла,
     Но лишь протянешь зябкие ладони.»

     Слушатели от соседнего костра, привлеченные моим пением, начали перебираться к нам.

      « А я возьму и каждый ноготок,
     Перецелую, сердцем согревая.
     Я так хочу, чтоб ты ступила на порог, ла-лу-ла,
     Но в парк ушли последние трамваи.»

     По восторженным возгласам и восхищенным взглядам я понял, что был в этот вечер лучшим.

***

     Из взрослых с нами пошли физрук из нашей школы, два студента  кубанского университета проходивших практику в нашей школе,  и воспитательница из лагеря труда и отдыха, которая была неравнодушна к нашему физруку. Без них нас бы просто не пустили на маршрут.

     Взрослые решали проблемы с властями, правоохранительными органами, материальным и транспортным обеспечением, а мы  выполняли роль вьючных животных, рабочей силы и «шутов гороховых», восхищая наших дам своим «остроумием, находчивостью и бесстрашием».

     Каждый вечер в нашем лагере, разбитом в одной из щелей Джугбы недалеко от моря, звучали смех и песни под гитару. Мы познакомились с обитателями таких же соседних стоянок. Там были свои таланты и вскоре у нас начали проходить ежевечерние туры бардовской песни. В моду входил Высоцкий. На экраны только что вышел фильм «Вертикаль» с его участие

      «Если друг оказался вдруг
     И не друг, и не враг, а так…
     Если сразу не разберёшь
     Плох он или хорош.
     Парня в горы тяни, рискни,
     Не бросай одного его,
     Там он в связке с тобой, одной,
     Сам поймешь кто такой.»

     Мы обменивались друг с другом песнями, показывали  новые аккорды и пели. Пели и брынчали на гитарах. В том походе на наших гитарах износилось несколько комплектов струн.

     Мой исполнительский уровень в то лето вырос на порядок, а репертуар значительно расширился. Особенно мне понравилась песня про Бабье Лето, которой со мной поделился один из новых знакомых.

      «Отшумело, отзвенело Бабье Лето,
     Паутинки перепутал ветер где-то.
     А сегодня журавлей собралась стая,
     И кричат они  протяжно улетая.»

     Я несколько дней терзал гитару и добился автоматизма взятия аккордов, при исполнении этой песни.

     В последний вечер мы устроили показ своих достижений. Гости принесли свою гитару, которая и звучала лучше наших, и струны были мягче, и тембр сочнее, но когда подошла моя очередь и я извлек из нею звук, то вновь почувствовал какой-то дискомфорт. Я попытался начать петь, но тут же сбился, стушевался и разозлился на себя.

     Пытаясь взять себя в руки, я медленно провел по струнам, и вновь почувствовал диссонанс. Первые три струны звучали гармонично, а вот четвертая резала слух. Я, так же как и в прошлый раз, отрегулировал её натяжение, добиваясь нужного мне звучания. Взял аккорд, и … песня пошла.
     Гитара так звучала, что мурашки побежали по телу. Я закрыл глаза и запел впервые в полную силу:

      «Над рекою опустился вечер синий,
     Сколько раз с тобой ругались без причины.
     Уходил к другой девчонки то и дело,
     Затая в глазах слезинки ты терпела.»

     Я не думал об аккордах. Пальцы сами бегали по струнам.  Я не думал о словах, и о том как их спеть – они сами лились ручейком, передавая ту грусть и печаль, которые  испытывал в тот  момент.

      «А сегодня ветер гонит злые тучи,
     Ты другого полюбила – он ведь лучше.
     Так зачем, его целуя у рябины,
     Ты грустишь при виде стаи журавлиной.»

     В полной тишине долго звучал последний аккорд. После меня больше никто не захотел петь. А я сам был просто потрясем тем, что только что сделал. Я сумел спеть так, как мечтал петь.

     В этот момент во мне родилась уверенность, что я смогу всё. Достигнуть всего, о чем буду мечтать. И я в эти мгновения был невероятно счастлив.
     И вся моя жизнь не опровергла это чувство. А впереди был десятый класс и вся интересная жизнь. Шёл 1968 год.