Одиссея Хачика Оганесяна

1.  Начало путешествия

Я расскажу вам историю сержанта Хачика Оганесяна примерно так, как сам ее себе представляю.  Я не уверен, что мой рассказ будет точен в деталях, поскольку после побега Оганесяна из расположения части я о нем ничего не слышал.  И уж тем более не общался с беглецом непосредственно.  Напишу этот рассказ, опираясь на свою интуицию и знание некоторых черт характера Оганесяна.  Достоверно известно мне лишь время и место его исчезновения: Афганистан, войсковая часть 34587, 17 ноября 1979 года.  И место появления: Франция, Париж.  Точного времени его появления в Париже я указать не могу.  Может быть, это случилось через год, а может быть и через два после того, как  Оганесян смылся из части. Но знаю точно, что после побега и длительного путешествия по белу свету он обосновался именно там, в Париже, у своих родственников-эмигрантов.  Куда, собственно, он стремился и ради чего заварил всю эту кашу.

Сержант Хачик Оганесян большую часть своей жизни был никакой не сержант, а простой мужик, страдающий аллергией на советскую власть, плюс к тому немножко альпинист.  Хачик имел диплом об окончании политехнического института, но предпочитал никому его не показывать, ибо зарабатывал деньги способом, не имеющим отношения к своему образованию - красил заводские трубы, уплотнял гидроизоляционным материалом стыки в стенах панельных домов, мыл окна и, в общем, делал все, что обычно делается в подвешенном на веревке состоянии.  К тому же по инженерной специальности он никуда не мог устроиться из-за его, ну скажем, не криминального, но в общем-то нехорошего прошлого.  А именно, как-то раз в порыве искания справедливости он швырнул бутылку с чернилами в свеженький портрет Брежнева, повешенный на стенку в предпраздничную ночь.  Хачика быстро вычислили и долго мурыжили в КГБ, а потом вызвали в паспортный стол и поздравили с высылкой на сто первый километр.  Конечно, после этого об интеллектуальной деятельности пришлось забыть.  На сто первом километре инженеру-микросхемщику делать нечего.

О звании сержанта Хачик вспомнил в 1978 году, когда население бурным потоком текло в военкоматы с неистребимым желанием оказать интернациональную помощь дружественному Афганистану.  Афганистан - почти заграница, а оттуда до реальной заграницы намного ближе, чем непосредственно из Союза нерушимого.

Поначалу все шло как по нотам.  Вертушкой закинули Оганесяна и еще пару чуваков на точку, откуда он должен был передавать сведения о движении моджахежов по участку горной дороги.  Улучив момент, Хачик слинял.  Он хотел, пользуясь хорошей физподготовкой и альпинистскими навыками, перебраться через неохраняемый участок афгано-пакистанской границы и сдаться в Пешаваре тамошним властям, а дальше как получится.  Но получаться стало иначе задолго до пересечения афгано-пакистанской границы.  Пересечения, которое, кстати, вообще не состоялось.  А состоялось пересечение индо-афганской границы, не входившее в планы Хачика.  Просто Хачик слегка заблудился.  Решающую роль в дальнейшей судьбе Хачика сыграли отнюдь не индо-афганские пограничники, как можно было бы с естественностью предположить, а легендарный пандит Матападья.  Да, да, тот самый пандит Матападья, который в 1934 году поймал и продал в рабство советского писателя Бориса Матвеевича Лапина.  Точно так же он поступил и с Хачиком - продал его в качестве раба в Тибет.  Пандит к этому времени был уже столетним старцем, но бизнесу своему был верен. 

2.  Тибет

Таким образом герой наш оказался рабом при буддийском монастыре, расположенном высоко в горах.  В нашем сознании рабство тесно ассоциируется с бесправием, оковами и плетьми, и понятно, что перспектива стать рабом нашего пленника не особо радовала.  Но все оказалось не так уж плохо.  Обязанности, а точнее единственная обязанность раба была смехотворно проста:  крутить молитвенное колесо, обычно вращаемое ветром, в те редкие дни, когда ветра не было.  Лихой на выдумки Хачик умудрился упростить даже эту крайне простую задачу - на протекающем неподалеку ручье он соорудил что-то типа мельничного колеса  и соединил оба устройства веревочной передачей.  Настоятель монастыря был поражен смекалкой доморощенного гения и проникся к нему уважением.  Уважение это выразилось в том, что он предоставил рабу для житья просторную келью с двумя окнами и позволил ему два раза в неделю пользоваться услугами монастырских проституток.  Надо сказать по этому поводу, что в буддийских монастырях, в отличие от христианских, аскетизм никогда не пользовался особой популярностью, мало того: общение с противоположным полом считалось занятием, возвышающим и облагораживающим душу, и всячески поощрялось монастырским начальством.

И в прочих аспектах жизнь раба в тибетском монастыре была просто замечательной: разнообразная и здоровая пища, хотя и немного экзотическая для европейца, полная свобода передвижения в нерабочее (нерабское) время, блестящая возможность для физических тренировок под руководством опытных мастеров, доступ к богатейшей монастырской библиотеке, где имелось также изрядное количество книг на европейских языках, включая русский.  Именно в рабстве Хачик приобщился к русской классике, увлекся Толстым и Достоевским, о творчестве которых ранее имел довольно смутное представление.  Попутно, проводя часы в монастырской библиотеке, Хачик  изучал тибетский язык и достиг в этом занятии весьма ощутимых успехов.  Теперь ему не доставляло особого труда общаться с монастырским народом на местном наречии.  Для закрепления устных навыков он часто заводил разговоры с настоятелем, а тот, видя, что его собеседник не последний дурак и знает много диковинных вещей, с охотой поддерживал означенные разговоры. 

Если бы воину Красной Армии жилось так, как рабу в буддийском монастыре, юноши только и стремились бы попасть в казарму, а менты навек были бы избавлены от необходимости отлавливать юношей для доставки их в военкомат.  Куда тяжелее и напряженнее была жизнь монахов.  Жесткий режим, посты, молитвы, ограничения, изнурительный труд.  Отдельные фанатики, представляющие касту монахов-нсоу, добровольно заточали себя в тесные каменные клетки, где можно было лишь сидеть согнувшись в три погибели без света и почти без воздуха - клетку соединяла с внешним миром пробитая в скале дыра диаметром с кулак, расположенная на уровне пола с наклоном наружу.  Через эту дыру, а точнее, через трубу, с помощью деревянной лопатки удалялись нечистоты, и через нее узнику на той  же лопатке передавалась вода и пища.  Кельи эти находились далеко за пределами монастыря, в горах.  Можно представить себе "бытовые условия" затворников-нсоу, если учесть, что никакого специального персонала для их обслуживания не было в помине, а кормили их из собственных скудных запасов и создавали минимальные санитарные условия бродячие нищие пустынники.  Никакого отопления, понятно, тоже не было, а зимы на тибетских высотах суровые.   Затворник обязан был непрерывно, изо дня в день твердить молитву, звучащую примерно так: "Ом-мани-пад-ме-хумммммм!!!"  Если молтвы не было слышно, то стража пустынь необыкновенно шустро заделывала цементом дырку, полагая, что затворник умер - неважно, если он просто надумал поспать или сотворил перекур между молитвенными ариями.  Известный миру исследователь Центральной Азии Николай Михалыч Проживальский извлек однажды такого монаха из кельи.  Нсоу был грязен, слеп, глух и не предпринимал попыток разогнуться, но механически повторял молитву "Ом-мани-пад-ме-хумммммм!!!"  Впрочем, чего это я.  Слишком далеко ушел от темы Хачика Оганесяна.

Итак, настоятель охотно поддерживал беседы с Хачиком.  Но как иногда бывает с представителями различных культур, возникали моменты взаимонепонимания.  Как-то раз Хачика дернула нелегкая брякнуть: "Очень странно, что в наш век технического прогресса вы живете изолированно, не имея радио, телевидения, компьютеров.  Но ведь Тибет входит в состав Китайской Народной республики, одного из мощнейших индустриальных государств мира.  Неужели Китай не оказывает на вас никакого влияния?"
- Какой там еще Китай? Какие компьютеры?  - не понял вопроса настоятель. - Ни про какой Китай и ни про какие компьютеры мы не знаем.  Нехорошо врать, уважаемый господин раб.

После чего Хачика больно высекли за вранье и лишили его части рабских привилегий.

3. Индия

Рассказывают, что спустя какое-то время Хачик  сбежал из тибетского монастыря.  Не потому, что тяжело было жить, а просто надоело и захотелось новых впечатлений. Да и цель манила - Париж.   Его снова поймали и с толпой пленников пригнали на дурбар в город Лахор.  Не подумайте, это вовсе не тот дурбар, который описывается в литературе.  У слова "дурбар", надо сказать, два значения: одно - это пышный прием с участием царствующих особ, другое - просто базар, на котором, в частности, продают и рабов.  Так вот, с этого дурбара наш Хачик тоже удрал.  Далее начались его невероятные приключения, в сравнении с которыми безнадежно блекнет период его тибетского рабства.  Трудно было беглецу скрыться от работорговцев в густонаселенной Индии.  Днем Хачик спал, а ночами пробирался на юго-запад, подальше от дикости отсталых северных окраин и поближе к цивилизации.  От голода Оганесян превратился в доходягу, но тут ему несказанно повезло: он наткнулся на бродячую корову, зарезал ее и перетащил в джунгли, где целую неделю предававлся обжорству и копил силы для финишного рывка на западное побережье страны.  Коровья шкура тем временем сушилась на солнце и обещала путнику сослужить крайне полезную службу.  Как известно, корова в Индии - священное и неприкосновенное животное, в высшей степени почитаемое местным населением.  Поэтому, облачившись в коровью шкуру, можно было обеспечить священную неприкосновенность и самому себе.  Единственное неудобство состояло в том, что передвигаться надо было на четвереньках и периодически мычать, причем достаточно громко, во имя подтверждения своего священного статуса.  Изобретательный Хачик Оганесян долго брел на четырех конечностях, не вызывая подозрений у аборигенов.  Для ночевки ему теперь не надо было забираться в заросли, спал он теперь в открытую, в любое время суток и в самых неожиданных местах.  Особенно понравилось ему спать на скоростных дорогах.  Водители, привычные к лежащим на шоссе коровам, неизменно притормаживали и с почтением объезжали спящее священное животное.  Безопасность была абсолютной.

Увы, вскоре нашему герою сильно не повезло.  Пересекая рисовое поле, он услышал позади себя оглушительный рев, и обернувшись, узрел, что его настигает бык.  У Хачика, в натуре, от страха душа в пятки ушла.  Мигом сбросив шкуру, он помчался, как образно рек когда-то Михал Юрьич Лермонтов, "быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла".  Путник надеялся, что произошедшая с ним метаморфоза дезориентирует преследователя, заставит быка в растерянности остановиться.  Не тут-то было!  Обманутый бык, видимо, не потерпел такого унижения своего бычьего достоинства и лишь ускорил погоню.  В смертельном ужасе Оганесян перепрыгнул через двухметровый забор, чего он ни за какие коврижки не смог бы сделать в иной ситуации, и совершенно обессиленный, скатился в овраг.  Он чувствовал, что ни бежать, ни даже ползти, он уже не в состоянии.  Земля тряслась, бык с ревом приближался и с разгону снес широкий кусок забора, асимметрично повисший у него на рогах - что, видимо, и спасло нашего беглеца, ибо зверь, занятый стряхиванием инородного предмета с головы, не заметил лежащей жертвы и промчался мимо.

Теперь Хачик не влез бы в коровью шкуру даже под угрозой расстрела.  А двигаться дальше как-то надо было.  Зона работорговли осталась позади, но теперь легко можно было напороться на полицейский паспортный контроль.  Сообразительный Хачик тут же разработал новый тактический план.  Никто не проверит документов у бабы, поскольку баба в Индии -  существо забитое, бесправное и уж понятно, не имеющее ни малейшего намека на удостоверение личности.  Хачик тщательно соскреб с лица усы и бороду, разбросал по плечам буйную растительность, отросшую на макушке за время тибетского плена и индийского путешествия, огрызком найденного где-то химического карандаша намалевал на переносице жирную точку, а когда наступила ночь, спер чье-то сохнущее на веревке сари.

И вот он снова в пути.  Неплохо было бы слегка расширить задницу и соорудить подобие бюста, но сойдет и так - женщины в этой нищей стране голодные, полудохлые, полубесформенные.

Успешно проистекал третий день пути Хачика в новом обличье.  И впрямь, никому дела не было до бредущей куда-то угловатой бабы.  Но опять же случилось непредвиденное: путника обступила толпа мужиков в чалмах, дико галдящая на своем наречии.  Умный Хачик, изучивший в монастыре тибетский язык, по ходу дела прихватил также и санскрит.  Лучше бы он не знакомился с этой премудростью.  Из галдежа мужиков он понял, что в нем признали вдову, уклоняющуюся от священного обряда сати, а покойник уже третий день лежит на дровах погребального костра, который все не зажигают, потому что повсюду ищут сбежавшую вдову.  И теперь вдова будет возведена на костер, прикована к железной скамейке и сгорит живьем вместе с упокойным мужем.

Сожжение супружеской пары должно было состояться на берегу священного Ганга.  На зрелище уже собралось около пяти тысяч зевак из окрестных деревень - хотя по масштабам Индии пять тысяч, это тусовка далеко не масштабная.  Толпа с улюлюканьем гнала "вдову" по людскому коридору в сторону костра, в три ряда окруженного брахманами с зажженными факелами в руках.  Один из священнослужителей влез на поленницу и царил там, потрясая медной цепью, которой вдову надлежало приковать к железной скамейке.  Он опасливо косился на горящие факела - а ну как прилетит искра и зажжет костер раньше времени.  Уже бывало, когда в процессе манипуляций по приковыванию вдова спрыгивала, а ни в чем не повинный брахман сгорал.  Но тут, как бывает во всех историях с запланированным хеппи-ендом, случился крупный облом.  "Баба", уже подтаскиваемая к стремянке, приставленной к поленнице, вдруг сбросила с себя сари и обнажила нечто такое, что повергло в ужас и брахманов, и зевак.  Индусов, конечно, не удивишь непроницаемой шерстью на груди, но такого гигантского мужского органа явно не видел ни один индус со времени рождения Шивы.  А Хачик, воспользовавшись всеобщим замешательством, сиганул в воды священного Ганга и был таков.

Продолжение, может быть, последует.