Сахалин. Поясок

               
Застывший крик таит молчанье елей.

Под шелест снега о стекло балка
Сползаются  посланцами  метелей
По  низким  сопкам  злые  облака.

Мелодией  рассеянного  света
В  туманной  свейке  катится  луна
И  тайнами  грядущего  одета
Идёт  на  царство  мгла  и  тишина.

Тогда  в  долину  сна  летят  виденья
О  неразрывных   сферах  бытия,
И гадами  гремучими сомненья
Впиваются  как  жала-острия.

Бесчисленные  жертвы  очищенья
Питали  пламя  в  поисках  добра.
Но  стоит  ли  святое  причащенье
Распятия, забвенья, топора?

Ревёт  поток  приверженностей, мнений,
Историю  по-своему  творя,
Храня  росток  надежды  поколений
Вкусивших  плод  запретный Октября.

Наш гегемон  инертен,  словоблуден,
Пьян  без  вина, бездеятелен, туп...
Но вознесён и, значит, неподсуден,
Смердит  и  разлагается  как  труп.

И  кормчий  в этом бешеном потоке
Теряется, ручонками  суча,
Смывая грязь в сомнительном истоке,
Ссылается  на  опыт  палача
И  крепит  зону  новыми  замками...

А  мы, во  имя  названных  святынь,
Куём  замки  послушными  руками, 
И  гвозди...
         И  несём  свои  кресты.

Горят костры, светлеет  за  порогом.
Мы  вновь  готовы  всё  перенести.
Опять наивны,         
       свято верим в  бога,
Кумира   
        и незыблемость  пути.

Так  волны  мерного  прибоя
Несут  в  себе  знаменья  боя,
Летящий  гром, слепящий  вал
И  саван  пенных  покрывал...

Но  рушатся  в  прибрежных  скалах,
Дробятся, падают  устало,
И  стрелы  яростной  тоски
Глотают  серые  пески.

Змеиный  шелест  злоязычья –
Всё  что  осталось  от  величья...

И  снова  мелочные  сны
Ползут  из  млечной  глубины.