161 Повинную голову меч не сечёт 07 10 1973

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК-СКР «Свирепый» ДКБ ВМФ 1970-1974 гг.».

Глава.

161. Северная Атлантика. БПК «Свирепый». Повинную голову меч не сечёт. 07.10.1973 г.

Фотоиллюстрация из фотоальбома автора: Северная Атлантика. БС. БПАК «Свирепый». Минуты сомнений и раздумий. 07.10.1973 г.


В предыдущем:

Впервые я провалил задание и не исполнил, как надо и как должно, свои прямые личные обязанности. Единственно, что могло хоть как-то сгладить мою вину, - это «по-быстрому» нарисовать задуманную стенгазету и честно покаяться, попросить у моряков прощения.

Известно – повинную голову меч не сечёт…


«Повинную голову и меч не сечёт» – так в старину говорили древние люди всех народов, но так было только в старину. Современные люди в 1973 году мечей не имеют, поэтому они головы не секут, а вот по заднице секут очень больно…

Вечером воскресенья 7 октября 1973 года перед началом фильма, я необычайно скромно и сдержанно, окружённый ором и смехом множества ребят-моряков экипажа БПК «Свирепый», вывесил на обычном месте не фото, а рисованную стенгазету. Фоток на ней не было…

Те, кто не участвовал в утренних радостных и азартных фотосессиях (фотосъёмке) во время рыбацкой путины за боротом БПК «Свирепый», с интересом и восторгом начали рассматривать рисунки и читать смешные подписи к ним, восторгаться обликом морского бога Атлантического океана в окружении свиты из морских рыб и животных.

Морской бог Атлантики был изображён в виде мощных «мускулистых» волн с пенистыми волосами и бородой, а морские животные и рыбы были очень достоверными, живыми.

Ребята-моряки – участники рыбалки – опять были изображены с узнаваемыми физиономиями, мимикой и движениями, особенно Паша Каретов и Славка Евдокимов (у меня уже руки и пальцы сами рисовали их почти точные портреты).

Вся история с «океанской рыбалкой вёдрами и обрезами» была выражена в рисунках-картинках в стиле комикса, поэтому всем всё было понятно, ясно, близко и дорого.

Некоторые громко указывали на рисунки и «узнавали» себя в персонажах. Возможно, я интуитивно нарисовал их очень похоже, потому что все события этого утра и дня хорошо запечатлелись в моей памяти.

Славка Евдокимов тоже сначала с интересом смотрел на стенгазету, а потом молча и растерянно повернулся ко мне…

- Где фотки, Суворов? – спросил он меня строго и подозрительно. – Зажал?

- Нет, Слава, - вежливо ответил я, стараясь убрать из моего голоса виноватые нотки. – Нет фоток.

- Как нет? – угрожающе ласково спросил Евдокимов и оглянулся на своих друзей-годков. – Что значит «нет»?

- Плёнки в фотоаппарате не оказалось, - набрался смелости и громко сказал я. – Простите меня, ребята. Это я виноват. Второпях забыл проверить – есть ли в аппарате плёнка или нет.

- Так ты что? Бегал, прыгал, строил нас, фотографировал, а мы тебе, как дураки, позировали, а ты только делал вид, что снимаешь?! – каждое слово Славка говорил всё повышая и повышая тон.

- Я сам не знал! – крикнул я отчаянно. – Я только вечером узнал, когда всё приготовил, чтобы проявить плёнку и отпечатать снимки. Я сам в ужасе!

- Нет, Саша, ты не в ужасе, ты в … попе, - сказал один из старослужащих годков из БЧ-3. – И тебя за такие «шутки» надо «взгреть по-чёрному».

Эти слова прозвучали как приказ и как команда-отмашка для наказания…

Что тут началось!..

Все «годки», «молодые» и даже «салаги», все и каждый старались «пнуть» меня, сказать мне, высказать мне, оценить меня, ругнуть, обругать, обвалять, потоптать, ударить крепким словцом, выражением, руганью. Правда, не злобливой, не оскорбительной, но звонкой, хлёсткой, ощутимой, образцово-показательной…

Для них этот момент был отдушиной, случаем выместить на мне всё своё раздражение и недовольство мной не как Сашкой Суворовым, а как членом экипажа, отделённым от всех некоей неуставной должностью комсорга корабля, помощника замполита, какого-то там художника, библиотекаря, фотографа, визуального разведчика и ещё бог весть кого-то, тогда, когда они – настоящие моряки – машинисты, кочегары, боцмана, торпедисты, артиллеристы, ракетчики, радиометристы, связисты и т.д.

Это они «служат», «несут трудные вахты», «терпят лишения», «дышат маслянистой гарью и электрическим воздухом», а я – «болтаюсь как в проруби», «путаюсь под ногами», «лезу в душу», «выпендриваюсь», «строю из себя идейного», «выделяюсь», «шхерюсь» и занимаюсь «чёрт знает чем»…

- Ты, Суворов, зазнался, - сурово изрёк «авторитет» годков, старшина машинной команды из БЧ-5. – Ты думаешь, что ты здесь «самый главный»? Что тебе всё положено? Что ты уже «годок»?

- Нет, Суворов, - продолжал он говорить «ленивым годковским голосом». – Ты ещё «молодой перец» и «перчик» у тебя не по росту…

Ребята вокруг громко заржали, внимая словам старослужащему «годку» и восприняли его слова как отмашку их словесному потоку «обзывалок» и ругательств.

Кстати «перец» на морском сленге – это самоуверенный, самодовольный, деловой, высокомерный, самолюбивый, эгоистичный, горделивый, вспыльчивый, грубый, нахальный, горячий, ярый, не в меру страстный человек, а «перчик» - это возбуждённая пиписка.

Я вспомнил, как «годки» впервые пригласили меня к себе в ноябре 1972 года после моего первого 10-дневного отпуска с выездом на родину в «годковскую парную». Тогда мы дружески смеялись, рассказывали смешные истории и анекдоты и мы шутили по поводу «годковских перцев» и «годковских усов» на лобках… Запомнили, черти!..

- Как ты мог забыть вставить в фотоаппарат плёнку? – возмущённо вопрошал Славка Евдокимов. – Видно давно тебе не вставляли фитиль в твой аппарат, иначе ты бы помнил свою службу и свои обязанности.

Я слушал Славку и обидный смех ребят с понурой головой и мои друзья, видимо, решили, что я снесу все их обидные и смешные слова, обзывалки и ругательства…

- Ты как «дух» заперся в своей «духовке» и совсем оторвался от коллектива, - говорил Славка Евдокимов, воодушевляясь всеобщим вниманием и смешливой поддержкой.

Он был прав, в «ленкаюте» и в библиотеке было душновато, потому что я обычно выключал вентиляцию из-за её нудного шума, но уходя, я включал вентиляцию и иногда проветривал «ленкаюту», открывая её единственный иллюминатор…

- Ты, Суворов, - вмешался один из старослужащих годков-маслопупов, - «годков» не уважаешь, с «молодыми» заигрываешь, «салаг» жалеешь, «законы моря» нарушаешь…

Вот оно! Проявилось! Я насторожился. Сейчас начнут все «обидки» высказывать…

- Ты как барыга сел на все фотопричиндалы и кайфуешь, а нам что, лапу сосать? – один из старослужащих годков тяжело, почти с ненавистью посмотрел в мою сторону и я физически ощутил тяжесть его взгляда. – Думаешь, тебе только одному хочется иметь фотки со службы?

- Действительно, Суворов, - чуть более примирительным тоном поспешил снять напряжённость ещё один «годок», - чего тебе стоит сделать пару-тройку фотографий для «годков»? Ты же своим друзьям раздаёшь фотографии, а нам не хочешь. Это неуважуха, Суворов, это «западло»…

Эти слова «неуважуха» и «западло» были сказаны не просто так, а были презрительно процежены сквозь зубы с блатным оттенком. Эти слова и тон, с которыми они были сказаны, а также намёк на мою обязанность «ублажать годков» напомнили мне, что кроме официальных, уставных, нормальных, человеческих отношений на корабле существуют скрытые, неофициальные, неформальные отношения.

Я почувствовал внутреннюю угрозу, напряг, неприязнь и внутреннее сопротивление тому, что не любил, не признавал и не принимал в детстве «на улице», в школе, на работе и на военной службе – блатных и приблатнённых отношений мира преступности. С этой «неуважухой» и этим «западло» нужно было что-то делать…

Заставить себя уважать силой? Как? Чем? Значением своей неофициальной должности комсорга корабля? Но комсоргом корабля, вернее, секретарём комитета комсомола БПК «Свирепы» по штату должен быть офицер, помощник замполита, а я не офицер…

Войти с годками в «клинч» и побороться, в том числе показательно подраться? Не уступить, биться и победить одного или двух, а если повезёт, то троих? Быть побитым, но терпеливо выстоять, выдержать избиение и показать характер?

Такое уже было осенью 1971 года в поезде-эшелоне призывников на пути из Симферополя в Калининград, в в 9-м флотском экипаже ДКБ ВМФ в Пионерске, на БПК «Бодром», да и глубокой осенью 1972 года, когда мы, первый экипаж, осваивали в заводе новостроящийся БПК «Свирепый».

Эти стычки и их результаты привели к тому, что на комсомольском собрании старослужащие годки во главе с командиром отделения рулевых Александром Кузнецовым, старшинами и классными специалистами Сергеем Берёзой, Валерием Клепиковым и другими годками избрали меня, тогда самого молодого матроса в экипаже, комсоргом БПК «Свирепый».

Уходящий на другую должность лейтенант Николай Судаков, первый в истории корабля секретарь комитета комсомола БПК «Свирепый», настоящий друг и товарищ, «принародно» тогда передал мне все документы, печати и дела комсорга, поздравил с избранием и «благословил» на подвиги. Против моего избрания был только первый замполит корабля, капитан-лейтенант В.А. Тихонов, который был в Экипаже с февраля по июнь 1972 года.

Путь физической борьбы был тяжёлым, непредсказуемым и длинным. Драться и доказывать свой авторитет пришлось бы в одиночку со многими, тем более сплочёнными в группы, в касту годков. На корабле и так уже чётко распределились друзья и группы друзей по срокам службы:
группы старослужащих годков, то есть «неприкасаемых», ждущих приказа о ДМБ;
группы «активных» годков, то есть классных специалистов;
группы «пассивных» годков, ожидающих своей очереди быть классными специалистами и командирами отделений;
группы «молодых» (самые настырные, самые амбициозные, самые нахальные, наглые и задиристые) и
группа «салаг», которые волей судьбы рано попали на БС (боевую службу) в море, в тяжёлые и непривычные условия быта и вахт, а посему тяжело всё переживающие, страдающие…

«Салаги» на БС (боевой службе) были уже давно приручены, выдрессированы, возможно, «опущены» всеми годками.

«Молодые», пользуясь своей массой и сплочённостью, активно проявляли бойцовский характер, сопротивлялись некоторым годкам и в то же время свято берегли традиционный годковский стиль и шарм, мечтая со временем занять место и обрести возможности «настоящих годков».

«Пассивные» годки предпочитали ни во что не вмешиваться, не конфликтовать, не ссориться, то есть «добыть» свою службу и тихо и незаметно уйти домой.

«Активные» годки сплотились бы против меня единым коллективом, потому что им деваться некуда, как только отчаянно бороться за свою «годковскую власть и привилегии», а «неприкасаемым» годкам важна, прежде всего, та самая «уважуха», за которую они будут «стоять насмерть», иначе, какие же они «годки»?

Все эти рассуждения вихрем пронеслись у меня в голове, но не ответили на главный вопрос: «Что делать?». Мои «внутренние голоса» моих авторитетов из памяти тоже молчали…

Только одни «голос» во мне был спокойным, хладнокровным и рассудительным, - это я сам, вернее та часть меня самого, которого я уже давно называл «Александр Сергеевич»…

Поэтому я не удивился, когда почувствовал, что «Александр Сергеевич» поднял мою виновато склонённую голову, внимательно взглянул в глаза говорившему эти блатные слова, саркастически усмехнулся и стал говорить спокойно, негромко, непрерывно, не обращая внимания на «выкрики из зала»…

- Вас, годков, пятеро, - сказал я голосом «Александра Сергеевича», – значит, нужно пять комплектов фотографий. Любое событие я фотографирую с разных точек три раза, - это три фотоснимка. Следовательно, нужно пять комплектов по три снимка каждому – это уже пятнадцать фотографий.

- В фотолетопись корабля нужен один комплект снимков – это минимум 3 фотографии, ещё один комплект себе – 3 фотографии, по одному комплекту командиру корабля и замполиту – ещё 6 фотографий. Кроме этого, нужно отдать фотки тем лицам, которые являются героями этих событий – это ещё несколько фотографий, примерно, 3-6.

- Кроме этого, часть фотоснимков, - сказал я, - неизбежно отбраковывается из-за неправильной печати, а в особых случаях часть снимков уходит в мой отчёт в разведотдел штаба 128-й бригады ракетных кораблей.

Я специально впервые открыто перед всеми матросами сказал-признался о том, что я выполняю обязанности визуального разведчика, хотя об этом стараниями Славки Евдокимова знали все…

- При этом вы как-то забыли, что я после каждого важного и интересного события выпускаю фото-стенгазеты с большим количеством фотоснимков, - сказал я ребятам, - не менее 3-6 штук.

- В пачке фотобумаги 9х12 «Унибром» 20 листов, - сказал я простым деловым тоном и увидел, как согласно кивают головами некоторые матросы. - Следовательно, на всё про всё для каждого события-дня нужно: 15 плюс 3, плюс 3, плюс 6, плюс ещё 3-6 участникам съёмки, плюс минимум 3 фотки на брак, фотки в разведотдел, а также 3-6 фоток на фото-стенгазету, итого – 36-39 фотоснимков, то есть две пачки фотобумаги.

- Мы в походе в море с 20 июля находимся уже 79 дней, - сообщил я ребятам и они буквально на глазах стали менять выражения своих лиц с весело-озорных и зло-сердитых на ошарашенные, недоумённые и обалдевшие. – За эти дни мне никто фотобумаги, фотореактивов и фотоплёнок не привозил, не дарил и не давал.

- Вся фотобумага и все фотопринадлежности у меня разделены на три неравные части, - продолжал я уже устало говорить молчащим ребятам, - мои личные, корабельные и разведки.

- Корабельную фотобумагу я использую для фотостенгазет, для фотолетописи корабля, для оформления стендов наглядной агитации и для фотографий командиру корабля и замполиту.

- Фотобумага и фотореактивы разведотдела штаба бригады я по приказу могу использовать только для нужд визуальной разведки, сами понимаете… Кроме этого, эта фотобумага и эти фотореактивы – это НЗ (неприкосновенный запас) на крайний случай.

- Остаётся только моя личная фотобумага и фотореактивы, которые я использую для своего альбома, для фоток родителям и ближайшим друзьям, - сказал я доверительно всем присутствующим. – Вопрос: «Из чего делать фотки вам, годкам, молодым, салагам и всем желающим? Кто ни будь из вас, принёс мне фотобумагу, фотоплёнку, фотореактивы и сказал мне: «На, Суворов, пользуйся, владей и сделай мне несколько фотографий на память!»…

Я замолчал. Молчали и все присутствующие…

Я ушёл в кинобудку, сурово отодвинул «молодого» матроса, мною же назначенного на эту «должность» и начал заправлять кинофильм в проектор. В «зале» молчали…

Тогда я высунулся из кинобудки и также сурово сказал всем…

- Никто! Никто из вас не принёс мне ни фотобумаги, ни фотоплёнки, ни проявителя, ни закрепителя! Никто из вас даже не подумал, а как и когда я делаю фотки, сколько времени на это трачу, в какие перерывы между вахтами, как это происходит в качку в «ленкаюте», в которой почти никто из вас не может выдержать и получаса!

- При этом, - раздражённо и обличающе говорил я притихшим морякам, - многие из вас получили мои фотки и рисунки, раздирая в клочья фото-стенгазеты. Вы даже не подумали, что это может быть историей корабля, что из этих листов ватмана может быть создан целый альбом-книга о первом боевом походе БПК «Свирепый». Нет! Только себе, только для себя, только в свои альбомы!

- Значит, вам можно и нужно наполнять ваши дембельские альбомы даже за счёт истории корабля, а я - «лысый» - должен вас ублажать, как тот сказочный герой, который должен был пойти туда, не знаю куда и из «ничего» сделать вам конфетку?!

- Вот это уж действительно «неуважуха» и «западло»! – сказал я персонально годкам в лицо. – Просто так из ничего ничто не делается. Всему есть своя причина и свои последствия. Тут соображать и думать надо головой, а не «головкой», даже если она по росту и «годковская»…

Последние слова, сказанные мной сдержанным, доброжелательным тоном и с оттенком насмешки и юмора были восприняты с облегчением, породившим сначала смешок, а потом гомерический хохот всех матросов. «Годки» сидели на своих столах понуро…

Потом, поздно вечером, когда Славка Евдокимов и его ближайшие друзья-годки принесли мне в «ленкаюту» несколько пачек фотобумаги и по два пакета проявителя и фиксажа для фотопечати, мы вспомнили, что сравнение «головы» и «головки» было любимой темой нравоучений первого старпома БПК «Свирепый», капитан-лейтенанта Александра Андреевича Сальникова, прослужившего на корабле с февраля 1972 года по июнь 1973 года.

Да, повинную голову меч не сечёт, он «сечёт» ниже…