Сувенир

Каждое утро, увидев начальницу, Ульяна невольно вспоминала своего любимого писателя Рэя Брэдбери. Идея рассказа о мальчике Пае, который из-за сбоя в родильной машине будущего появился на свет в виде теплой голубой пирамидки, наверняка, пришла в голову великого мастера после встречи с кем-то, очень похожим на Юлию Викторовну Стяжинскую. Правда, Юлия Викторовна была не голубой пирамидкой, а гипертонически-пунцовой, перевернутой кверху основанием. Объемом плеч эта женщина не уступила бы самому Ивану Поддубному. Вся грандиозная конструкция начальственного тела при этом магическим образом удерживалась на паре «лотосовых ножек», заставляя удивляться великому разнообразию и искусности природной архитектуры.
Характером «пунцовая пирамидка» также сильно отличалась от доброго тихого Пая, заброшенного волею фантаста в другое измерение. Она никогда не уходила на обед, если до этого не выпало случая обругать кого-нибудь из работников Учреждения или робкого посетителя. Гастрономический голод приходил только после утоления голода начальственного.
Тем необыкновенным утром, которое навсегда изменило жизнь Ульяны и облик Юлии Викторовны Стяжинской, сперва все шло по обычному сценарию. Служащие, помятые сном и общественным транспортом, расползлись по кабинетам и, как по команде, надели на лица зверское выражение. Если бы в Фермопильском сражении царь Леонид не дрался бок о бок со спартанцами, но выставил вдоль ущелья десяток работников социальной сферы города Пустошева, персы непременно потерпели бы поражение. Зайти в тыл грекам они уж точно не решились бы. Если такие лица на передовой, что же должно твориться в тылу?
Пустошевские пенсионеры и инвалиды, однако, были «не персидского десятка». С раннего утра они строились фалангами, сбивались в воинственные кучки и отчаянно штурмовали Учреждение. Последнее не сдавалось и продолжало терять, задерживать, забраковывать, игнорировать, не подписывать, не начислять и всячески давать поворот от своих неприступных  ворот.
Сама Ульяна пришла в Учреждение недавно и, как всякий новобранец, не понимала, почему и ради чего шла война. Она обижалась на разъяренные крики посетителей и поражалась способности сослуживцев допускать ошибку в каждом втором личном деле. Иногда она жалела какого-нибудь особенно немощного врага и превышала полномочия, подводя тем самым под монастырь Учреждение, а затем выслушивала угрозы Юлии Викторовны.
Именно такой случай прервал обычный ход событий тем удивительным утром. На прием к Ульяне пришел маленький чистый старичок Глеб Сергеевич Ратный. Пришел не в первый, не во второй и даже не в третий раз. Для того, чтобы оформить небольшую надбавку к пенсии, положенную ему за какие-то прежние заслуги, Глеб Сергеевич проделал путь, сравнимый разве что с путешествием Амундсена к Южному Полюсу. Но, когда победа была уже близка, и Ульяна открыла желтовато-серую папку с надписью Г.С. Ратный и длинным номером, обнаружилось, что бухгалтерия снова спустила дело на тормозах.
— Опять чего-то не хватает? — спросил старичок скрипучим голосом, увидев замешательство Ульяны. Голова его едва заметно тряслась, но глаза смотрели твердо.
— Да нет, — соврала Ульяна. — Сейчас все уладим.
Она сняла трубку и набрала номер бухгалтерии.
— Жанна, это Викторова из седьмого. Глянь, пожалуйста, одно дело. Мне нужно знать, что там с начислениями.
Она продиктовала фамилию и номер, затем долго ждала, стараясь не глядеть на старика, который вдруг застыл, как камень, будто сотрясание его головы могло отрицательно повлиять на ответ в трубке.
— Ну, чего там у него? — пробубнила, наконец, Жанна.
— Он подавал на надбавку еще зимой. Документы все в порядке.
— По надбавке ничего нет. Пусть ждет, когда Хвойченко из отпуска выйдет. Она его делом занимается.
— Жанночка, миленькая, давай разберемся сейчас. Он уже несколько месяцев ходит, — стала упрашивать Ульяна.
— У меня своей работы хватает. Ты задолбала уже всех своими просьбами, — отрезала Жанна и повесила трубку.
— Опять чего-то не хватает? — словно испорченный граммофон, старичок повторил свой вопрос.
— Всего хватает, — буркнула раскрасневшаяся от злости Ульяна и встала. — Ждите здесь, я сейчас приду.
Через пять секунд она уже стояла в кабинете начальницы и взволнованно обрисовывала злоключения Ратного.
— И чего ты хочешь от меня? — процедила «пирамидка», выслушав Ульяну.
— Позвоните в бухгалтерию, пусть разберутся. Ему семьдесят восемь лет, а он полгода сюда ходит. Он ребенок войны, в конце концов.
— Пусть ждет, когда специалист выйдет из отпуска. Если мы для каждого будем делать исключение, то когда будем работать?
Ульяна с возмущением посмотрела на плоский зад компьютера начальницы. Она готова была поставить свой годовой заработок на то, что на его жидкокристаллическом лице Юлию Викторовну сейчас ждала стройная эльфийка с пятым размером груди. Ни для кого в Учреждении не было секретом, в какой игре трудилась начальница, когда оставалась одна в кабинете.
— Нет, — громко заявила Ульяна. — С его делом нужно разобраться сейчас!
«Пирамидка» резко подскочила со стула и завизжала:
— Ты что себе позволяешь? Пиши заявление, сейчас же!
— Вот вам! — Ульяна выставила вперед дулю. — Это не частная лавочка. Придумаете основания — в суд пойду! — сказала она и уже после этого поняла, что премии за все дальнейшее время работы в Учреждении, сколько бы его ни осталось, растворились парой кусков сахара в стакане чая для Юлии Викторовны. Голый оклад улыбнулся из-за спины начальницы и соблазнительно поманил Ульяну в свои объятия.
— Пошла вон! — рявкнула Юлия Викторовна и указала на дверь.
Выбросившись в тонкий кишечник коридора из «нервоперерабатывающего» желудка начальственного кабинета, Ульяна долго не могла прийти в себя. В памяти всплыл недавний разговор с подругой, нанявшейся рекламным агентом в провинциальный журнал:
— Знаешь, — сказала Вера, — наверное, я бы лучше навоз лопатой таскала.
— Да нет, — не согласилась Ульяна, — навоз гораздо хуже.
Теперь и в ее жизни настал момент, доказавший приоритетность продуктов жизнедеятельности животных перед человеческим скотством. Старик, дожидавшийся ее, наверняка все слышал, так как кабинеты находились совсем рядом. Ульяна втянула голову в плечи, готовясь оправдываться, и толкнула дверь, но посетителя на прежнем месте не оказалось.
«Ушел. И когда он только успел? Шустрый дед. Ну и хорошо, что не придется с ним объясняться. И без того сердце колит и руки трясутся. В двадцать восемь лет. Отличный результат!»
Через полчаса и рюмку Корвалола Ульяна снова копалась в бумагах и отвечала на вопросы новых посетителей.
Когда тусклый осенний вечер щедро раздавал увольнительные работникам Учреждения, а Ульяна устало натягивала ярко-розовые резиновые сапоги, в дверь кабинета постучали.
— Прием окончен! — крикнула она, задвигая под стол черные лодочки, в которых ходила весь день.
— Внучка, я на пять минут, можно?
Узнав голос Ратного, она вздохнула с досадой. Сил на бедолагу совсем не осталось.
— Проходите, пожалуйста.
Старичок повертелся у входа, пытаясь пристроить мокрый зонтик, потом положил его на пол рядом с серой авоськой и уселся напротив Ульяны.
— Куда же вы подевались днем? Я хотела…
— Знаю-знаю, — перебил ее дед. — Все слыхал. Я не за тем сюда пришел.
— А зачем же? — насторожилась Ульяна.
Частенько одинокие пожилые люди воспринимали вежливость и участие с ее стороны как предложение дружбы. Тогда они приходили без всякого дела, просто поговорить про жизнь, пожаловаться на свои беды. Как правило, в конце рабочего дня, чтобы не отвлекать Ульяну от работы. Некоторые приносили выпечку, а одна бабуля однажды поставила на стол литровую банку домашнего вина из лепестков розы. От дружеских посиделок, как правило, спасал звонок Веры. Ульяна говорила, что звонит семья, извинялась и уходила, хоть дома ее ждал только кот Елисей.
Старичок тем временем с неожиданным проворством подхватил свою авоську и извлек из нее большой стеклянный шар на керамической подставке. Такие сувениры можно увидеть в каждом рождественском фильме. Кто-нибудь из героев обязательно смотрит внутрь шара, а перед зрителем предстает огромный искаженный глаз.
— Послушайте, это лишнее, — заговорила Ульяна. — У меня вряд ли получится вам помочь.
Старик бережно поставил вещицу на стол и потер рукавом запотевшую верхушку. Таких шаров Ульяне видеть еще не приходилось. Внутри его прозрачного тела плавали не снежинки, как в большинстве подобных сувениров, а крошечные золотистые монетки. Они опускались на симпатичную розовую свинку, задравшую кверху рыльце. Рот свинки был широко открыт, и те монетки, что попадали в него, через пару секунд вываливались у свинки из-под хвостика. На лбу керамического животного было что-то вроде диадемы с ярко светящейся изумрудно-зеленой каплей в середине.
— Не получится — и не надо! — заявил старик. — Ты хотя бы пыталась мне помочь. Вот я и принес Зою.
Он снова любовно погладил шар по гладкой голове. Глеб Сергеевич явно не купил сувенир перед походом в Учреждение: наверняка, он принес дорогую сердцу вещь.
— Нет, заберите сейчас же! — потребовала Ульяна.
— Она тебе не нравится? — обиделся старик.
— Нравится. Но я не могу ее принять.
— Очень даже можешь!
Он оглянулся по сторонам и заговорил шепотом:
— Зоя — не сувенир. Она — настоящий оберег. Если будешь держать ее рядом, то всем твоим обидчикам придется не сладко.
Ульяна понимающе заулыбалась. Бедный человек, видимо, помутился рассудком. Но намерения его были добрыми, и она решила не обижать его:
— Ну, хорошо. Я возьму вашу замечательную Зою. Если вам не жаль с ней расставаться.
— Что ты, что ты! — быстро проговорил обрадованный дед. — У меня еще есть. Очень много таких.
— Тоже волшебные? — подмигнула Ульяна.
— Можно и так сказать.
Седая голова снова затряслась, и Ратный встал:
— Не буду больше тебя задерживать, внучка.
Провожая его до двери, Ульяна думала, что этот новый друг, наверняка, будет навещать ее не реже раза в месяц. Если не каждые две недели. Тогда она не могла и подозревать, что очень скоро будет сама с замиранием сердца искать старика.
Чертовщина начала твориться на совещании утром следующего дня. Юлия Викторовна, как всегда нарядная, с лакированными буклями, по цвету и форме похожими на клецки, стояла перед коллективом и обрисовывала ужас грядущей проверки, как вдруг у нее сильно зачесалась левая щека. Начальница быстро поскребла лицо длинными акриловыми ногтями и попыталась продолжить речь, но зуд не проходил.
— Укусило что-то, наверное, — предположила она и на этот раз принялась тереть щеку ладонью, уставившись на подчиненных слегка одуревшими глазами.
Через минуту натирания левой щеки зачесалась правая, и тогда в ход пошли уже обе ладони.
— Да что же такое, что ж такое, — приговаривала Стяжинская и от души продолжала бороться с внезапной напастью, видимо, забыв, что вокруг толпа удивленных зрителей.
— Юлечка Викторовна, дайте глянуть! Если это укусы, то расчесывать нельзя, — вызвалась на помощь Наталья Лисичка. Она всегда старалась быть под рукой у «пирамидки» и потому уже давно занимала должность ее заместителя.
Чесунья с трудом прервала трение и подставила под обзор Лисички опухшее раскрасневшееся лицо.
— Ничего нет, странно, — объявила Наталья. — Наверное, аллергия на что-то.
Не меньше двух часов сочувствующие сотрудники бегали в аптеку за противозудными и антигистаминными средствами. Щеки смазывали, примачивали, протирали и обдували, но они зудели так, что Юлия Викторовна не могла больше терпеть. Она стонала, кряхтела и ругалась отборным матом, чего от нее, в прошлом учителя русского языка, никто никогда не слышал. К обеду, багровая и растерянная, она отбыла на скорой помощи, прикрывая лицо шелковым платком.
Утро среды принесло тревожные новости: «щекотливая» напасть одолела еще пятерых сотрудников Учреждения. Все они были госпитализированы и чесались за компанию с начальницей в соседних палатах больничного изолятора. Из-за угрозы эпидемии неизвестной болезни Учреждение закрыли, а всех служащих отправили на обследование.
— А что ищут, чесотку? — спросила Ульяна завхоза Эмму, когда они сидели на кушетке кабинета забора крови.
— Если бы! — заявила Эмма, округлив и без того большие светло-серые глаза. — Они до сих пор не могут поставить диагноз. И лекарство подобрать не могут.
— Откуда знаешь?
— Подруга тут в гинекологическом работает. Она мне вчера звонила. Говорит, профессоров из столицы везут, будет консилиум.
По полному лицу Эммы сползла маленькая капелька пота, она начала чесать щеку, но вдруг резко одернула руку.
— Фу-ты, ни приведи Господи! Я еще и не пожила, замужем не была. Чур меня, чур меня.
Она три раза перекрестилась. Ульяна слегка толкнула ее в приятный округлый бок:
— Так тебе лучше будет, если заболеешь. Профессора ведь приезжают. А то как одинокий попадется, почешет тебя и влюбится.
— Ага, нужна я ему буду с мордой в коросте. Не каркай!
Всеобщая истерия, перешедшая вследствие карантина в телефонный режим, постепенно передавалась и Ульяне. Временами ей казалось, будто от подбородка ко лбу пробегал кто-то невидимый и щекотал кожу маленькими лапками. Тогда Ульяна скорее бежала в ванную и натирала лицо дегтярным мылом. Каким образом средство с удушливым запахом могло предотвратить жуткую хворь, она не знала, но помнила, как в детстве бабушка натирала ее зловонной пеной и приговаривала:
— Смоем мы с Ульяшки гадкие какашки. Пусть у нашей крошки все посдохнут вошки!
Теперь она и не помнила, подхватывала ли когда-нибудь вошек, которыми пугала бабушка, а вот нелепый стишок в сочетании с запахом из детства действовал успокаивающе.
Под клетчатый плед, где Ульяна проводила теперь каждый день вынужденного отпуска, из телефонной трубки поступали все более устрашающие новости. И если бы не одно приятное происшествие, точнее «пришествие», то она полностью отдалась бы в трясущиеся руки паранойи. А пришел к ней контролер электросетей Вова.
— Ну ничего себе! Вы дома! — объявил парень, взбираясь на табуретку, чтобы снять показания счетчика.
— А почему это вас так удивляет? — спросила Ульяна, мявшаяся рядом в шерстяных носках.
— Я уже год на этом участке, а у вас никогда никого нет.
— Да, у меня никого нет, — вдруг ляпнула Ульяна и застенчиво улыбнулась.
Вечером она собиралась на свидание, в первый раз за два года. Примерно столько времени прошло с тех пор, как ее гражданский муж внезапно женился на своей коллеге, переводчице Тоне. Радостно вертясь перед зеркалом, Ульяна напевала себе под нос:
— У кого-то жуткий зуд, а других в кино ведут. Пирамидке западло, а Ульяшке повезло!
Прощаясь с Елисеем, она подумала о том, что бабушкин талант сочинять глупости оказался для нее гораздо заразнее странной хвори. И это было чертовски хорошо.
Через две недели Учреждение, санитарно-обработанное и проверенное на наличие опасных инфекций, снова распахнуло пасть, чтобы глотать служащих и посетителей. Наплыв из-за долгого простоя был невиданный, и Стяжинская, которая, как говорили, еще не оправилась от недуга, время от времени выходила на работу. Делала она это исключительно по вечерам, когда все сотрудники разбегались по домам, поэтому кроме вахтерши, тети Кати, ее никто не видел. На все же расспросы любопытных кумушек тетя Катя неизменно отвечала:
— А тебе на кой?
Но как-то вечером Ульяна надолго задержалась в своем кабинете — одна из ее старушек-подружек пришла поболтать о своем артрите, а контролер Вова уехал на три дня к матери в деревню. Провожая старушку в коридоре, Ульяна внезапно столкнулась с начальницей и с трудом узнала ее. И то — лишь благодаря привычным клецкам и пирамидальному телосложению. Щеки и лоб начальницы сплошь покрывал бежевый пластырь. Участки кожи, видневшиеся в просветах между полосками, были желтые и огрубевшие, в глубоких темных трещинах, точно пятки сельского труженика после урожайного лета.
Ульяна поздоровалась, но Юлия Викторовна ничего не ответила. Она отвернулась и ускорила шаг.
— Чего это с ней? — спросила артритная старушка.
— Болеет чем-то.
— Ну и пусть ее, — бабка злорадно сощурилась. — Тоже, небось, рыльце в пушку.
«Рыльце в пушку, рыльце в пушку», — вертелось в голове Ульяны, пока она возвращалась в кабинет по пустому коридору. И вдруг в памяти четко всплыло лицо Глеба Сергеевича Ратного. Глаза смотрели прямо, а губы шептали:
— Зоя — не сувенир, а оберег. Держи ее рядом, и всем твоим обидчикам придется несладко.
И как ей раньше не пришло в голову сопоставить этого странного человека и все происходящее? Ну конечно, не пришло. Ведь она не верит в потустороннее и сверхъестественное, как всякий обычный скептик. Не сладко бы ей пришлось в последние два года полного одиночества, позволь она себе веру во всю эту ерунду!
Тем не менее, слепо отрицать причастность стеклянной игрушки к недавним событиям было бы неразумно. Во-первых, шестью «заболевшими лицами» исчерпывался список самых отпетых тиранов Учреждения. Не исключено, что накануне «эпидемии» они общались между собой и потому заразились, но Ульяна знала наверняка, что эти люди ладят между собой еще меньше, чем с остальными. Во-вторых, внутри шара красовался вовсе не заснеженный город, не знаменитая башня или милый ангелочек, как принято в подобных сувенирах. А в-третьих было то, что Ульяна осознала только теперь: изумрудную каплю на диадеме свинки покрывала вовсе не люминофорная краска, как могло показаться на первый взгляд. Она светилась с неизменной яркостью независимо ни от чего. Если бы это была обычная лампочка, питавшаяся от батареек, наглухо замурованных в керамической подставке, то за три недели она потускнела бы, а скорее — и вовсе погасла. Но нет. Казалось, что она даже стала ярче.
Чтобы проверить свое наблюдение, Ульяна закрыла дверь и выключила свет в кабинете. Стол сразу же озарился насыщенным изумрудным сиянием, будто горел электрический ночник. Казалось, что гладкое ладное тело свинки светится изнутри. Только монетки недвижно лежали вокруг нее темными, словно пепел, хлопьями.
С трудом переборов страх, Ульяна подошла к шару, прикоснулась к нему и выдохнула вслух:
— Теплый!
Теплый, словно человеческая рука. И как она раньше этого не заметила? Столько раз в коротких перерывах между посетителями играла с ним, встряхивала, наблюдала за монетками и не заметила!
Осторожно, будто сувенир — хрупкий зверек, она обернула его шарфом и положила в сумку. Потом нашла личное дело Ратного и переписала адрес. Нужно было во что бы то ни стало найти старика и потребовать объяснений.
Жилище Глеба Сергеевича — одноэтажный домик, почти по пояс врытый в землю — находилось на окраине Пустошева. Чтобы войти в затхлый коридор, следовало спуститься по трем деревянным ступеням, очень узким, будто смастерили их только для детских ног. Дальняя часть коридора, по-видимому, служила хозяину кухней: в углу стоял умывальник, похожий на Мойдодыра из детских книжек, а рядом — стол с электроплиткой и две низкие крепкие табуретки. Стены кухни-коридора до середины покрывала темно-синяя краска, а вверху они были побелены. Глядя на старика, пока тот суетился с чайником, Ульяна почему-то представила, как он каждое лето стоит на табуретке в треугольной шапочке из газеты и старательно белит потолок своего мрачного «полуподземелья».
— А я думал, ты уже не придешь, — сказал дед, доставая из ящика стола глиняную вазочку с сухими крендельками и хитро поглядывая на Ульяну. — Думал, погибла моя Зоя бесславно и службу свою сослужить не успела.
— Значит, все это правда? Из-за шара у нас на работе такое творится?
— А что у вас творится?
Старик хорошо притворялся, или же он, действительно, не знал, что наделал его «подарок». Ульяна вкратце рассказала о злоключениях, постигших Учреждение. Ратный внимательно слушал и удивленно качал головой.
— Почему вы так удивляетесь? — не выдержала Ульяна. — Разве не для этого вы ее… заколдовали?
— Я? Заколдовал?
Он засмеялся. В старческом горле заскрипело и забулькало, седые глаза слезились. Ульяна вдруг почувствовала себя суеверной дурой, которая выдумала злую сказку и пришла морочить голову немощному человеку.
— Но ведь вы сами сказали, что свинка — оберег! И опять же, какую такую службу она должна была сослужить?
Ратный перестал смеяться и впился в нее цепким взглядом.
— Секреты хранить умеешь?
Ульяна замешкалась, но потом кивнула.
— Я тебе верю. Ты хорошая, добрая. Пойдем.
Он встал, держась одной рукой за поясницу, подошел к умывальнику и легко отодвинул его. Только сейчас Ульяна заметила, что ножки ветхого «Мойдодыра» были обуты в колесики от кресел. За спиной умывальника оказалась низкая дверь, достававшая только до середины стены и окрашенная той же синей краской. Если бы не чернеющая замочная скважина, то заметить дверь было бы почти невозможно.
В кармане серых домашних брюк старик выудил огромный серебристый ключ, вставил его в скважину и повернул раз пять, не меньше.
Ульяне стало не по себе. Несчастный дед в ее воображении превратился в хитрого изобретательного злодея, который мстит всему миру за свои обиды, колдует, заманивает и убивает таких легковерных, как она.
Ратный, тем временем, распахнул дверь, за которой висела плотно прикрытая велюровая занавеска, и обернулся:
— Пойдем!
Ульяна приросла к табуретке, пытаясь вспомнить, закрыл ли дед входную дверь на ключ. В любом случае, верным решением будет подбежать к окну, стукнуть ногой в резиновом сапоге по стеклу и выскочить прямо на тротуар. Перед этим нужно схватить шар и, если старик пустится в погоню, тюкнуть его прямо в лоб. Вот и сослужит свою службу свинка Зоя!
— Да ты никак в убийцы меня записала! — Ратный всплеснул руками.
— Записала, — призналась Ульяна, сама не зная, зачем.
Старик вздохнул, потом повернулся и одернул занавеску. Вместо темного чулана или лестницы в подвал, которые можно ожидать за подобными дверьми, перед Ульяной предстало невероятное зрелище: десятки, сотни шаров, сияющих разными цветами. Зачарованная, она сразу же забыла о страхе, подошла и заглянула внутрь.
Потайная комната занимала, по меньшей мере, половину площади дома. Вдоль стен тянулись стеллажи, густо заставленные сувенирами, подобными Зое. Внутри стеклянных сфер застыли птицы с глазами, мерцающими янтарным светом. Змеи с неоновыми спинами обвивались вокруг прозрачных веток. Бутофорские сундучки искрились рубиновыми каплями. В одном из шаров танцевала цыганка, а на ее груди горело пурпурное ожерелье, в другом — подбоченился белый чайник, носик которого лучился розовым. Искусно сделанные корабли с парусами, цветы и звезды, гномы и феи, бабочки и крошечные вазы — все было усыпано яркими огоньками. Эта комната, пожалуй, могла бы удивить саму Хозяйку Медной Горы.
— Какая красота! — воскликнула Ульяна. — Откуда все это у вас?
— Отсюда.
Старик протянул вперед руки, повернутые ладонями вверх.
— Во дворе моя мастерская, — пояснил он. — Вернее, не моя, а моего отца. Ордий был его идеей.
— Ордий?
Ратный прошел в потайную комнату, выбрал на полке один из шаров и протянул Ульяне. Внутри сферы плавала маленькая красно-желтая планета, похожая на Марс.
— Все колдовство, как ты это назвала, заключается в излучении металла, который, как видишь, есть в каждом шаре. Отец называл его ордий, от латинского ordo, что значит — «порядок».
Ульяна слушала, не моргая, тщетно стараясь понять, о чем он говорит.
— Ладно, давай обо всем по порядку.
Они снова сели у стола, и Глеб Сергеевич стал рассказывать свою необыкновенную историю.
Сергей Глебович Ратный, его отец, до войны был известным стеклодувом. В его мастерской рождались невероятно красивые вещи, которые радовали не только горожан, но уезжали в самые далекие уголки страны. В Пустошеве говорили, что с работами добросердечного Сергея в дом всегда приходила удача. Поэтому ни одна пустошевская свадьба не обходилась без статуэтки или вазочки, сделанной мастером.
Но статуэтки и вазочки бессильны перед войной. Когда Сергей вернулся с фронта, из всей его семьи в живых остался только младший сын Глеб. Жену, двух дочерей и старшего сына фашисты угнали в концлагерь, устроенный в близлежащем совхозе, и расстреляли всего за неделю до освобождения пленников нашими солдатами, так как жена, Вера Ратная, состояла в местной подпольно-патриотической группе. Глеба спрятали соседи, поэтому он избежал страшной участи своих родных.
Первый год после войны Сергей Глебович не мог справиться со своим горем — каждый день запирался в давно холодной мастерской и пил до беспамятства. Глеб в то время жил у тетки — сестры матери. Но одним ранним весенним утром отец пришел трезвый, чисто выбритый, в сером костюме, который прежде надевал, когда они с матерью ходили в театр, где Вера работала костюмером, и сказал:
— Пойдем домой.
Вскоре Сергей Глебович устроился на приборостроительный завод и поступил в университет на заочное отделение химико-биологического факультета. Он очень изменился: все свободное время проводил в библиотеках или ставил какие-то опыты в своей бывшей мастерской. Когда Глеб окончил школу, отец рассказал, над чем так усиленно трудился последние годы: он изучал влияние неживой природы на биополе человека. Только теперь Глеб узнал, что с самого детства у отца была способность видеть вокруг людей свечение, имевшее разные оттенки, интенсивность и форму.
— Твои дед с бабкой, — говорил он Глебу, — думали, что это — болезнь глаз или мозга. Даже к профессору в Москву меня возили. Профессор прописал порошки. Они не помогли, но я не хотел волновать мать и сказал, что все прошло.
Постепенно Сергей начал невольно выводить закономерности: свечение явно имело прямую связь с характером, настроением и даже действиями людей. Так, увидев незнакомца со спины, он мог безошибочно определить, какое выражение в данный момент на его лице — веселое, печальное, злобное, отсутствующее или мечтательное. Когда в дом приходил новый человек, Сергей знал заранее, пришел он с добром или причинит вред. Однажды на Новый год родители пригласили дальнюю родственницу. Сергею тогда было десять. Подождав мать на кухне, он горячо зашептал ей:
— Эта тетя очень плохая. Нужно, чтобы она ушла.
Мать недоуменно пожала плечами и сказала, чтобы он не беспокоился. Тетя — хорошая, и все это ему просто кажется.
Через год оказалось, что у отца с «тетей» завязался роман. Из семьи он не ушел, но с тех пор родители больше не были счастливы. Это Сергей знал наверняка, так как и их «цвет» изменился. Он страдал и мечтал, что рано или поздно научится влиять на свечение окружающих людей, чтобы менять их чувства.
И научился. Поначалу незначительно, большим усилием мысли, но все же ему часто удавалось сделать так, чтобы свечение вокруг матери становилось ярче и шире. Тогда она снова улыбалась, и в дом на какое-то время возвращался мир и покой.
Со временем умение росло, и годам к двадцати Сергею не составляло никакого труда «перекраивать», как он это называл, почти любого собеседника. Также он заметил, что и неживые предметы, особенно металлы, обладают свойствами влиять на людей. Но тогда, в юности, он не придал этому значения.
И только через много лет, заглянув в обезображенное лицо войны, потеряв почти всех близких, а затем и себя, он почувствовал: необыкновенный дар дан ему неспроста. Он никогда не сможет восполнить своих потерь, но, возможно, он способен избавить от потерь других людей.
Тогда Сергей принял решение поступить в университет и стал изучать природу свечения, которое не переставал видеть ни на минуту, даже в моменты пьяного полузабытья. Он искал реактив, который значительно усилил бы воздействие металлов на биополе человека. То есть, превращал  какой-либо из известных металлов в ордий.
— Невероятно! Как в сказках про философский камень! — воскликнула Ульяна, когда Ратный на мгновенье замолчал.
— Вроде того, — старик довольно сощурился. — Только камень должен был превращать металл в металл, а ордий — людей в людей. Он был почти у цели, но одной жизни недостаточно для такого дела.
Глеб Сергеевич тяжело вздохнул, потом продолжил:
— Конечно же, он научил меня всему, что открыл. Но у меня не было его способности видеть. Все приходилось проверять опытным путем, наблюдать, ждать. Ушли десятилетия, прежде чем я получил реактив.
От волнения голова Ратного снова затряслась, но он глубоко погрузился в воспоминания и больше не пытался сдержать недуг. Говорил и говорил, не останавливаясь:
— Реагирует он только с серебром, но результат просто невероятный! Мы и предположить не могли, что полученный металл будет иметь видимое излучение. Ты представляешь, насколько это облегчило в итоге мою задачу? В зависимости от пропорций я могу в два счета менять свойства ордия. И радиус действия превзошел все ожидания. Пока что не могу сказать точно, но уверен, что не менее пятидесяти метров. И это один грамм!
— А это не вредно, как радиация? — испугалась Ульяна.
— Вовсе нет! Излучение ордия имеет совсем другую природу. По-твоему, дожил бы я до семидесяти восьми, будь он радиоактивным?
Старик кивнул в сторону залитой светом потайной комнаты.
— А почему все огоньки разного цвета?
— Как я уже говорил, это зависит от количества реактива. Пока что я получил пятнадцать видов. Этот, — Ратный указал на диадему свинки Зои, — «ордий три, изумруд». Его излучение компенсирует недостаток изумрудно-зеленого цвета в биополе, отвечающего за честность.
— Постойте, мне не совсем понятно. Даже если допустить, что ваши слова — правда, разве качества человека зависят от биополя, а не наоборот? Ну, вроде как протухшая рыба: можно чем-нибудь ее смазать и временно убрать душок, но от этого она не станет свежей.
— Очень правильный вопрос! — воскликнул старик, обрадованный интересом Ульяны. — Человеку повезло больше, чем рыбе. «Тухлую натуру» вполне можно освежить. Мои наблюдения показали, что связь — двусторонняя. При постоянном воздействии на свечение меняются и свойства личности. Хоть, кончено, обратный процесс в десятки раз медленнее, чем прямой — когда человек сознательно пытается привить себе какие-то качества, его свечение меняется молниеносно.
— То есть, немного напрягся — и ты уже хороший? — пошутила Ульяна.
— Или плохой, — улыбнулся в ответ старик.
— Но почему вы так уверены в своем открытии, если сами не видите, как отец?
— Проверял. И не раз.
— Как?
— Подарки дарил, — Ратный хитро подмигнул.
— Все равно, здесь что-то не сходится. Вы говорите, личность меняется. Почему же тогда пирамид… моя начальница заболела?
— Иногда возникают побочные эффекты. Если душевный недуг очень застарелый, запущенный, появляются нетипичные реакции. Но это не смертельно.
— Ну и ну! — Ульяна взяла Зою и потрясла. Монетки закружились вихрем. — Значит, вы знали заранее, что на нее нападет эта чесотка?
— Ни в коем случае! — старик отчаянно замотал головой. — Всегда бывает по-разному. Мне кажется, это зависит от окружающих людей.
— Как это?
— В вашем случае, наверное, многие желали что-то подобное объекту.
— Точно! — Ульяна хлопнула в ладоши. — Я ведь не раз слышала, как кто-то говорил: «Чтоб у нее ряха треснула!» И что же, она теперь навсегда такой останется?
— Этого я не знаю, но изменится точно. Раз появился побочный эффект, то и прямой будет.
— Надолго?
— Сложно предсказать. Кому-то хватает на многие годы. Другим на месяц. Уроки ведь все по-разному усваивают.
— Это просто невероятно! Когда вы хотите объявить о своем открытии?
— Никогда.
Она с непониманием уставилась на старика.
— Как думаете, что скажет мир тому, кто открыто заявит ему: «Ты стал совсем негодным. Я пришел менять тебя!»?
Недолго думая, Ульяна ответила:
— Раздавит, как муравья.
— То-то же. И хорошо еще, если только раздавит. И не узнает про «ордий пятнадцать, черный».
Старик многозначительно глянул на нее.
— Что же тогда вы собираетесь делать?
Опираясь на стол ладонью, Глеб Сергеевич с трудом поднялся.
— Искать последователей. Мастеров моей будущей фабрики сувенирных стеклянных шаров-ночников.
Он снова хитро подмигнул.
— Осталась одна вакансия. Как только я тебя увидел — сразу понял: лучшего кандидата мне не найти.
— Но какой с меня мастер? — запротестовала Ульяна. — Я и пельмень-то нормальный не слеплю!
— А с химией в школе дружила?
— Немножко.
— Тогда в лабораторию пойдешь.
Ульяна снова глянула на свинку, все еще глотавшую монетки, и ненадолго задумалась.
— А вот пойду! — сказала она, наконец.
— Отлично! Тогда пошли знакомиться с командой.
Чуть прихрамывая, Ратный дошел до двери в комнату и толкнул ее. В небольшой квадратной гостиной, увешанной старыми шерстяными коврами, Ульяну ждали пятеро молодых людей: две девушки — рыжая и русая — очень похожие между собой (они, наверняка, были сестрами), и трое молодых мужчин, один из которых с острой черной бородкой, сидел в коляске. Все они широко улыбались.
— Меня зовут Ульяна! — громко сказала она и улыбнулась в ответ.
© Нина Шевчук
© ninashevchuk.ru


Рецензии
Тут у меня два вопроса возникло:
"Жилище Глеба Сергеевича — одноэтажный домик, почти по пояс врытый в землю — находилось на окраине Пустошева." - здесь сознательно употреблено слово "врытый"? В смысле, что именно так построенный, а не вросший в землю от времени?

"Недолго думая, Ульяна ответила:
— Раздавит, как муравья." - а тут, напрашивающеюся : "прибьёт к кресту" Вы не поставили дабы не трогать общественно-болезненную тему?


Алексей Земляков   08.11.2016 17:59     Заявить о нарушении
На окраине моего города есть такие домики. Я пыталась разузнать, сразу ли их так строили, или из-за отсутствия фундамента (так раньше делали в России) они осели. Но нигде не нашла эту информацию. Написала просто "врытый". "Осевший", кажется, не передало бы, насколько сильно эти домики "вросшие" в землю. Действительно прямо по пояс.
Я понимаю, что Вы имеете в виду, говоря о кресте. Думаю, вы правы, так было бы красноречивее. Классно, что вы это мне сказали, спасибо!

Нина Шевчук   10.11.2016 16:37   Заявить о нарушении
Не красноречивее - глубже.

Алексей Земляков   10.11.2016 17:10   Заявить о нарушении