Автобиография, глава 2

(мемуары) - 2005-06-29
 
 
62. Трудно следовать хронологии, когда события похожи на звенья запутанной цепочки, а в саму цепочку коряво вплетена еще более перепутанная нитка, называемая "любовный сюжет". Поэтому временами приходится возвращаться к прошлым событиям.

62а. В Ереван прилетал по делам отец и навестил меня в части. Посмотрел на меня как удав на кролика и спрашивает: "У тебя есть девушка"? "Нет", - отвечаю, - "и быть не может, не беспокойся". Я нисколько не врал. Это было бы преступлением перед сыновним долгом — не общаться с девушками.

63. Первые два года, когда я гремел сапогами в доблестной Армии, Люда исправнейше, ярко и образно рассказывала мне в письмах о событиях на факультете и с явно меньшим рвением - о своей жизни, о которой мне, естественно, хотелось знать как можно больше. Что узнавал, не особо радовало. Проблемы со здоровьем, как следствие - уход из университета в педагогический институт, связанные с переходом мытарства, полунищета, полуголод и безденежье. Помочь я ей ничем не мог, ибо моя ефрейторская получка составляла четыре рубля восемьдесят копеек в месяц, примерно шестая - седьмая часть ее стипендии.   На курево едва хватало.

64. Пункт повествования удивительным образом совпал с годом, когда я прилетел на десятидневную побывку в Петербург. Проклятый цербер, сидевший внутри меня, всячески сдерживал мои порывы встретиться с Людмилой, но в конце концов желание увидеть ее взяло верх. «В отместку» за Лягушатник я пригласил ее в ресторан Нарвский на проспекте Стачек. Эти два незабываемых часа запомнились мне до последней минуты. Я смотрел в глаза Люды и видел в них падающие звезды.

65. А на следующий день - вылет в часть. Люда вызвалась проводить меня до агентства Аэрофлота. Было ясное солнечное утро, мы прогулялись с нею по всему Невскому, я тащил в руке увесистый чемодан, который то и дело приходилось ставить на дорогу, дабы очередной раз щелкнуть Киевом-4 (фотоаппарат такой был, очень удачно споротый с немецкого Контакса) вожделенный объект. Снимал на немецкую пленку, украденную в редакции армейской многотиражки, снимки получились (по тогдашним меркам) исключительно хорошего качества. Вся "галерея портретов" Люды хранится у меня до сих пор, часть снимков висит на стенках моей американской квартиры. Особо примечателен последний кадр, сделанный уже через стекло автобуса, стартующего в аэропорт (http://leopoldus.sitecity.ru/album_3951.phtml?pix=9).  Анимашка с Людой приклеена в начале рассказа.

Стыдно признаться, но в самолете со мной случилась беда. До самого Еревана я рыдал, как последняя истерическая баба. Такого не случалось со мною ни в предыдущей жизни, ни в последующей.

66. Вконец изумленный читатель, естественно, спросит: Какого черта ты не подумывал о том, чтобы связать с нею судьбу?? Ведь из повествования явно следует, что она хорошо к тебе относилась, а о самом тебе, влюбленном болване, и речи нет.

Согласен, что до большего идиотизма ни один придурок не смог бы докатиться при самом яростном желании - вероятно, в этом отношении я побил все мыслимые рекорды. Но мысль о женитьбе на Люде В ПРИНЦИПЕ не могла шевельнуться в моей голове (см. пункты 23 - 32 предыдущего повествования). Табу в этом вопросе было у меня совершенно сверхжелезное, непререкаемое, аксиоматическое, ограниченное кратчайшим словом "Нет", без каких-либо аргументов и возможности внутреннего либо внешнего обсуждения. НЕТ - и всё.

"Хорошо относилась".  Забегая далеко вперед, сообщу читателю, что Людмилу стала раздражать моя собачья привязанность.  И однажды в письме она совершенно четко сформулировала свою позицию: "Разве достаточно для единения душ одного «хорошего отношения»?  Важна любовь — и только!"

66а.  Прислала как-то письмо печального содержания — мол, плохо ей, не находит выхода из депрессии. "Ленька, скорее приезжай в Питер" — написала на вложенной в конверт фотографии (кстати: сделанной профессионально, в студии.  Эта увеличенная и помещенная в раму фотография украшает нынче мою американскую квартиру).  А что я мог ей предложить, как помочь?  Я мог только еще больше расстроить ее и даже взбесить случайным порывом, неосторожным проявлением инстинкта самца.

67. На третьем году службы поток писем начал иссякать как с ее, так и с моей стороны. В ее посланиях стали проскальзывать упоминания о каком-то то ли Хансе, то ли Альфонсе, заставлявшие меня беситься от ревности, затем о некоих "просто друзьях из Консерватории". Однажды в идиотском порыве я сжег в печке, не читая, ее письмо — если бы знать, что об этом дурацком поступке буду жалеть всю жизнь.

67а. Ясно, что ей надоела бесперспективная практика "хорошего отношения" к тому или иному парню, ко мне в частности, и она принялась активно искать «принца на белом коне», которого могла бы пламенно и страстно полюбить.

Незадолго до дембеля я собрался с духом и послал Люде прощальное письмо, в коем приносил извинения за терзающие меня "крамольные мысли" по отношеню к ней, уныло пожаловался на дикую усталость от бесконечной внутренней борьбы и пожелал ей счастливо устроить свою личную жизнь.

68. Через три или четыре месяца после дембеля, когда я окончательно обрел статус свободного человека и (не сумев восстановиться в вузе) работал лаборантом-радиохимиком в Институте химии силикатов имени товарища Гребенщикова, под конец рабочего дня раздался телефонный звонок. Звонила Люда, вычислившая телефон лаборатории: "Я выхожу замуж, приходи на свадьбу. Или, если хочешь, встретимся опять в Нарвском".  (Ага, ага — нашла рыцаря своей хрустальной мечты).

Встретились в Нарвском. Люда была почему-то печальна, говорила мало. Сообщила, что очень хочет после защиты диплома отвертеться от распределения в Сибирь - и что это, мол, единственный мотив, который заставляет ее согласиться на предложение «Друга из консерватории». Я тоже не ораторствовал трибунно, слова подбирал с трудом и ощущал себя куском дерьма, погруженным в унитаз. У меня ленинградская прописка уже была и я вполне мог бы в принципе, чисто юридически, тормознуть Люду в Ленинграде.  Если бы только не мое сверхжелезное табу.

(Забегаю вперед: с "другом из консерватории" она прожила в счастливом браке почти полвека).

Подробности этой встречи не запомнились. Я бесцветно повторил пожелание, посланное ей в последнем письме - удач в личной жизни.

На этом линия моей идиотской любви, слава Богу, уходит в сторону и петляет по глухим зарослям, становясь невидимой читательскому оку.

69. Я уже повествовал, что из-за задержки дембеля потерял семестр, а к тому ж оказался в нелепом положении меж двумя факультетами - хим- и физическим. Теперь, после звонка и воли, на физическом мне явно было делать нечего, а на химфаке поменялась программа и деканат требовал с меня немыслимых досдач за смехотворно короткое время. Можно еще было как-то справиться с парой теоретических курсов, но практикум - простите меня...

Описывая свои армейские похождения, забыл сказать, что одна из причин, заставлявших меня часто и подолгу сидеть на губе - самовольные отлучки в ереванский университет, где я честно сдавал лаборатории кач. и количественного анализа, всю аналитическую и часть физической химии. Кроме того, в армии я добросовестно штудировал математику и сильно поумнел в этом предмете, хотя сдать ее там по техническим причинам не смог. Привезенные мною в Питер справки не пригодились: у нас, мол, молодой человек, не та научная школа, извольте проходить все заново.

70. В сентябре 1966 года я уволился из лаборантов-радиохимиков и благополучно восстановился на дневном химфаке. И сразу столкнулся с мерзкой проблемой в виде появившейся на факультете военной кафедры, которая теперь была мне не пришей кобыле хвост и сильно раздражала, раскочегаривая ненужные воспоминания об обрыдлых армейских буднях (http://proza.ru/2017/01/14/68).

Благодаря пройденным мною "сумасшедшим университетам" я четко знал, что на сей раз делать. За пару месяцев до описываемых событий мне посчастливилось заработать радиационную травму глаза - полупьяный электрик, ремонтируя вытяжной шкаф в лаборатории Института химии силикатов, перепутал фазы, в результате чего   произошел выброс порошка с изотопом прям-таки мне в левый глаз. Глаз видел хреново и эту картину надо было сделать еще более мрачной. Я тщательно запомнил силуэт Австралии и трижды воспроизвел его на гониометре у окулиста. Диагноз: обширная центральная скотома левого глаза, вердикт деканата: от военной кафедры освободить.

71. Попутно я был освобожден от прохождения радиохимии, а во что это вылилось - читайте http://www.proza.ru/2016/05/11/1127

72. За оставшиеся годы учебы никаких ярких событий не произошло. Учился ровненько, экзамены заваливал редко, диплом защитил по молекулярной спектроскопии на пять шаров. Что вспоминается:

- неумеренно увлекался горным и лыжным туризмом

- пристрастился к пиву

- как-то раз (по причине пития пива) опоздал на ЭВМ, на которой надо было считать курсовуху (энергетику 16-атомной органической молекулы) и вынужден был два месяца крутить ручку "железного феликса" (никаких калькуляторов, тем более домашних компьютеров, в ту пору еще не было). На пальцах после этой безумной работы у меня образовались могучие трудовые мозоли.

- на дипломе, занимаясь регулировкой самодельного прибора, замкнулся на стабилизатор тока, который исправно пропустил через меня сто миллиампер. Как рассказывают очевидцы события, я сотворил при этом эффектный кувырок через ГДР-овский инфракрасный сундук марки UR-10 и обрушился возле него на пол с горящей сигаретой в руке. Горела не сигарета, а моя многострадальная кожа на запястье.

- самое черное воспоминание - сдача "тысяч" и экзаменов по английскому языку. Ненавидел этот предмет лютой ненавистью и после сдачи госэкзамена торжественно спалил все словари и учебники. (Знать бы, что попаду в Америку).  См. http://www.proza.ru/2016/06/05/758.

- такое же черное воспоминание - о предмете с названием "История КПСС" (на втором курсе пересдавал ее 11 раз подряд). На одиннадцатый раз напугал доцента Лихоманова веревкой и куском мыла, ушел с тройкой в зачетке.

- светлое воспоминение - о коренном изменении моего отношения к математике (блестящий лектор профессор Николай Алексеевич Сахарников, дай Бог ему здоровья, повернул мне мозги на нужное место, да так удачно, что впоследствии я какое-то время успешно работал в прикладной математике).

73. Дипломный шеф звал меня к себе в аспирантуру, но я отказался, ибо это означало возврат к смертельно надоевшему мне английскому языку. Распределился в ту же организацию, которую окончил - в славный Петербургский университет имени номенклатурной партийной сволочи товарища А.А.Жданова, который в годы блокады возглавлял партийную банду Питера и умирал не от голода, а от обжорства. А называться я стал "инженер договорной группы" и должен был выдавать на-гора спектральную аппаратуру для геохимических исследований.

74. Вот таким образом я нарисовался как человек самостоятельный и материально независимый, имеющий неплохую по тогдашним меркам зарплату плюс полевые за участие в экспедициях. Поскольку жил в стесненных условиях с родителями, самое время было подумать о женитьбе. "Женитьба по любви", разумеется, исключалась из-за несерьезности такого подхода к ответственному делу создания элементарной ячейки Советского общества, да и объект этой любви был неизвестно где. Проклятую похоть я похоронил где-то на задворках сознания и свой "половой нейтралитет" помышлял с толком использовать для стабилизации будущей семьи - как гарантию от супружеских измен. Никакие бабы, в том числе и жена, меня в половом смысле не интересовали, следовательно - я буду образцовый муж, которому не придет в голову шастать на сторону.

75. В дополнение к "теории", изложенной в пунктах 23-32 предыдущей главы, провозглашаю следующее (это было тогда - а сейчас, с колокольни возраста и опыта, я гляжу на вещи несколько иначе).

В какой-то момент жизни черт или Бог посылает лицу А объект вожделения Б и полностью лишает его интереса к другим объектам (B, C, D, E...). Лицо Б неизменно оказывается в такой же ситуации - черт или Бог посылает ему (ей) объект страсти, предположим, F. Вероятность совпадения, то бишь когда субъекту А послан объект Б, а субъекту Б - объект А, смехотворно мала из-за неисчислимости человеческой популяции. "Ответная любовь" (когда А влюбился в Б, а Б ответно - в А) - полунощный бред сивой кобылы, как я мог судить по тогдашнему собственному опыту. Я был незыблем как гибралтарская скала и стремился только к объекту Л. Мораль: все человеки до единого находятся в моей шкуре, испытывают те же проблемы, те же переживания, и подобно мне скрывают их от окружающих. А следовательно, "браки по любви" - редчайшее везение, практически исключенное в жизни.

75. Будущую жену я выбрал по принципу правильности и целесообразности: разумная женщина, добросовестная хозяйка, способная поддерживать очаг и воспитывать детей. Назовем ее Лидия.

76. Итак, будучи дипломированным молодым специалистом, я женился. Свадьба состоялась без приглашения друзей, без алкоголя, в присутствии будущей тещи (см.  http://www.proza.ru/2016/06/01/289, http://www.proza.ru/2016/06/07/590, http://www.proza.ru/2016/06/16/422) и моих родителей. Что запомнилось: горестные намеки старшего поколения на то, что я женюсь слишком рано ("детский сад", мол. В ту пору мне было тридцать лет, жене - 26). Далее, как водится, произошел процесс взаимного лишения невинности, оставивший во мне горький осадок - одолевала никчемная мысль, что я изменил объекту Л, которому НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ изменять.

77. Потянулись семейные дни, через год появился на свет сын Дмитрий, через пару лет - дочка Люда, названная так по моей инициативе в честь моей любимой. С весны по середину осени я мотался по экспедициям, в промежутках носился по магазинам, мыл посуду и прилагал все усилия к завоеванию титула Образцового Семьянина.

78. Однажды кто-то из знакомых как бы невзначай обмолвился, что Люда терпит бедствие - она в больнице, помочь некому, потому что муж на гастролях. Случилось это под Новый год, транспорт был переполнен, я рванул бегом, размахивая авоськой с конвертами, бумагой, авторучками, зубными щетками, кусками мыла вперемешку с каким-то продуктом и поздравительной открыткой. Как впоследствии выяснилось, Люде все это (понятно — за исключением открытки) очень пригодилось.

79. Воспоминания о прошлом нахлынули на меня как цунами на побережье Юго-Восточной Азии. Сказать "сорвался с цепи" было бы неправильно, поскольку цепь была чрезвычайно прочной - задергался. С ходу выяснил у друзей обстоятельства личной жизни своей возлюбленной: оказалось, что судьбы у нас похожи, по крайней мере в смысле карьеры - она работала на кафедре своего же института, как и я. Меня охватила "мания подарков" - нагребал на рынке охапки цветов и перебрасывал ей на праздники и на дни рождения, оставаясь инкогнито. Благодаря этому безобидному хулиганству на душе становилось легче. Бывало так, что часами торчал под ее окном с биноклем и бессовестно подсматривал, что иногда к великому моему счастью удавалось. Зимой по ночам работал за дворника, альпинистским ледорубом скалывал лед на ее маршруте от парадняка до остановки автобуса, дабы она избежала падений и травм. (Везло ее соседям, которые пользовались той же дорожкой!)

80. На моем семейном горизонте клубились тучи. Жена требовала того "мерзкого и нехорошего" (в моем тогдашнем понимании), чего я никак не мог ей дать и что в себе всеми силами искоренял. А давал ей "хорошее" - зарплату, заработанную в экспедициях и на камералке. Не пил, не буянил, не интересовался посторонними бабами, домашние дела выполнял старательно и добросовестно.

81. Однажды летом, работая в районе Алайского хребта, поимел заманчивое предложение устроиться на должность начальника полевой спектрохимической группы на леднике Абрамова, на высоте 4200 средь сказочной природы. Условия: ведомственная ставка, 120% полевых, высокогорные (аналог полярки), бесплатное жилье и питание, двухмесячный оплачиваемый отпуск. Поселиться надо было в Душанбе. Очень долго сочинял так называемую "письмо-телеграмму" на шестьдесят слов, дабы убедить супругу в целесообразности такого великолепного компромисса между ее и моими интересами - доход семьи мог бы увеличиться минимум втрое, а то и вчетверо. А я - вольная птитца! Ответ жены был лаконичен и содержал всего три (пристойных) буквы: "НЕТ".   Подробнее об этом - http://www.proza.ru/2016/05/11/348

82. Еще до окончания моего трехлетнего срока "молодого специалиста" я влип в крупный скандал, который начался с того, что мы с коллегой Станиславом изобрели и построили хреновину, прекрасно выполняющую нашу научную задачу. В процессе оформления патента (то бишь, по тогдашней терминологии, авторского свидетельства) в списке изобретателей появился целый перечень начальствующих лиц, что было делом обычным. Но когда из этого списка исчезли сами изобретатели, это для нас оказалось слишком - пришлось хлопнуть дверью, насыпав много-много штукатурки.

83. А далее я волею судеб оказался в ВАМИ - в Алюминиво-магниевом институте, который в быту именовался "алюминиево-мраморным", ибо стенки в коридорах были алюминиевые (из рифленки), а лестницы мраморные. Контора эта являлась "образцово-показательной" в партийно-политическом смысле и занималась больше прополкой картофельных полей и работами на овощебазе, чем наукой и проектированием. Жена трудилась в этой же лавке. Мне крупно повезло с начальником группы в лице Юрки Смолина, дай Бог ему здоровья - под его чутким научным руководством я крепко поумнел, прилично освоив оптико-механику, электронику и статистическую обработку данных.

84. В этом ВАМИ все было в почете, кроме работы. Народ плясал и пел в самодеятельности, рыл картошку, строил пансионаты для партийных боссов, занимался физкультурой и спортом. Именно в ВАМИшный период я забросил туризм (ибо надоело таскать неподъемные мешки) и переключился на альпинизм и скалолазание. Будучи безудержным спортивным деятелем месткома, я сам себя финансировал (в смысле путевок в альплагеря и на сборы). Удалось сколотить неплохую команду скалолазов, которая огребла однажды все призы на соревнованиях ВЦСПС. А мои бесконечные поездки в горы, от коих я не находил в себе духа отказаться, никак не способствовали ни стабилизации семьи, ни положительного отношения на работе.

85. Построенная мною на принципах "правильности" элементарная ячейка соц. общества развалилась в 1975 году, просуществовав шесть лет. Я пришел к выводу, что профессионально непригоден к семейной жизни. Сейчас могу добавить: к тому конкретному типу семейной жизни, который казался мне наиболее правильным и адекватным. Я сделался гнусным алиментщиком, отстегивающим треть заработка на содержание покинутых детей.

85. Потом Юрка Смолин усох, задавленный институтскими партократами, и я оказался не у дел. Попал в группу к профессору по кличке "Деревянный", прославившемуся тем, что самолично пытался охлаждать расплавленные алюминиевые чушки водой из шланга — с близкого расстояния. (Явился однажды в институт весь в бинтах по такому случаю). Осложнились отношения с партийной бандой института. На пьянке в честь окончания оформительских курсов при обкоме КПСС я неосторожно произнес фразу : "...с паршивой овцы хоть шерсти клок", не ведая, что за столом сидит стукач.

86. Выгнали меня из ВАМИ по линии особого отдела, на чем можно было бы заострить внимание читателя. Началось с получки. Партийным и хозяйственным боссам зарплату разносили по кабинетам, а подобные мне «МНСы-без-степени», инженеры и прочие оборванцы толпились в хвосте у кассы. И вот подходит моя очередь, а в ведомости красуется «=19». Непонятно, с какой стати работники бухгалтерии ставят знак равенства вместо десятичной точки, но я знал, что 19= означает 19 рублей, а =19 - всего лишь 19 копеек. В расчетном отделе мне заявляют: "Подбили баланс, вычли долги и вот 19 копеек и осталось". Хотел спросить бабу: а сама-то проживешь две недели на 19 копеек? Махнул рукой и на правах члена месткома двинулся прямой наводкой в институтский партком выступать с патриотическим почином. Написал: "Движимый великим чувством долга перед Родиной, торжественно вношу всю свою без копейки заработную плату в Фонд Пятилетки и призываю всех сотрудников ВАМИ последовать моему патриотическому примеру". Заявление было встречено на "ура" и единодушно одобрено советским и партийным руководством института.

87. Спустя какое-то время ко мне в лабораторную каморку этак робко, бочком просачивается слегка окривевший профорг отдела товарищ Нечитайлов. Спрашивает: "Леонид Павлович, а это правда ли, что вы пожертвовали всю вашу зарплату в фонд пятилетки??"

- Правда, - отвечаю я гордо и напыщенно.
- Так у вас же там только девятнадцать копеек.
- Ну и что? - возмущаюсь. - Важен факт, а не сумма.
- Ну это же так мало! Это ж прямо на какую-то демонстрацию протеста похоже... против маленькой зарплаты научных работников... Ну хотите я вам одолжу пять рублей? Или десять? Или просто подарю?..

— Иди в жопу, - взрываюсь, - я не нищий.

88. Следом состоялся похожий разговор с председателем месткома, о подробностях коего скромно умолчу за обилием непечатных слов.

89. "Козлов, на ковер в дирекцию", - командует по телефону начальник отдела товарищ Мауритс. Прихожу, а там вся партийная и административная мафия, готовая сожрать меня с потрохами. Но сожрать не получилось, потому что я вывалил на стол копию рапорта районному прокурору о присвоении материальных ценностей руководящими работниками ВАМИ. Сводку я заранее старательнейшим образом составил, исследуя на правах члена месткома вопрос о пропаже палаток, рыболовных принадлежностей и прочего полуспортивного барахла.

90. А в заключение - под конвоем бугров в первый отдел и постановление "в 24 часа по собственному желанию".


(Следующая глава: http://www.proza.ru/2016/06/24/319).