Она ушла после дождя

        Она ушла после дождя.
        Потому что до – не успела, а во время – было бы глупо. С собой она взяла только смешной  зелёный зонт-тросточку  с  нарисованными  на нём улыбающимися рыжими улитками и пачку сигарет.

        «Как же я ненавижу этот зонт! Дурацкий, глупый. Позорище, а не зонт. Ведь не девочка  она давно, зачем так выделяться? Кого она в лесу этом улитками удивлять будет? И ладно бы – маленький был, чтоб в сумку помещался. Так нет…  Опираться на него, что ли? Как бабка.  Бабка с улитками – бред…» - мужчина переключил канал телеящика. Два десятка поджарых мужиков, бегающих за мячом, сменились на сухих, широкоплечих лыжниц.

        Она надела голубую ветровку-парку и клетчатые резиновые сапоги.

        «Какой идиот придумал так раскрашивать обычную резину! То ли дело раньше:  чёрные, синие, тёмно-зеленые. Ну, розовые для девчонок, и всё. А сейчас! Уже и на каблуке видел, и с бантиками, и с блестяшками какими-то.   Мир сходит с ума»,  -  лыжницы скрылись за поворотом. Щёлк – огромные темнокожие дядьки скачут  козлами перед дырявой корзиной,  раззявившей рот  в ожидании мяча.

        Она улыбалась,  глядя в зеркало и проводя щёткой по пушистым волосам.

        «Хоть бы хвост сделала, что ли! Сырость такая, волосы снова колечками завьются. Придёт,  смеяться будет – час ведь выпрямляла…  И петь будет. Тихо, вроде, и не мешает мне. А раздражает.   Какие причины для песен?  Мир рушится, летит в тартарары, то взрывается, то лопается, а она придёт и мурлычет под нос», - мяч влетел-таки в корзину, темнокожие великаны тискали друг друга в медвежьих объятьях. Щёлк – раз-два-три. Танцы что ли? Нет, танцы не нужны, даже спортивные. Экран погас.

        - Милый, я ушла! Ужин на плите, через час буду.

        «Через час она будет! Конечно, будет. Каждый день одно и то же, ни выходных, ни праздников. Вот что там делать, в лесу, после ливня такого? Капли с деревьев за воротник собирать? По грязи резиной скользить? Ну, да. Иногда гриб приносит. Смеётся: и так его повернёт, и эдак. Чего смеяться-то? Он же – один. Ни  глазам, ни желудку… Почему смеётся, почему поёт?»

        Мужчина вскочил вдруг,  кинул пульт на тумбочку,  бурча и злясь,  запихал ноги в  неплотно зашнурованные кроссовки, схватил свой чёрный,  втрое сложенный зонт и серую ветровку.

        …Они вернулись, когда ужин совсем остыл.
       
        Женщина тихонько напевала что-то, смывая грязь с сапог и кроссовок. Мужчина подмигнул рыжей улитке, широко улыбающейся ему с раскрытого зонта. Зашёл в ванную, осторожно обнял жену за плечи, уткнулся носом с пахнущую дождём макушку:
        - Давай завтра съездим, мне такой же зонтик купим? Ну, не такой же точно, конечно… Серый там,  зелёный. Или даже синий…