На реках Вавилонских

Двое сидели на земле под заходящим солнцем, чьи лучи уже с трудом пробивались сквозь пыльное облако на горизонте. Жара спадала, от канала с водой разливалась прохлада. Рядом валялись мотыги, которые эти люди оставили всего несколько минут назад. Скоро подойдёт надсмотрщик, зачтёт проделанную работу и выдаст по мере ячменя и по чашке масла. Недалеко, в лагере, обоих ждали семьи, расчитывающие на их пайку. Жёны поставят на стол разваренный ячмень слегка приправленный маслом, приготовленные из вчерашнего заработка, шикнут на ораву детей, ждущих своей доли, поскольку наесться должен в первую очередь отец-кормилец, и невольники смогут отдохнуть по-настоящему, наполнить желудок зерном и водой из рек вавилонских, которые сами же и прокопали в течении дня. Об этом сейчас и думали Шимон и Реувен, а Леви всё задерживался. Леви и был тем самым надсмотрщиком. Его не особенно любили, по правде сказать, его и любить было не за что. Такие как он всегда стараются выслужиться перед начальством, что в родной Иудее, где он собирал налоги для царя, что здесь, в Вавилонии, причем выслужиться за счет увелечения страданий тех, кто был в его власти. Солнце уже совсем зашло, а его всё еще не было. Работники начали коротать время за разговором. О чём говорят мужчины, если они не могут похвастаться новой кобылой или ослом, а говорить о женщинах считают постыдным? Конечно о политике.
  - Довели народ до изгнания, - вздохнул Шимон.
  - Довели, - Согласился Реувен, - пророки твои гадостные и довели.
  - Пророков не тронь, начальство довело.
  - Да? - возмутился Реувен - А кто богов проклинал, кто разрушал всё, на чём держава стояла?
  - Каких богов? Один Б-г у Израиля и Его волю и передавали пророки, надо было держаться нашего Б-га, а не призывать чужих!
 Реувен зачерпнул ладонью воды из стоявшей кадки, умыл лицо и сплюнул на землю.
  - Нет уж, дорогой сосед, нет уж. Молех - это наше исконное. Даже слово наше.
  - Моавитское, язык у них почти тот же, - попытался вставить Шимон.- И идол этот у моавитян почитался.
  - Брехня, - отозвался Реувен, - мало, что там у моавитян, может они у нас и украли. А Молех наш. Пока Молеху поклонялись порядок был, те же моавитяне дрожали при одном имени Йисраэль! А потом пришли твои пророки и что в результате? В результате мы здесь...
  - Глупости говоришь. Забыл,  что Молеху детей приносили? Собственных детей бросали ему на сожрание. Не понимаю, как можно вообще вспоминать те времена без содрогания. - Шимон даже побледнел, Реувен же, напротив начал краснеть и покрываться пятнами.
  - Понаслушался. Врут всё. Ну да, приносили Молеху детей, но не всех же, иначе ты бы с чего родился, умник? Времена были такие, тяжелые времена, кругом окружили Страну враги, надо было о державе думать, спасать народ. Как тут без жертв обойтись?
  - Б-гу надо было молиться, в Храм жертвы носить!
  - Да что ты? - насмешливо процедил Реувен и цокнул языком - Тебе напомнить, что твои пророки говорили? "Пресытился Я вашими жертвами, не нужны Мне ваши жертвы". Я же не спорю, Г-сподь, Он конечно Б-г и всё такое. Но Г-сподь то высоко, не достать Его даже жертвами, вот и надо искать тех, кто поближе, кто от жертв носа не воротит. И отцы наши всегда так делали. Начиная с Золотого Теляти. Мы что, умнее отцов наших, совсем уже гордыня разум затмила? Да на скрижалях записано: "уважай отца и мать свою". Между прочим, "уважай пророка" там не было выбито.
  - А что первым было на скрижалях ты забыл? - Пока продолжалась эта тирада Шимон тоже зачерпнул воды, но не стал умываться, а просто напился, но после слов соседа чуть не поперхнулся водой. - "Я твой Б-г, да не будет у тебя других богов"...
  - Это твои коэны да пророки добавили. Выгодно им неужели не понятно. - ничуть не смутился Реувен, потом напрягся, чтобы вспомнить сложное выражение - Это называется монополия на идеологию. Другими словами, чтобы всё бабло шло в одни руки. А должна быть свобода. К кому хочешь, к тому и понёс свои кровные. Хочешь Г-споду,  хочешь Молеху, а хочешь, совершенно бесплатно ашере ленточку повязал.
  - Да о чем ты говоришь? Детей сжигать - это свобода по-твоему? - теперь уже Шимон стал покрываться красными пятнами. - А детей ты спрашивал, хотят ли они быть так свободными?
  - Демагог! - Вскричал Реувен. - Я же говорю, начинают с красивых слов, а заканчивают полным отрицанием моральных устоев. Ратуете за то, чтобы дети не уважали родителей, чтобы младенцы сами все решали, не спрашивая отцов. Вот о чём я и толкую. Вот из-за таких-то и развалилась держава.
  - Врешь ты всё, - отмахнулся от него Шимон, - как раз когда служили идолам, тогда бедствия и постигали, когда же исполняли заповеди, то жили мирно и богато, вот вспомни...
 Договорить Шимон не успел, его перебил Реувен злобным окриком:
  - Фальсификатор истории!
Шимон широко раскрыл глаза, но не нашелся что ответить на такое. Он просто махнул рукой и отвернулся. Почти совсем стемнело. Где-то на вдали поднялось облако пыли, по пустынному бездорожью верхом на осле к ним приближался Леви.
  - Едет, - выдохнул Шимон.
  - Плетется, - процедил Реувен.
 Осел по дороге остановился пожевать колючку, и, сколько его не погонял Леви, никак не хотел оставлять такой деликатес без внимания. Наконец, всадник смог одолеть животину и ослик снова засеменил копытами по пыли. Ожидавшие вышли ему настречу.
  - Мир ли у вас? - Поздоровался начальник.
  - Мир, мир! - Подобострастно ответили работники.
  - Вот и прекрасно. Ну, пошли назад, будем принимать работу.
 Прокопали много, но не достаточно глубоко, как убедился надсмотрщик, измеривший канал бечёвкой с грузилом. Леви нахмурился и пробурчал что-то по-арамейски, добавив что-то на старо-вавилонском. Потом нехотя перешёл на еврейский:
  - Во имя Мардука, что вы делали весь день?
  - Пусть господин не сердится,  - начал было Реувен.
  - Не сердится? Господин сильно сердится, а еще сильнее будет сердиться комиссия по приёмке. Там евреев не будет, вас закопают в этой же яме живыми. Обоих!
Округлое лицо Леви покрылось красными пятнами, что было видно даже сейчас, когда солнце окончательно зашло за горизонт.
  - Завтра докопаем, - вставил Шимон, - в длину мы норму перевыполнили, завтра углубим.
  - Царь дал вам всё, работу, дома, еду, ткань на одежду. Забыли, как при старом режиме сидели безработными? Как голодали в неурожайные годы? Мы каналы эти для чего роем? Для развлечения что ли?
Далее начальник начал объяснять работникам, что ирригация, проводимая правительством с помощью ведущих египетских инженеров-мелиораторов приведет к невиданным урожаям. И делается это на благо всех подданных его величества, вне зависимости от происхождения и национальной принадлежности. Государь, как любящий отец заботится обо всех, даже о тех, кто происходит из побежденных народов, ведь истинная цель всех завоеваний было не раширение владений и не увеличение количества рабов, а стремление принести самую  переводую цивилизацию тем людям, которые в противном случае продолжали бы жить в дикости, не имея возможности из неё вырваться. Ну в самом деле, продолжал Леви, разве может сравниться существование в Иудее с её вечным плачем о дожде, периодами голода, с жизнью у Ефрата, с обилием воды на полях. А когда закончат строительство всей системы водоканалов, то сами боги в своих блаженных садах позавидуют тому, как будут жить люди. Да что там боги, египтяне и те будут завидовать. И тогда работа на полях станет легкой, как пух голубицы, а жизнь сладкой как финиковый мёд. А в свободное время люди смогут наслаждаться сладчайшими стихами, отпечатанными на глиняных табличках, любовно собраных в библиотеке царя. Это вам не варварские книги, нацарапанные на шкурах животных, которые вы читали в Иудее, это не поддающиеся тлению творения вавилонского гения.
Пожалуй, Леви увлёкся, его собеседники начали моргать глазами, чтобы не уснуть прямо вот так, стоя. Хотя на последних словах они проснулись и недобро посмотрели на надзирателя. Шимон обиделся за Тору, хотя тут же подавил недовольство, которое в нем проснулось. Он преданно верил пророкам, но нрава был очень мягкого, податливого и, как бы сказать, робкого. Даже с соседом спорить решался редко, что уж говорить о начальстве. Зато Реувен, не смотря на своё униженное положение, был человеком твёрдых принципов, которые он привык отстаивать везде, где только мог. Вот и сейчас, национальная гордость в нём вскипела. В самом деле, в конце концов, чем Иудея хуже Вавилона? Чем Мардук лучше Молеха? К Мардуку конечно тоже надо относиться с уважением, тем более на его собственной земле, но зачем же оскорблять Молеха, старого доброго бога. Он так и заявил Леви, тот поморщился.
  - Где твой Молех сейчас? Сколько лет назад с ним справился простой человек, царь конечно, но человек из плоти и крови? И что давал твоим отцам Молех, кроме головной боли?
  - Не скажи, господин, Молех давал радость. Чувство сопричастности к высшей духовности через самые живые человеческие эмоции. Страх, боль, любовь. Любовь к божеству, любовь к женщине, любовь ко всем кто вокруг. Что может быть выше этого?
  - Никто этого не отрицает, но это всё можно получать и у местных богов. А сверх того, величие государственности, - парировал Леви.
Шимон стоял и потихоньку кис. Ему очень хотелось домой, там жена и голодные чумазые дети. А ещё постель, жесткая лежанка из тростника, но столь желанная сейчас после тяжкого трудового дня. Он не понимал, как можно говорить то, что сейчас говорили двое его соплеменников, так же как и он, слышавшие слова пророков, каждое предсказание которых сбывалось на их глазах с точностью до мельчайшей детали. Но вот так взять и возразить начальнику, поругаться с соседом? Это было выше его сил. Он просто погрузился в свои мысли и перестал улавливать смысл разговора, который продолжли вести Леви и Реувен. В какой-то момент надзиратель поглядел на него и сдела жест, повелевающий Реувену замолчать.
  - Всё, хватит разговоров. Уже поздно, пора расходиться, завтра чтобы были здесь с восходом.
Он отсыпал рабочим зерна и разлил им по чашке масла. Потом все трое собрались уходить. Шагов двести им было идти вместе, а там дороги расходились. Было совсем поздно, долдны были уже быть видны звезды, но небо совсем заволокло тучами, стал накрапывать дождь. Не прошли они и сотни шагов, как разразилась молния с громом и дождик перешел в ливень. Все трое прибавили шагу, внезапно налетевший сильный ветер подгонял их в спину. Вот-вот начнется настоящая буря. Снова ударила молния, на этот раз она ударила в стоящую одинокую пальму так, что верхушка её треснула и на землю полетели ветви. И ночную пустыню огласил крик троих мужчин, сливавшийся в один голос, ибо кричали они одну и ту же фразу одновременно. Перекрикивая гром, они вопили: "Шма Йисроэль аШем Элокейну, аШем эхад!" "Слушай, Израиль, Г-сподь наш Б-г,  Г-сподь один". Ибо в момент опасности еврей не бывает ни идолопоклонником, ни маловерным.