Watch your back

Каждый день я проходил мимо этого сарая к автобусной остановке. Сарай был огромный, отштукатуренный с могучими стальными решетками на окнах и на входной двери. Над дверью висела вывeска – Calvary.  В тот период я не пропускал ни одной вывески чтобы не прочесть и не перевести. Я залезал в англо-русский словарь под редакцией Ахмановой – он всегда был при мне. Слова Calvary в словаре не оказалось. Такое случилось впервые. Я пошарил глазами и увидел, что какой-то американец, примерно моего возраста, то есть чуть за пятьдесят, стоя на раздвижной лестнице моет эти оконные решетки.  Я подумал несколько  минут чтобы составить фразу. Когда фраза была составлена я спросил у  американца – What das it mean Calvary?  Мойщик стекол не глядя на меня уверенно ответил по-русски, – Голгофа, это церковь. Они дали мне работу. Я верующий христианин, потому дали. – Так вы, очевидно, ходите на службу. А вы их хорошо понимаете? – спросил я и подумал, что по внешности он напоминает мне Голубкова – приват-доцента из фильма Бег по Булгакову.   – Мне дали работу, – он показал на решетки и ведро. – Нет, я почти ничего не понимаю, как и вы, – спокойно сказал Голубков. Он хотел что-то добавить, но в этот момент дверь под вывеской распахнулась и прихожане принялись освобождать сарай. Нарядно разодетая толпа людей повалил наружу к своим машинам. Нарядно, это не в джинсах. Это в длинных платьях, а мужчины без бейсбольных шапочек. Да, это точно была церковь. Все друг-друга любили. Они прощались друг с другом. Они обнимали друг друга – женщины женщин, женщины мужчин, мужчины женщин, мужчины мужчин. Мне показалось, что не пропущен никто, что у них – алгоритм. Алгоритм не допускал, чтобы кто-то остался не охвачен объятиями. Так мне показалось. Они чего-то боялись. Будто кто-то наблюдал сверху... Русский мойщик-Голубков, не оглядываясь мыл решетки на окнах и никого не обнимал. Его тоже никто не обнял... С тех пор, уже несколько дней я иду к автобусной остановке и читаю надписи на одинаковых зданиях и сараях – не за что глазу зацепиться. Как только я вижу – Calvary / Голгофа, я понимаю – через сто метров – автобусная остановка...

                “Watch your back”

Сегодня автобус показался неожиданно и проехал мимо.  Я почувствовал, что газетку придется выбросить. Я уже опоздал, и до этого «Help Wanted» сегодня я уже не доберусь, а завтра будет поздно – место схватят. Объявление было единственным. Я повернулся в сторону дома и уже спиной почувствовал, что автобус остановился и, когда я повернулся к нему лицом, водитель открыл двери. Я побежал к автобусу.

Это случилось в самом начале моей жизни в Соединенных Штатах. В Штаты я попал из нерушимого Союза незадолго до его разрушения. Надо сказать, что к Америке я был готов крайне слабо. Кроме временного разрешения на работу в Штатах, инженерного диплома и опыта работы в Союзе в качестве всего остального у меня были сплошные недостатки.

Мне  было почти пятьдесят. Самые близкие и родные были оставлены за спиной. У меня было самооправдание, что я их перевезу к себе за океан, потому что я уже здесь. А верил ли я этим самооправданиям? Вопрос такой же сложности как – веришь ли ты в бога? Оба на уровне самоубеждений. Самоуговоров. Самообманов. Мои самоуговоры – насколько реалистичными они были? И отсутствие английского в довершении ко всему.

Я ехал уже час или полтора по объявлению, что выискал в местной «Philadelphia Inquire» в разделе «Help Wanted», которую вчера распространял, но много осталось нераспространенного. Так много, что владелец разносочного бизнеса расплатился со мной одной газетой. Этот вариант  был оговорен заранее, так что на владельца не обидишься – кому нужны вчерашние новости – если на сегодняшние почти ничтожные – рецессия.

Я, как только меня впустили в автобус, принялся соображать  на тему – что сделать, чтобы не проехать нужную остановку. Водитель на каждой остановке что-то объявлял, но что – разобрать не удалось ни разу.  Я на полусогнутых перебегал от скамейки к скамейке, со своей «Philadelphia Inquire» от пассажира к пассажиру. Палец я держал на «Help Wanted» с единственным объявлением.  Никто из пассажиров даже не понимал – что я от них хочу, половина оглядывалась на полицейского. Что здесь делает полицейский? – не понимал я. Почему пассажиры за ним наблюдают? – не понимал тоже.

Почему пассажиры не понимают, что я от них хочу? Хоть и несвоевременно, но мне очень хотелось понять именно сейчас –  почему они не понимают меня  – ведь я спрашивал полными предложениями с правильной грамматикой и хорошо подумав всякий раз прежде чем открыть рот. Когда я переходил к новому пассажиру, я опять думал как спросить, чтобы не быть однообразным. Почему меня не понимают?... понял десятилетие позже... через вновь приехавших русских, которые тоже считали, что произносят правильно... это когда обращались ко мне  по-английски. Они думали, что я американец. Вообще-то через десятилетие так оно и было – американец...

Выйти на правильной остановке мне помогла интуиция. Интуиция  вообще помогает... Я догадался – больше не открывать рта... Я подошел к водителю с развернутой страницей газеты и замычал.  Я показал водителю адрес пальцем. Это водитель понял сразу. Водитель забрал у меня газету и сказал – yes – это я понял и еще, что было моим достижением – я поверил,  поверил, что меня позовут когда будет моя остановка... И это на самом деле произошло.  Через полтора часа... автобусы ездят долго...

За эти полтора часа, чтобы не думать о безнадеге я принялся учить английский, который был  главным спасителем от нее – безнадеги. Видимо, что-то на уровне перебирать четки.  Настоящих учителей у меня, конечно, не было, так что методику я придумал сам. Так, недавно мне в голову пришла идея – американцы говорят на идиомах, которые я не понимаю – поэтому-то я американцев и не понимаю. Идея была неработающей, но лучше иметь такую, чем не иметь никакой.

И я взял в публичной библиотеке учебник “Idioms. Drills” (Идиомы и упражнения). С самого начала эта книга меня обнадежила. Обнадежила даже не тем, что мои знания скоро расширятся, а тем, что и идиомы и их эквиваленты – и те и другие содержали список выражений которые нужны, чтобы что-то выражать. До этого они появлялись в голове только по мере необходимости.  До этого были слова и предложения, а теперь, мне почему-то показалось, что я завладел каким-то волшебным списком. Полным перечнем вопросов и ответов, – именно тех, которые нужны, чтобы говорить с людьми и главное, чтобы тебя понимали. Как мальчик из знаменитого фильма «Доживем до понедельника» определил счастье – Счастье, это когда тебя понимают. Так или иначе, это воодушевило меня. В безнадежном положении оно нужно – хоть какое-то воодушевление. К тому же, всего лишь пара сотен нерегулярных выражений и их регулярных эквивалентов. И я подумал – всего двести! Это меня подкупило еще больше. Словарь под редакцией Ахмановой имел по-моему, 35 тысяч – число мало отличающееся от бесконечности...

Никогда не забуду, что в тот день, сидя в автобусе я пытался постичь идиому “ Watch your back”.  Как я перевел без книжки – Наблюдай свою спину. Или, как оно переводилось на регулярный язык –  «be careful», а по-русски – «берегись»... В те дни, я еще считал, что русский и английский переводятся слово в слово, просто, нужно знать соответствие. Учителя бы посмеялись надо мной, но учителей не было.

Мне все время казалось, что у этой идиомы есть не просто соответствие регулярному слову... как-то «берегись», а определенный жизненный эпизод ей соответствующий. Я просто не мог догадаться какой именно эпизод.  И, как раз, когда я пытался догадаться – какой именно, меня позвал водитель автобуса.

Водитель автобуса, иссиня-чернокожий посигналил, как оказалось, посигналил специально, чтобы разбудить меня от моих идиом и когда я догадался, что это значит и что мне вот-вот пора выходить, я подбежал к голове автобуса и, как только я добежал до передней двери черный водитель остановил автобус и показал мне на дверь, а еще вернул мне мою же газету. Я был переполнен благодарностью к нему. Чувство благодарности, мне кажется обостряется в условиях голода на нее, то есть, когда она – твоя благодарность, в сущности, не понятно, нужна ли кому. Помню, что я попытался подменить свое озабоченное лицо на  доброе и успокоенное, но не уверен что водитель это заметил. Я сошел. Автобус уехал дальше. Я посмотрел автобусу вслед с надеждой. Я надеялся что автобус будет еще на маршруте когда мне понадобится назад...

Я вышел из автобуса и пошел по холодной улице с одноэтажными домами идентичной формы. Холод и яркое солнце – к такому я еще не привык. Я все еще сравнивал с Одессой – если есть солнце, значит тепло, даже зимой. Думаю, что я себя обманывал, может все было иначе... Я еще раз взглянул на адрес  в газете – как всегда название улицы и номер дома...

Номера на домах были, а вот названия улицы не было ни на одном доме... и очень много людей и все чернокожие – очень много по сравнению с районом в Филадельфии, где я жил, где в восемь утра улица уже пустая – все разъехались на работу... Я думал. Почему я думаю, что я  иду по той улице, что мне нужна? Надо спросить у кого-нибудь...   Почему я думаю, что меня поймут, если меня не понимали в автобусе?

Подошел к одному, вижу, идет медленно, никуда, по-видимому не опаздывает, тоже черный, огромных габаритов – килограммов на двести – такого большого человека я не видел за всю прошлую жизнь. Роста – больше двух метров... я подошел со своей газеткой и стал совать ему под нос – достал только до шеи... Черный человек отодвинул мою газетку без эмоций, не отверг и не принял, не обрадовался и не разозлился... Почему он не помог мне с моей газеткой я догадался лишь недавно – этот двухметровый и двухсоткилограммовый человек был неграмотный... Любой белый американец подумал бы, что черный – неграмотный и это было бы первое, что могло прийти ему в голову. Могло ли это мелькнуть в моей голове тогда? ... А номера на домах так и не появлялись...

Помню, что разные мысли приходили волной в мою голову, но помню, что страх – самое уместное чувство меня не посетил ни разу. Думаю, что при поиске работы для безработного, страх является второстепенным чувством, почти неуместным.  Боязнь, что я так и не доберусь до адреса, что был в объявлении – да, был только этот страх. Время поисков уходило, без помощи я не доберусь и глядя только вперед, я ничего не найду.

Еще, мне показалось, что сзади на меня кто-то смотрит. Прямо сверлит взглядом в точку между лопатками. Так сильно, что стало непосебе. Я остановился, и тут же очень быстро повернулся – я хотел увидеть того, кто на меня уставился. Не знаю, зачем он был мне нужен с его взглядом и что бы это изменило.

Но, я увидел другое. Я увидел  какое-то изображение больше всего похожее на негатив черно-белой пленки, снятой ночью. Черные сплошные стенки одинаковых зданий без деталей (на позитиве они были бы белыми) и множество белых людей (на позитиве они стали бы черные). И все эти черные люди по обе стороны улицы неотрывно глядели в одну точку. Они глядели  на меня, на мою спину, пока я резко не обернулся и спина обернулась грудью. 

Уместно было бы испугаться. Этого не произошло. Вместо испуга моя память выдала мне последнюю идиому:   “ Watch your back”. На мгновенье я даже обрадовался... обрадовался тому что я увидел тот эпизод, соответствующий жизненной ситуации. В существовании которого я интуитивно поверил прежде. И, этот эпизод продемонстрировала мне сама жизнь.  Я был прав. Этому я и радовался. Я сяду в автобус и поеду в обратный путь и как только поеду, я перейду к следующей идиоме...

И я решил сделать последнюю попытку. Я быстро подошел к одному из «африканских американцев», как их теперь политически-корректно стали называть, посмотрел ему в глаза – глаза были грустными. Я верю грустным глазам. Это меня подкупило. Я сунул ему мою газетку «Philadelphia Inquire» и он взглянул – то ли на адрес, то ли сообразил, что в двух кварталах вглубь поселения или резервации – не знаю как сказать, открылся новый китайский ресторан и там нужен посудомойщик... скорее всего дело обстояло именно так. Я понял, понял из его объяснений на пальцах, что идти следует направо, потом вглубь два блока  и после тех блоков  что я наткнусь на то, что мне надо...   

В ресторане меня встретил владелец-китаец, или китайский американец – я не стал уточнять из боязни не пройти интервью, так что буду называть – китаец. Китаец мгновенно и полностью вник в мой английский, который я непрерывно подкреплял, тыкая в газету пальцем. Китаец тут же объяснил мне, что эту работу я не выдержу и потеряю сознание после часа мойки и здесь может выдержать только китаец – конечно, он не мог этого указать в объявлении – это было бы политически-некорректно опубликовать такое, потому что оно тоже политически некорректно... и все это вежливо и доходчиво, как будто мы говорили на одном языке – китайском или русском, а скорее всего на английском, который мы оба, как вдруг показалось, неплохо знаем. В то время я ещё не знал, как нас видят окружающие, узнал значительно позже – русские это белые китайцы или китайцы – это желтые русские.  Я тогда лишь подумал, что русский и китаец – братья, особенно, когда они говорят по-английски. Я тогда еще многого не знал. Я даже не знал, что нельзя добиться правды, ни разу не солгав во имя ее, впрочем,  это другая история.

И я пошел в обратную дорогу к автобусной остановке... через ту же толпу «африканских американцев», ввезенных рабами на северо-американский континент почти четыреста лет назад и, казалось, что всё чем им с тех пор скомпенсировали это рабство было: им сказали, что они теперь больше не рабы. Сказали и отвернулись от них, а они до сих пор так и не поняли о чем им сказали... Я шел к автобусной остановке и идиома –  “ Watch your back” холодила мне спину. Как невозвращенный долг.  Как вопрос – когда вернешь?