Словесность от мартышки игнатьевны

из романа «Синий халат Вселенной или Ваше Звероподобие»,
издательство «Зебра Е»,
апрель, 2006

 Я с неприязнью смотрел на потревоживших мой сон. Две узконосые обезьяны вежливо (а перед этим они весьма бесцеремонно меня растолкали) объяснили, что мне выпала незаслуженная честь быть приглашенным мартышкой Игнатьевной посетить ее издательство Орангутан-пресс. Я спросил, почему это в такую рань, и мне ответили, что день поэта, критика, а ныне директора издательства расписан по минутам, а с вами, то есть со мной, ей хотелось бы поговорить на свежую голову. Я еще попытался съязвить – на чью свежую голову, но мой вопрос остался без понимания и ответа.
 Издательство Орангутан-пресс находилось в высотном доме на Красной Пресне. Мы поднялись довольно высоко на лифте и пошли по коридору, уставленному стеллажами с книгами. Здесь уже мне было дозволено вертеть головой, и я мог заметить, что некоторые издания были не просто в дорогих кожаных переплетах, но и, как мне показалось, в меховых. Названия этих книг можно было определить на ощупь, если их использовать по назначению в качестве муфты в прохладное время года, как мне объяснили сопровождавшие меня узконосые лица.
 Названия прочей продукции говорили о серийном производстве: «Половая жизнь пауков», «Половая жизнь сумчатых», «Половая жизнь рогоносцев», - – хотя это могли быть и носороги, я все же был без очков. Вся эта серия так и называлась: «Жизнь замечательных зверей». Приложением к ней была «Кама-сутра для членистоногих». Строчка из всемирно известного стихотворения мартышки Игнатьевны – «набухли седалищные мозоли» – была вынесена на обложку серии «зверино женский роман». Я не без ревности вспомнил, что эта строчка родилась как посвящение именно мне, прозябающему в безвестности человеку. Что же касается еще человеческих женских романов, то там, как правило, женщины мечтали от возлюбленного мужчины получить в подарок тонкое дорогое белье, мужчина же грезил сорвать с возлюбленное белье какое угодно, что приводило к размолвкам и создавало фабулу. В «зверино женском романе» страсть накалялась настолько, что срывалось не только белье, но и шкура, чтобы обладать возлюбленным предметом безо всяких внешних оболочек.
 Далее шли ряды поваренных книг по интересам: «Как откормить барашка на свободе», «Баранина для волкообразных», я и не знал, что введено новое понятие – волкообразные; «Говядина для гиеновых»; а это уже совсем поэтично, я даже подумал, что это мемуары – «От свиньи до ветчины». На одной из обложек был изображен улыбающийся барашек в обнимку с обаятельной гиеной.
 Следующая серия была уже в мягкой обложке, я предположил, не поэзия ли, но это тоже были различные национальные кухни, однако, не для хищников, а для травоядных. «Что можно приготовить из навоза». «Художественное обгладывание коры деревьев». «До чего должны докопаться свиньи?» Интересно, до чего?
 Далее шли уже явно научные труды: «Роль клопов в очеловечивании человека», опять клопы: «Расы клопов и человеческие расы». Мемуары: «Глисты о внутреннем мире человека». Социология: «Фрейдизм и вопросы любовных отношений некоторых паукообразных»; «Карл Маркс и съедобные животные». И непонятно что: «Проблемы захоронения ископаемых животных». Я-то размечтался о поэзии, хотя мне уже было известно, что кроме самой мартышки Игнатьевны на слуху были всего лишь еще два-три, кажется, человеческих имени, носители которых были с Игнатьевной в каких-то отношениях и поэтому допускались даже на телевидение. В зависимости от характера передач, они поочередно выдавали себя за ведущих представителей то позитивного, то негативного постмодернизма. Временами они становились просто ведущими.
 В приемной мне велели подождать, и я успел пролистать кое-что из произведений изящной словесности. Мне попался «Маугли» в виде комиксов. Вот волчонок Маугли попадает в приличную человеческую семью, где его обучают ходить на задних лапах и есть при помощи ножа и вилки. Дальше история переходит в какую-то зверскую достоевщину. Волчонок подрастает и съедает Красную Шапочку, свою сестренку, как полагают, из-за бабушкина наследства. Расследование берет в свои руки никто иной, как сам Шерлок Холмс. Он долго и многозначительно курит свою трубку, одновременно вынимая из кармана смятую пачку сигарет «дымок», делая им таким образом скрытую, видимо, рекламу, прежде чем указать трубкой на непомерно большой живот подростка Маугли, тогда как доктор Ватсон призывает всех на поиски дровосеков-педофилов, ибо именно они растлили и зарубили топорами убежавшую от Маугли Красную Шапочку. Несмотря на протесты Общества Охраны Животных, многоумный Холмс вспарывает живот несчастного Маугли, использовав для этого обыкновенную кочергу. К изумлению присутствующих из живота Маугли выходят еще живые дровосеки, но Красной Шапочки нет как нет. Присутствующие и группа внезапно появившихся местных интеллигентов требуют линчевания жестокого Шерлока Холмса. Но тут уже умирающий Маугли указывает на раздутые животы дровосеков. Интеллигенты уже без помощи Шерлока Холмса вспарывают животы дровосекам, используя для этого свои очки, и из первого же вываливается красная шапочка, то есть головной убор бедной девочки, а из прочих все остальное. Все встают на колени перед благородным умирающим Маугли. «Вы, люди…» – все, что он успевает прошептать перед смертью. На последней странице изображен памятник Маугли, почему-то перед зданием бывшего КГБ на бывшей площади Дзержинского: волчонок плачет, сжимая в лапах красную шапочку. Эта книга допущена Министерством народного образования в качестве пособия по родной речи для начальных классов средней школы.
 Мне хотелось узнать, кто пишет такие книги, было только указано, что авторский коллектив, но отсюда не следовало, кто же пишет, люди или животные. Тут как раз меня ввели в кабинет мартышки Игнатьевны, которая величественным жестом указала мне на кресло, а сама еще заканчивала телефонный разговор, несколько прояснивший тайны издательской кухни:
 – Да, да, конечно нам нужны детективы! Нет, нет, это не мое дело угадывать, кто у вас и в кого стреляет. Человек в человека? Но это же банально! Зверски убивает? А как еще можно убивать? Съедает потом? Опять банальность. Зачем убивать, если потом не съесть. Ах, живьем съедает! Но это же обычная для нас китайская кухня. Банально, банально… Не надо мне пересказывать сюжет… Кому пересказывали и кого вырвало? Теще, вы говорите? Какой еще теще? Скажите прямо, вы кто, человек? Да что вы мнетесь! Сразу бы так и сказали. Поймите меня правильно, рынок есть рынок, «Орангутан-пресс» – коммерческое издательство, рассчитанное на успех, выражающийся в твердой прибыли. Поэтому люди нам пока нужны только в качестве массового читателя, а писатели у нас есть свои. Свой слаженный авторский коллектив. Так что простите, простите…
 Игнатьевна положила на стол мобильную трубку и несколько смущенно повернулась ко мне. На ней было бежевое элегантное платье с какой-то меховой оторочкой, плавно переходящей в шерстистое декольте, как я потом узнал уже из телевизионного интервью с нею, от модного нынче кутюрье Набалдашкина.
 – Ну, вы-то с вашим вкусом, надеюсь, меня понимаете, современная коммерческая литература, как правило, пишется животными, но читается пока в основном только людьми, так как у них руки лучше приспособлены для перелистывания книги. Но зато у нас все впереди! А у вас там эти, Лев Толстой, Лопе де Вега, это все в прошлом. Люди, как принято вслед за Бюффоном утверждать, произошли от обезьян, но это только на время. Арабы считали наоборот, будто мы, обезьяны, выродившиеся людишки, проклятые Аллахом. Отсюда, кстати, исламский экстремизм! Хайдеггер называл городского человека «обезьяной цивилизации», – мартышка бросила на меня беглый взгляд, обиделся ли я за человека, или подивился ее знакомству с трудами немецкого мыслителя, но я-то уже привык ко всему. –Да, мыслитель, как в воду глядел, мы создаем новую городскую цивилизацию, призванную покончить, как говорил уже, кажется, Маркс, с идиотизмом деревенской жизни. Мы выпускаем наши книги, – жеманно продолжала она, – прочитав которые новое поколение перейдет на новый уровень расширенного сознания. Это вам не попса выбирает пепси! Мировоззрение и самопознание! Метабеллетристика! Наши книги помогут нам разобраться, кто от кого произошел, и куда нам идти!
 – А русская классика есть в программе? Хотя бы для школьников?
 – Несомненно, но в переработанном виде. Русская классика писалась прекраснодушными дворянами, оторванными от народной жизни и настоящего народного языка. Толстой, Чехов, Бунин. Они в жизни сами так не говорили, тот же Бунин какой был матерщинник! Вот мы и переписываем классиков, исходя из сегодняшнего социального заказа. Нельзя сказать, что у нас там теперь сплошной мат-перемат, но все приведено в норму в соответствии с современным языком улиц шумных, о чем только мог мечтать Пушкин, когда писал в подцензурное время: Брожу ли я… Сам павиан Нерон, министр культуры и обороны курирует это издание, считая его культурной революцией в российской словесности. Ах, что-то я все теоретизирую, теоретизирую! Я с вами еще не поделилась своими впечатлениями о Западной Европе? – мартышка откинулась в кресле и закурила Русский стандарт.
 – Никак нет, хотя я слышал о твоем триумфе. Европейская Премия как изгнаннице из Африки в Россию. Премия имени Владимира Соловьева за вечную женственность. Пушкинская премия в Гамбурге как лучшей русской поэтессе…
 – Ну да, ну да, – скромно потупилась Игнатьевна, – у меня даже в голове перепутались все границы! Священные камни Европы, по которым ступала то одна, то другая нога Достоевского. Хоть на четвереньки становись, чтобы всем своим потрясенным существом ощутить все это! Как все это дорого сердцу русского сочинителя!
 – Да уж, еще как дорого, – я не знал, как бы полюбопытствовать, не нанеся обиды директору издательства: – а где ты впервые ясно ощутила, что ты – русская?
 – Как где? Уже в присутствии. В консульском отделе Немецкого посольства при получении Шенгенской визы. Я вначале растерялась и встала в очередь в окошко для дипломатов, думала, меня пропустят как африканку. Но не тут-то было! Раз по культурному обмену, значит, русскую культуру представляю. Еще добавили: – можете бумаги не показывать, это лишнее, и так видим, что культура и что русская! – директор изящно стряхнула пепел в пепельницу, как я заметил, изготовленную в форме раскрытой книги. Докуриваешь сигарету и захлопываешь книгу, чтобы не воняло. Удобно.
 – На границах, правда, – щебетала Игнатьевна, – не без путаницы, в Шереметьево в аэропорту спросили: – есть ли зеленые, я поняла так, что имеют в виду зеленых мартышек, разносчиц вроде бы спида, я даже обиделась, а во Франкфурте-на-Майне, тоже мне, сразу: – а, на съезд зеленых, – я тут обрадовалась и закивала, чтобы лишних вопросов не задавали. Я ведь по-немецки так только, чуть-чуть нахваталась на курсах в институте Гете. Спросили еще только, нет ли у меня чего-нибудь запрещенного к вывозу в защечных мешках.
 – А как же без языка стихи-то читать? Немцам по-русски? – я еще ехидно подумал, вот она, культура, вся в защечных мешках и умещается.
 – Конечно, по-русски! Я только начну читать, как публика стонет – толль, толль, это у них значит – дико классно! А потом уже и вообще слова сказать не давали, только выйду на сцену – рукоплескания. Только рот раскрою – аплодисменты. Ручку подниму, чтобы все утихли – и тут овация. Но это уже после вручения Пушкинской премии.
– Премию как-то обосновывали, кто-то из славистов выступал с
поздравительной речью?
– При чем здесь обоснование, вообще формальности, когда дело касается такой тонкой вещи, как поэзия? Да, какой-то славист говорил в честь меня речь, не то по-немецки, не то по-голландски, но я поняла по интонации, что хвалебную, он так галантно кивал в мою сторону! Что же касается собственно обоснования, то это же не только славистам известно, что Пушкин, прости Господи, был похож на обезьяну. Кстати, он, как и я, выходец из Африки, в какой-то мере изгнанник, как и я, – мартышка победоносно посмотрела на меня красноватыми глазками.
– То же мне, изгнанница, всю-то жизнь на казенных харчах в зверинце, – не удержался я.
– Кто прошлое помянет, тому глаз вон! – осерчала директриса, – дались мне эти харчи, я сегодня сама себя содержу и еще спонсирую музыкальную школу в Сухумском питомнике. Я так еще возмутилась, когда мне в Германии политическое убежище предлагали, мол, богатому литератору не будет жизни в России! А кто тогда Россию поднимать будет, если не богатая интеллигенция? Я от возмущения даже чуть от премии не отказалась…
 – А не объяснили, почему Пушкинская премия и в Гамбурге? – задал я отвлекающий вопрос, дабы уйти от больной темы подъема России. Начнет опять от Петра, я даже слышал, она в честь любимого Императора хотела стать из Игнатьевны Петровной, но ее отговорили, Петровны, дескать, итак на каждом шагу.
 – Почему в Гамбурге? Потому что деньги есть! – мартышка на секунду задумалась и блеснула школьной эрудицией: – У Гоголя в «Записках сумасшедшего» где луну делают? В Гамбурге! А теперь вот и Пушкинскую премию дают!
 – Здесь в России на премию Аполлона Григорьева не выдвигали пока?
– Какого Аполлона? Григореьва? Нет, на этого пока не выдвигали.
– Как говориться, в своем отечестве… Но выдвинули там, за бугром – на премию имени Аполлона Бельведерского. Но это уже мне как ваятелю, я ведь и пластические искусства представляю. Ручки кверху и застыну: остановленное мгновение!
 – А на что полученную премию потратила?
 – Не потратила, а вложила. В основной фонд. С чего издательство-то началось? Не с моих же гонораров за поэзию, хотя я номер один в рейтинге! А теперь мы крепнем, готовимся уже и к Франкфуртской книжной ярмарке 2003 года, когда Россия будет главной ее темой. У нас фантастические проекты. Книга, которую можно съесть. Правда не каждый сможет ее съесть, но наши слоны это продемонстрируют посетителям. Россия ведь родина слонов! Фокус не в том, что слон съест книгу, а в том, что когда она выйдет из слона с обратной стороны, ее мы выставим на аукцион для посетителей ярмарки, бьюсь об заклад, цены ей не будет! А еще готовим книгу-муравейник. Буквы так и кишат на каждой странице. Читать можно только тогда, когда идет проливной дождь. Книга, куда автор входит, как в дверь, и выходит только чтобы дать автограф. Книга с двойным, так сказать дном, для перевозки валюты, будет продаваться во всех международных аэропортах. Одна из звезд шоу-бизнеса, я пока умолчу об имени и сексуальной ориентации, пишет для нас мемуары – «Моя интимная жизнь с гиппопотамами», она уже снимается в одноименном фильме. Пять серий. Действие происходит на пяти реках: Нил, Ганг, Миссисипи, Рейн и Яуза! На каждой реке свой национальный гиппопотам. Но не надо забывать, что в отличие от кино, не только мы читаем книгу, но и книга читает нас…
 В кабинет заглянула секретарша, как не странно с лицом человеческой национальности. Она что-то шепнула директрисе, подбежав к ней на задних лапках. Та кивнула, и в кабинет пригласили каких-то вьючных животных, одетых по-походному, но не без шика. Игнатьевна подписала каждому его бумагу и по очереди пожала своей лапкой торчащие из рукавов копыта. Когда вьючные вышли, она деловито взглянула на свои швейцарские часы и обратилась ко мне явно с прощальной речью:
 – Это наши распространители. Дилеры. Дистрибьютеры. Товар берут только в твердом переплете и продают за твердую валюту. Самки распространяют дамские детективы и любовные романы, самцы крутой мужской детектив и легкую порнографию. И, как вы уже слышали, авторский коллектив у нас достаточно крепкий, но массовый читатель по-прежнему имеет, можно сказать, человеческий вид. Да, жаль, дефицит времени, так еще хотелось поспорить с вами, – вздохнула мартышка.
 – О чем еще спорить?
 – Хотя бы о постмодернизме!
 – Но я не постмодернист, ответил я почти как профессор Лифшиц.
 – Все равно хотелось бы поспорить. Но Вас я позвала затем, – ведь вы же в прошлом писатель, – чтобы вы, познакомившись с нашей издательской программой, подумали над тем, как ввести в наш поток некую философскую струю. Тогда бы мы могли рассчитывать на приток читающей публики уже из нашей среды, которая долгим своим молчанием в истории планеты заслужила право называться именно интеллектуальной публикой. Пора из молчанья делать золото! Если раньше мы мечтали, то теперь с вашей помощью мы рассчитываем, на то, что «Критику чистого разума», сами понимаете, того же Канта, или «Критику отвлеченных начал», того же Соловьева, будут читать запоем, как интеллектуальный детектив, и требовать продолжения. Работы будет масса. Представьте себе «Критику чистого разума – 2», «Критику чистого разума – 3», написанную уже не устаревшим Кантом, а нашим более чистым и более разумным современником, а потом пойдет критика уже нечистого разума и так далее по многочисленным просьбам читателей, пока не покончим со всяким разумом. Мы можем запустить сериалы на подобной основе. За «Похвалой Глупости» Эразма Роттердамского последуют «Похвала Мерзости», «Похвала Мерзопакости», сочиненные на том же уровне пока еще безвестными сочинителями, людьми и не только людьми! Актеры уже стоят в очереди, готовы убить друг друга, раньше, чем следует. Сперва сериал, потом – книги. Начните со сценариев. А пока вспомните умную молитву византийских монахов, внутреннюю речь задумчивых животных, еще не воплотившуюся в слово! Издательство «Орангутан-пресс» не останется перед вами в долгу. В случае успеха, разумеется. Давайте предложения. Создайте список. Сколотите писательский коллектив. Мы дополним и поддержим. Дадим вам литературных обработчиков. А теперь, прощайте и подумайте над моим предложением.
 И уже в приемную, где меня ожидали сопровождающие узконосые лица:
 – Можете увести читателя! Спасибо