Когда деревья стали белыми. 9

Зосимыч зацепил свою люстру за гвоздь на потолке, и по комнате разлился неяркий, но достаточный свет. Стали раздеваться.

Сняв обувь, прошли во всём на кухню, где уже дышала жаром русская печь. Зосимыч мигом извлёк откуда-то керосиновую лампу, потом ловко и умело организовал свет. Затем пристроил свои, видавшие виды валенки, и мои новые альпийские ботинки на лежанку. Рядом расположились его фуфайка и моя куртка с микропорой.

- К утру всё будет сухонько, – заметил старик, и принялся растапливать буржуйку, – давай сковороду  побольше. Сейчас мяска пожарим с печёночкой и - спать. Утром дел много будет.

Я и не заметил, как Зосимыч успел отрезать добрый кусок мякоти и сунуть в пакет, оказавшийся потом в рюкзаке. Думал, что ужинать будем домашними запасами.

- Ага, сейчас. Ты когда последний раз парное мясо ел?

- Ты что, его на пару готовить будешь? – не понял я старика, имея ввиду новомодные сейчас пароварки. После его фонаря я уже ничему не удивлюсь. Знал бы старик,  сколько эта его «люстра» стоит...

Зосимыч от моей тупости прямо грохнулся на стул и глубоко вздохнул. Потом привычно махнул рукой и заставил резать мясо. И тут же отобрал нож:

- Вроде охотник, а мясо резать не умеешь, – пробубнил он, – лосику нашему, судя по отросткам на рогах, восемь годов, а потому он уже далеко не первой молодости, так что мне твою строганину будет не ужевать, – и он показал, как нужно резать мясо, чтобы оно потом было мягким на зубе.

Наука оказалась нехитрая, но я впервые видел, чтобы мужчина так управлялся на кухне. Я едва успевал за стариком. Сначала пришлось искать сковороду, о которой мы на время забыли. Висела она на виду, но как всегда бывает, когда приходится распоряжаться в чужом хозяйстве, нашёл я её далеко не сразу. А уж когда старик велел открыть дверцу горки и достать специи, я потерялся вообще – столько там стояло разных запасов. Начиная с десятка пакетов разнообразных перцев, красных и чёрных, молотых и горошком, до пучков каких-то сушёных трав. На вид они были вполне свежи и пахли так, что у меня начала кружиться голова.

- А чего дверца так тяжело открывается? – поинтересовался я между делом.

- Когда железом обшивал от мышей,  перекосил немного. Вот и туго, – ответил Зосимыч, бросая мясо на разогретую сковороду.

Через пять минут я уже не мог открыть рот из-за предательской слюны. Я и так-то едва успевал с ней справляться.
 
- Ну, вот и ладушки, – прокомментировал Зосимыч своё колдовство, накрывая сковороду большой чугунной крышкой. Потом повернулся ко мне и торжественно произнёс:

- Сейчас, Слава, я буду учить тебя есть мясо по-прохоровски. Способ изобретён мной лично, надеюсь, тебе понравится, – старик вышел из кухни, а когда через минуту вернулся, в его руках была бутылка водки.

О том, что раньше водку заливали сургучом, я слышал, но видеть ещё не приходилось. Произведя на меня эффект, Зосимыч протянул бутылку мне. Действительно, сургуч. Такой же сургуч, что застал только на посылках, когда, обмотав фанерный ящик бечевой, тётя на почте обливала узелок этим коричневым варевом и быстрее, пока оно не застыло, хлопала сверху большой железной печатью. Тётя на почте… Я усмехнулся своим воспоминаниям. Эта почтовая «тетя» тогда была лет на десять моложе меня сегодняшнего. Её милое лицо и тонкие руки до сих пор остаются одним из самых приятных воспоминаний детства. Я чуть было не выронил бутылку…

- Эээ! – крикнул старик, отобрав её из моих ненадёжных рук, – тебе не приплохело, парень? – Я отрицательно помотал головой, не в силах говорить.

– Смотри… - подозрительно пробурчал он и хотел, было, замолчать, но сургучная бутылка требовала от него продолжения разговора. В другой раз я бы понял старика: как уж тут не похвастаться...

– А то ведь Последняя, – Зосимыч словно извинялся, – как специально рассчитано было. Словно знал кто-то, сколько раз я сюда потом приду, – и он бережно поставил бутылку подальше от меня.

И правильно сделал. Мне сейчас было ни до старика, ни до его маленького чуда. Перед глазами моими плыло личико почтовой «тёти». Потом большая её русая коса вдруг стала рыжей и превратилась в каре. И теперь на меня смотрела Ленка в тот момент, когда мы познакомились в столовой института. Как же я раньше-то этого не замечал? Вот уж, действительно, прав старик, что чудеса на свете случаются на каждом шагу, да только мы их не видим. Во рту пересохло. Так захотелось домой, чтобы повиниться перед женой, за свой мальчишеский побег. Хотя для этого ещё будет время,  главное - я понял, что это был вовсе не подвиг, не приключение, как я считал с тех пор, как решился на этот шаг, а глупость. Глупость, оставившая вместо меня в моём доме обиду, без которой вполне можно было бы обойтись…

- Эй, малохольный… держи! – старик протянул мне старинную гранёную стопку. 

- Мясо уже готово? – спросил я.

- Доходит. В этом-то весь и секрет: пригублять по пятьдесят, пробуя на готовность… - старик поднял свою гранёнку, наполненную так же наполовину, – ну, с полем!

Мы выпили. Зосимыч сразу же поднял крышку, и я снова захлебнулся слюной. Старик поддел вилкой добрый кусок мяса и протянул мне.
Дуть было некогда: старая, выдержанная десятилетиями водка, была совсем не то, что делают сейчас, и жгла горло. Я попытался откусить мясо, но оно так обожгло губы, что из глаз хлынули слёзы.

- У меня первый раз тоже побежали, – радостно сообщил старик, – как из пожарной машины, – чуть обождав, смакуя вкус водки, Зосимыч снова открыл крышку, и поддев другой кусок, целиком отправил его в рот, – уууф! Форофо…

Горячее мясо растаяло в рту так, что я и не успел заметить. Старик тоже расправился с закуской и теперь переводил дух.

Вот так мы сидели и смотрели на мир усталыми, но довольными глазами. День, полный забот и обретений, оставался позади, а впереди нас ждал добрый ужин и долгий разговор за жизнь.

- Ну, что? – Зосимыч потянулся за стопками. – Ещё по одной? А то мясо дойдёт. Придётся уже ужинать так. Не по-прохоровски.
Облизнув обожженную губу, я с готовностью ответил:

- Валяй!

И мы повторили.
Пока я осваивал тот новый мир, где только что оказался, дожарилось мясо.

- Ну, вот и всё, – грустно сказал старик, – бери подставку, сковороду и пошли ужинать, – сам он взял гранёнки и бутылку и, загасив лампу, двинулся за мной следом.
Я хотел было вернуться на кухню за тарелками, но Зосимыч меня остановил:

 - Ешь, Слава, со сковороды. Тут тебе не ресторан. Да и дольше не остынет.
Да уж, на такой сковороде, в которой чистого веса было килограммов пять, да ещё под такой же крышкой, мясо остынет не скоро, так что мы могли не торопиться.

«Люстра» тускло, но всё также нежно освещала комнату, стол с царской трапезой и старого доброго собеседника. Чем тебе не ночное? Зимний вариант...

- Я ведь, Иван Зосимович, к тебе по делу приехал. Посоветоваться мне с тобой надо, – начал я «издалека», но старик, казалось, меня не слышал. Он уже разливал по третьей, но в свою гранёнку плеснул лишь каплю:

- Староват я уж стал водку пить. Да и не хочется, честно сказать, – вздохнул он – выпил, видно, своё… Ну, Слава, за те важные дела, с которыми мы с тобой сегодня управились! – и поднял стопку.

- В родных местах побывали, стариков добрым словом помянули. Мяса, опять же, запасли. Без тебя я бы с этим всем не угнулся. Настала очередь и перед тобой ответ держать. Хоть я, вроде, всегда с тобой честен был…

Он ждал моих вопросов, а я смотрел на него, не зная, что сказать. Вопросы мои в слова не укладывались, они были шире и больше, вмещали в себя прошлое и будущее, меня самого и Ленку, и много-много других людей и вещей, которые никогда не смогут оказаться вместе.

Зосимыч молчал, не мешая мне сосредоточиться. Нет… Он прекрасно понимал то, что сейчас происходило во мне, и не мешал этому. Потому… потому что он, этот старик, уже ответил на мой единственный важный вопрос. Ведь я понял, что все бесчисленные ответы, которые я так хочу услышать, находятся в самом вопросе, и никто никогда кроме меня самого, не сможет на них ответить. Что именно так устроен мир, и абсолютно ничего нельзя с этим поделать. Осознав это, мне сначала захотелось заплакать. Да, именно заплакать, громко и по-детски, со всхлипами, в надежде, что все меня бросятся жалеть. Потом, когда я пересилил в себе это желание, у меня появился интерес к тому, что сейчас раскрылось передо мной, и начал любоваться этим неведомым ранее миром, а потом складывать из его разбросанных повсюду кусочков, первый ответ. И едва он сложился, всё это исчезло так быстро, словно это было наваждение, и я  едва не поинтересовался, что это у старика за водка такая. Но до меня тут же дошло, что всё это было на самом деле и было со мной.
Старик просто сидел и ужинал. Заметив, что я стал приходить в себя, он молча налил полную стопку и пододвинул ко мне...

Потом мы долго сидели и молчали. Может быть - час, может, два или три. Каждый думал о чём-то своём, но иногда наши мысли были настолько близки, что казалось, будто бы мы разговариваем.  Обо всём и ни о чём одновременно.

Потом, пока Зосимыч мыл сковороду и расстилал на полатях спальники, я сидел и смотрел, как медленно гаснет огонёк его «люстры», "доедая" фирменный аккумулятор.
А потом мы пошли спать...

Продолжение:
http://proza.ru/2015/10/12/2233