Самая легкая пятерка

Откуда эпистолярные  позывы? Конечно, от бабушки! Гениальный педагог, при выходе на пенсию она, видимо, скучала без работы. Внуков, которых ей на время подбрасывали дочери, обучала  чтению и письму едва ли не раньше, чем ходить. Все начиналось со стихов и басен, продолжалось чтением и письмом. Я совершенно без проблем читала лет с четырех. А потом под руководством бабушки писала письма маме. Бабушка так мотивировала, что было интересно. Уже из пионерских лагерей я писала письма на несколько страниц. Увлекал сам процесс. Единственно, что пропустила бабуля - некоторое мое косноязычие. Я не умела выговаривать букву ''р''. Не помогали логопеды, занятия, тренировки. Я была довольно общительной девочкой, но не публичной. Очень стеснялась ''фефекта фикции'' и на первые роли в социуме старалась не претендовать. Мне больше нравилось, не привлекая внимания, наблюдать за людьми, стараться понять, чем вызван тот или иной поступок, объяснить себе и окружающим взаимосвязи общения, смотреть, делать выводы, пытаться разобраться. А чем еще можно заняться в компании, если стесняешься рот открыть?
В старших классах диссонанс между потребностью ''жечь сердца глаголом'' и невозможностью преодолеть комплексы достиг своей вершины и я сделала невозможное - научилась-таки говорить эту чертову букву. Мне нравился театр и концертная деятельность, но получить роль, грассируя, можно было даже не рассчитывать. Я тренировалась целое лето и стала говорить легко и правильно. Практически никто разницы и не заметил, а я ликовала в душе - это была моя первая победа над собой. Именно с этого момента я поверила, что невозможного нет. Жизнь изменилась очень быстро - появились и для меня роли в народном театре. Я наконец-то смогла выражать себя, как хотела. И получала от этого огромное удовольствие. А привычка наблюдать и копаться в событиях осталась. Я стала делать некоторые заметки, чтобы иметь возможность перечитать и разобраться с ситуацией. Проговаривать ее я тогда еще не умела.
В институте эпистолярные  способности были подмечены одним из педагогов. И он языком Эзопа предложил мне бартер - я пишу, он издает- под своим именем. В обмен на деньги. Как это сейчас называется - быть литературным негром? Во-во. Оно самое. Но.
В нашей семье было твердое убеждение, что работа - это ходить на службу или на завод с восьми до пяти. Все остальное работой не считалось, так, непонятная и подозрительная  деятельность. Папа, когда я поступила в институт, спросил : ''А какая у тебя будет профессия?" Я гордо ответила : "Буду режиссером!". ''Да это я понял, занимайся. А работать кем будешь?" - ''Режиссер театральных и массовых зрелищ!"- Папа стал заметно раздражаться - ''А на работу ты куда будешь ходить? На завод , в школу, в поликлинику? РАБОТА какая будет? '' Деятельность в театре или в филармонии, в которой я проработала десять лет, в его представлении была не работой, а каким-то развратом))).
Так вот, подработку  в качестве сочинителя  я работой и не считала. И немного стеснялась легких денег. Плюс была с особым нажимом предупреждена  о конфиденциальности.
А приработок  получался неплохим. Благодаря сарафанному радио писать я стала еще для двоих педагогов. В основном, рецензии и сценарии.  Как-то случилось,  что своими творениями я порадовала всех троих преподавателей. А они, соответственно, меня. На руках оказалась неплохая сумма денег, а за углом института - коммерческий магазин. Союз недавно рухнул, магазины огорчали стабильно пустыми полками, в новинку было появление этих бутиков, в которых продавали товары из Польши и Турции по невероятно высоким ценам. В государственных не было ничего. Оно и при Союзе было довольно голодно и раздето, а после крушения системы и вовсе стало плохо. Полуголодная  студенческая юность никого не смущала, а вот без красивой одежки и косметики девочки скучали... Иногда мы с подружками бегали в Каштан просто посмотреть, помечтать о красивой жизни . Денег не было ни у кого, все были равномерно нищими. Иногда мы могли случайно достать что-то красивое, модное и необычное, но это редко имело систематический характер. У кого-то были джинсы, у кого-то куртка-варенка, у кого-то сапоги на шпильке  импортного производства, у кого-то кожаный плащ... Кто что достал, тот в том и ходил.
В одну из больших переменок  мы с девочками прибежали полюбопытствовать в Каштан, а на витрине лежали Они... Я никогда не видела прежде такого белья. В ЦУМе продавались панталоны на все случаи жизни - для лета шелковые, для зимы - хлопковые с начесом, но неизменно по колено, безобразно промокашечного цвета - розовые, голубые, белые, серые, противно-бежевые.... Как мужчины при виде такого белья не становились импотентами - для меня всегда было загадкой. Лично я выходила из положения, периодически подавая с приятелями заявление в ЗАГС. В этом случае нам полагалось приглашение в салон для новобрачных, где можно было купить более-менее приличное белье, ткани и обувь. Чем лично я бессовестно пользовалась. У меня знакомых фарцовщиков не водилось, я даже не представляла, где их можно найти. Поэтому купить приличное белье без длинного рукава было проблемой. И вдруг - встреча в Каштане, которая взбудоражила и перевернула всю мою жизнь.  Невесомо-воздушные, кружевные, со шнуровкой сзади, порочно-черные, с бантиком спереди - они были восхитительны,  Крохотные, не от начала ноги до талии, как советские трусы, которым мы были рады, если выбросят  случайно в продажу - у них было все невероятно - открыто, соблазнительно, загадочно.... Но дорого, безумно, невероятно дорого! За 80 рублей можно было купить пальто. Или сапоги. Но не белье. Белье не стоило больше 3-5 рублей. Обычное белье... Но ведь они были необычными. В моей жизни таких никогда не было. И я понимала, что встреча не состоится никогда, если я не решусь.
И у меня были деньги. Деньги, которых я немного стыдилась, потому что надо было молчать, за что именно я их заработала. Афишировать было никак нельзя - это было основное условие для их дальнейшего получения. Наверное, я бы меньше стеснялась, если бы заработала их проституцией - там был бы только мой выбор и моя тайна. А здесь молчать полагалось не только за себя, но и за того парня. Деньги жгли карман я их немного стеснялась и еще мне очень хотелось хотя бы примерить на себя это невесомое кружевное чудо. Напрочь загипнотизированная заграничными  трусиками, я не удержалась и... купила!!!
Подружки чуть не упали в обморок, это был очень нерациональный  и опрометчивый  шаг, совершенно невероятный. Никто не мог поверить, что можно купить трусы за 80! рублей... Турецкий свитер за шестьдесят - да. Набор польских теней за тридцать пять - да. Но трусы за восемьдесят - это не укладывалось в голове абсолютно. Это было верхом безрассудства , расточительности  и сумасбродства. Мы так увлеклись разглядыванием покупки, что опоздали на пары.
Занятия по искусствоведению  проводил педагог после инсульта. У него был очень слабый, невыразительный, лишенный всяческих интонаций голос. Студенты за глаза прозвали его Димедролом  - на парах спали практически все. Когда мы на цыпочках вошли в аудиторию - никто даже не проснулся. Димедрол вещал что-то об эпохе Возрождения, а трое опоздавших устроились на заднем ряду. Лекция проходила в оркестровом классе, т.е. в обычном актовом зале, со сценой и креслами внизу. На сцене громоздились  музыкальные причандалы - перед нами занимались студенты кафедры народных инструментов. Сразу под сценой стоял стол педагога, а актовый зал с креслами был использован для лекций по общеобразовательным предметам. Мы с подружками быстренько юркнули на задние ряды.
- Девченки, Ирка тааааакие трусы купила - обалдеть!- не удержалась одна из подружек.
- Покажи!- требовательно попросили из передних рядов.
- Ух ты! -, в восхищении шепотом прошелестело  над рядами.
- Ану-ка, примерь !
- Вы что с ума сошли? На парах?
- Да кто тебя видит? Все спят, ты на ''камчатке''... Примерь, а то мы тут от любопытства сдохнем! И вообще - может они на тебя не налезут!
Последний аргумент, конечно, был самым убедительным...
Я осторожно сняла то, в чем была и со скучающим независимым видом незаметно примерила покупку. Ха, маленькие! Они  превосходно сели! Не резали, не давили, нежно и деликатно обхватили нужные места. Я одела не белье, я одела кусок счастья....
- Покажи! -Потребовали на предпоследних рядах.
- С ума сошли?
- Так спят же все! Покажи!
Мне и самой хотелось убедиться, что я совершила покупку века и, как бы гуляючи , как бы невзначай, приподняла юбку.
- Боже, да они прекрасны, как закат на Карибах!- уже не сдерживая голос, вскричала одна из сокурсниц. - Это же шедевр! Это даже носить жалко! Надо в рамочку и на всеобщее обозрение, как в Лувре....
- А как они сзади сидят? Я видела, там отсутствие ткани и вместо нее какая-то поворозка- поинтересовалась самая любопытная подруга.
- Ну и как ты хочешь, чтоб я тебе это показала? - уже хохоча, отшучивалась я от подруг.
- Да как? Элементарно! Наклонись, типа у тебя что-то упало, а мы себе посмотрим...
Мы так оживленно и весело обсуждали эту тему, что привлекли внимание Димедрола.
- Эй вы там на камчатке, да-да, Вы, подите-ка сюда. Сядете на сцене и когда я скажу, будете репродукции показывать!
Я была рада сбежать от расшалившихся подружек и демонстративно, шагом гранд-дамы отправилась показывать курсу работы Веласкеса и Рембрандта...
    Вот интересно, догадывается ли хоть кто-то из мужчин, как себя чувствуют женщины в новом, красивом белье? Пусть его никто не видит, пусть сегодня не состоится романтическое свидание, но женщина знает, помнит, радуется, ощущает себя королевой, а в наши бедные , последние советские годы девчушки  в вареных юбках и бесформенных турецких свитерках, накрашенные, как забор, еще и преисполнялись мечтами о красивой, нездешней жизни, в которой есть красивые платья, красивые мужчины с красивыми поступками и красивыми словами... С этими красивыми фантазиями я взяла репродукции, вспорхнула на сцену и эффектно присела на один из красных дерматиновых стульев, сбитых в ряд.
То ли села слишком эффектно, то ли до меня на нем посидел кто-то большой и тяжелый, но сиденье уехало в сторону и я провалилась в раму. Теперь уже мою покупку мог рассмотреть весь поток. И спереди, и сзади - ракурс был достаточно откровенным.
От шума народ проснулся. То, что они увидели на сцене, судя по возгласам, их сначало удивило, потом потрясло, потом эпатировало, потом рассмешило. Равнодушным не остался никто. Я вспомнила предложение повесить в рамочке  на всеобщее обзрение - собственно, именно это и случилось. Хохот стоял гомерический. Подружки плакали и рыдали, лежа на полу, стучали кулаком об доски, лица полу противоположного с интересом обсуждали детали увиденного, а мне не давал выбраться из западни гвоздь, впившийся в бедро. До сих пор не знаю, что следовало выбрать - стыдно, или больно. На робкую просьбу помочь выбраться из подлого  стула никто не откликнулся. Мужики не спешили, а  рыдающие от смеха дамы не могли.
На шум обернулся Димедрол . Его чуть повторно не схватил кондратий от увиденного. К эпохе Возрождения происходящее на сцене явно не относилось. Но на призыв помочь откликнулся. Выковырял-таки меня со стула, гвоздь предательски разодрал  кожу на моих нижних девяносто, но я была спасена.
- Можно я уйду? - не вопросительно, а требовательно поставила я его перед фактом.
- Конечно,- согласился Димедрол. - Все равно лекция сорвана, эпоха Возрождения меркнет перед тем, что мы увидели...
Подруга, которая предложила повесить трусы в Лувре, только поднялась с пола, куда сползла в порыве хохота. Поравнявшись с нею, я обессиленно уточнила : '' В рамочку , говоришь?" Вопрос снова отправил ее на пол, а я поторопилась выйти из аудитории.

Спустя два года я досдавала некоторые предметы после академотпуска. В числе прочих  была и история искусств, на которой я так бесславно (или нет?) отличилась. Открыв дверь в кабинет, я увидела Димедрола, что-то записывающего в тетради.
- Простите, мне нужно досдать  историю искусств после декретного  отпуска. Моя фамилия....
- А я Вас помню,- оживился Димедрол. Давайте зачетку.
Это была самая быстрая и легкая пятерка в моей жизни...