251 Почтовый день 03 11 1973

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК-СКР «Свирепый» ДКБ ВМФ 1970-1974 гг.».

Глава 251. Балтийское море. ВМБ «Балтийск». БПК «Свирепый». Мир и мы. Почтовый день. 03.11.1973 г.

Фотоиллюстрация из второго тома ДМБовского альбома автора: г. Суворов. Второй отпуск на родину. Колька Нефёдов (КР «Свердлов» и Александр Суворов (БПК «Свирепый»). Друганы-мореманы-военморы. 02.07.1973 г.

В предыдущем:

- Годки уходят, молодые приходят, - сказал я сам себе вслух, - а корабль остаётся. Теперь твоя задача, Сашок, чтобы то хорошее, что было с самого начала на БПК «Свирепый», не пропало, а впиталось в «молодых», было принято ими, стало их традициями.

- Больше я ошибок, допущенных в школе и в классе, не допущу, - сказал я себе твёрдо. – Стал лидером – будь им.


В субботу 3 ноября 1973 года у меня был «почтовый день». Эту традицию - вечером по субботам писать письма родителям и друзьям - я «зародил» ещё в июне-июле 1970 года, когда после окончания средней школы уехал из Суворова в Севастополь поступать в Севастопольский приборостроительный институт.

Каждую субботу я писал письма: маленькие, большие, записки, открытки, на почту с отправкой или «в стол» (на потом). Эти субботние письма стали для меня не только обязательными, но и желанными, так как я мог посоветоваться с родителями, поделиться с ними своими мыслями и переживаниями, снять напряжение обстановки и тяжёлого «трудового дня».

Вот и сегодня, 3 ноября 1973 года, я снова старательно вывел на тетрадном листке: «Здравствуйте мои дорогие мама и папа!».

- «Сегодня у меня почтовый день – суббота. По старой привычке, ещё нажитой в Севастополе, пишу поздно вечером. После всех передряг дня, после шума и суеты приятно посидеть одному и разобраться накопившихся за день случаях, мыслях.

- «А ещё я привык в конце недели говорить с вами, с ребятами, девчонками. Однако сегодня разговор будет только с вами. Все остальные прикрылись маской забвения».

Дело в том, что, будучи на БС (боевой службе), мне недосуг было писать письма моим школьным друзьям и подружкам, потому что, во-первых, я был сильно занят службой, а во-вторых, сильно выматывался. Я уставал так, что не было сил не только писать, но даже думать, как и что написать людям, далёким от того, что происходило с БПК «Свирепый» и с нами в море-океане (плюс ещё эта секретность…).

Я считал, что моё «молчание» должно было пробудить в моих друзьях такое мнение: «Пропал, ну и чёрт с ним!». Наверное, так, хотя может быть и не так…

- «Жизнь моя вошла в обыденную колею», - писал я родителям. – «Идёт по прямой дороге среди случайного ландшафта привычного, а это неприятно, когда всё кругом вертится, словно машина. Это скучно».

Действительно, служба на БПК «Свирепый» у причальной стенки военной гавани ВМБ «Балтийск» шла своим чередом, по уставу, без той привычной морской традиционной «вольницы», которая сложилась на корабле в море-океане. Там было лучше, потому что не было этих изнурительных хозработ, приборок, учёбы, тренировок, опять работ и опять приборок…

Нам, побывавшим в море на БС (боевой службе) не хватало остроты и азарта боевых тревог, напряжённого ожидания приказов и команд на боевых постах, а все эти учебные боевые тревоги и «деловые игры- тренировки» нас только раздражали своей искусственностью, имитацией, неправдоподобием.

- «Хочу заняться работой. Теперь это уже не «обязаельная программа», а творческая работа, поиск. Надо украсить корабль так, как ни на одном корабле дивизии (12-й дивизии ракетных кораблей ДКБ ФМФ)».

- «Однако скоро праздники (День Великой Октябрьской Социалистической революции, 7 ноября). Надо привести в порядок «ленкаюту» и поддерживать этот порядок».

- «Сижу в «ленкаюте» сейчас. Идеальная чистота. Всю пыль высосал пылесосом. На палубе толстые синие ковры («ленкаюта» не отапливалась, поэтому тонкий линолеум на стальной палубе был очень холодным). На столе (президиума) шерстяная скатерть (вернее суконная, одна красного, а другая зелёного цвета). Газеты, журналы и идейная литература на открытых стеллажах. На переборках (ленкаюты) отражают свет светильников крсочные стенды, показывающие все стороны нашей корабельной жизни».

Стенды в «ленкаюте» – это моя гордость и ценность, потому что на них были фотографии нашей фотолетописи БПК «Свирепый», причём те и такие, которые по режиму секретности не могли быть в ДМБовских или иных личных альбомах.

Когда в «ленкаюте» собирались по вечерам моряки-годки на «посиделки у Суворова», мы практически каждый раз рассматривали эти фотки, читали подписи к ним, вспоминали и сочиняли подробности тех событий, которые мы пережили.

Для этого, для единства духа и памяти костяка «годковского» экипажа личного состава БПК «Свирепый» я и делал эти стенды. Чтобы «случайно» эти фотки не пропали, я закрыл эти стенды листами тонкого оргстекла…

- «Готовлю потихоньку вам сюрприз», - писал я родителям, намекая на первый том моего ДМБовского фотоальбома. – «Дело идёт медленно по многим причинам. Одна из причин и это основная причина всего, в том числе моего настроения и дел, - это то, что Славка Евдокимов, наконец, распрощался с флотом и ушёл вместе с ребятами в запас».

Да, вся группа «ДМБовской покраскоманды», выполнявшая «ДМБовский аккорд», внезапно получила приказ собраться и отправиться по домам. «ДМБовские годки» были несказанно рады тому, что «сыграют ДМБ» до «ноябрьских праздников» и будут дома «при параде» как раз «к праздничному обеду»…

«Сыграть ДМБ» перед общегосударственными праздниками, чтобы с почётом, гордостью и радостью сделать родным и домашним праздничный подарок своим появлением, - это наивысшая радость и наивысшее поощрение моряка срочной службы.

Я был очень рад за ребят, всячески помогал им собираться, оформлять их ДМБовские альбомы, дарил им из своих «запасов» лишних и отбракованных фотографий снимки с их участием, помогал Славке Евдокимову вытачивать из пластин светящейся в темноте пластмассы буквы «БФ» на погончики и всячески поддерживал их бодрое и нетерпеливое настроение пополам с щемящей грустью и печалью расставания…

С уходом этих «ДМБовских годков» и Славки Евдокимова я почувствовал себя осиротевшим…

- «Знаю и понимаю, что эта «меланхолия» моя скоро пройдёт, но пока она есть, так что вы не волнуйтесь».

- «Как красива со стороны наша флотская служба! Мужественная, стойкая, верная. Это верно, в самой идее морской службы, а в жизни – всё серо и незаметно».

- «Я расскажу вам потом, что вызвало эти строки. Это я запомнил»…

Дело в том, что краткое отсутствие командира корабля, особенно, замполита, вызвало некоторое «брожение» среди офицеров и мичманов и это брожение, то есть недовольство, своеволие и небрежение передалось личному составу, морякам, матросам и старшинам.

Политзанятия срывались, конспекты и планы занятий не писались, вместо занятий и тренировок всё чаще старпомом и командирами боевых частей проводились ремонтные и уборочные работы. Проверки кончились, звание «отличный корабль» и знамя алтайского комсомола мы получили, поэтому все стали «класть на политику большой болт с газовой резьбой». На «политику», а заодно и на меня, исполняющего обязанности комсорга корабля и помощника замполита…

Вот почему с особым удовольствием командир БЧ-1, старший лейтенант Г.Ф. Печкуров и старший помощник командира корабля, капитан-лейтенант Н.В. Протопопов под смешки и ухмылки матросов, «совали» меня на всякие хозработы, в погрузочно-разгрузочные команды, на вахты «не по профилю», демонстративно игнорировали мои попытки наладить регулярные политзанятия.

Вот почему я опять вынужден был вернуться в душный кубрик, на свою верхнюю койку под пучок гудящих и горячих электрических кабелей, на быстро набирающий сырость поролоновый матрас.

С приходом БПК «Свирепый» с БС (боевой службы) в ВМБ «Балтийск» что-то изменилось в общих настроениях экипажа корабля, чёткая и боевая дисциплина вдруг «пошатнулась», «во главу угла» встала «бравая исполнительность» желающих не только угодить начальству, но и предугадать хотения начальников.

С уходом «ДМБовских годков» ноябрьского призыва 1970 года, то есть моряков-военморов океанской закалки, стиль и манера поведения в экипаже БПК «Свирепый» стали меняться и не в лучшую сторону. Так мне казалось тогда…

- «Сегодня у меня намечается большой трудовой день».

Дело в том, что, выполняя приказ командира БЧ-1 и старпома, я «должен был как все нести тяготы военно-морской службы» и «если ты комсорг, то своим примером должен показывать рвение и энергию в выполнении указаний и приказов командиров и начальников».

«Весенние годки» призыва мая 1971 года, которые на полгода были старше меня по сроку службы с сочувствием, а молодые матросы и «салаги» с откровенными ухмылками и тайной радостью смотрели, как назидательно и показательно примерно «гоняют» меня по службе, вытравливая из меня «неуставную годковскую гордыню»…

Я не «огрызался», как другие мои одногодки, не обижался и не сопротивлялся начальникам. Я терпел там, где действительно их требования были уставными и фактически и логически оправданными, выполнял их приказы, но с таким внешним видом, будто удовлетворяю капризы больных или недопонимающих людей…

Такая моя позиция строго «уставного подчинения и поведения», а также требования ответного уставного поведения начальников и командиров, бесила некоторых, вызывала оторопь одних офицеров корабля и молчаливую поддержку других…

Глядя на меня и другие матросы и старшины стали не просто «сломя голову» выполнять высокомерно-капризные приказы и хотения начальников, а подчёркнуто чётко, строго и громко повторять «дикие» приказы, привлекая свидетелей к происходящему, а также предупреждать начальников о готовности доложить о неправильном приказе или требовании «по команде»…

Не зря, ох, не зря в 9-м флотском экипаже в Пионерское мы наизусть хором читали и заучивали нормы военно-морского устава и слушали, слушали и запоминали слова и предупреждения бывалых пожилых морских офицеров-преподавателей-командиров. Вот когда мне пригодились наши знания устава и правовых норм военно-морской службы.

А «большой трудовой день» - это была моя ночь, привычное время, когда я мог спокойно проявлять фотоплёнки, печатать фотографии, готовиться к политзанятиям, к выступлениям на собраниях в боевых частях, оформлять фотолетопись БПК «Свирепый» и свой ДМБовский альбом.

В такие ночи ко мне приходили не только мои друзья-матросы, но и мичмана и офицеры, которые говорили и намекали мне, что «всё пройдёт, когда придут из отпуска командир корабля и замполит».

- «Вам наверняка скучно слушать мои невесёлые умозаключения», - писал я родителям в письме, - «поэтому перехожу к моей простой и неинтересной сейчас жизни».

- «Сплю в кубрике. Там хорошо, но не чувствуется той вольготности как здесь (в ленкаюте). С сегодняшнего утра (писал уже глубокой ночью, то есть 3 ноября 1973 г.) начинаю поднакачивать мускулы. На днях взвешусь и скажу точно, сколько во мне тысячных долей тонны».

- «Вообще, чувствую – раздобрел. Опять же на днях, скорее всего завтра, пойду и сфотографируюсь (в фотоателье), ведь 14 ноября будет ровно 2 года моей службы. Осталось всего ничего…».

- «Пройдёт хандра, сменятся люди, опыт есть, цели поставлены, тогда уж надо будет выполнять намеченное. Впереди интересный год, последний перед большим стартом. Верно я выражаюсь, папа?».

- «Вот они – учебники (по физике, по математике, по русскому языку и литературе). Пока они мне только растравляют душу тем, что часто не раскрываются, а только изредка, но это ничего и здесь я вам ни слова не скажу, только одно: «Пожалуйста, почаще мне про них напоминайте, а то ведь я тут один, а пороков у меня достаточно».

Эти учебники я приготовил для подготовки в экзаменам в Севастопольский приборостроительный институт, в который поступал в 1970 году, но не набрал достаточное количество проходных баллов. Теперь, после службе на ВМФ, я имел то самое преимущество военнослужащего после демобилизации, которое помешало мне поступить в этот институт.

Я хотел поступить на учёбу именно в этот институт в Севастополе, потому что он готовил специалистов, инженеров и конструкторов по телемеханике, по устройствам и оборудования жизнеобеспечения и функционирования обитаемых подводных аппаратов и станций…

Это была программа подготовки специалистов и акванавтов для освоения глубин Мирового океана, вод прибрежного шельфа и морей СССР соизмеримая по масштабам, сложности и обеспечения с программой освоения космоса.

- «Сегодня с самого утра решал такой вопрос: «Поздравлять мне моих одноклассников с праздниками или закрыться в своём далеко?». С этим вопросом встал, с ним сейчас сижу и пишу письмо».

- «Я один, меня ничего не заботит, кроме военных забот, а у них там кипучая бурная жизнь. Немудрено забыть одного, когда вокруг 250 миллионов».

- «Может быть, меня никтошеньки не поздравит, тем более моё поздравление и пожелания всяческих благ и радостей в жизни будет звучать и радостно, и вместе с тем, с укором».

- «А мне важно не дать развалиться на просто воспоминания нашей памяти (школьной дружбы). Пожалуй, я сделаю эксперимент – заготовлю всем (школьным друзьям и подружкам) одинаковый текст. Напишу его на обороте моей фотки, которую снимал в океане (Северная Атлантика) на фоне скал Исландии и пошлю всем».

- «Сегодня 3 ноября 1973 года. Постараюсь к праздникам сделать вам подарок (прислать первый фотоальбом). Знайте, что это моё поздравление вам, а пока – «Поздравляю Вас с праздником Великого Октября! Желаю…, но чего может желать маме и папе сын? Только самое хорошее, самое радостное, самое весёлое и необходимое, самое главеное – это крепкого здоровья и долгих лет жизни. А мы здесь постараемся, чтобы это желание выполнялось. С праздником вас, мама и папа».

- «Однако мне пора. Хотел сделать сегодня (ночью) много. Сделал много больше, но не того, чего хотел. До свидания. Жду писем. Целую, Сашка».

В письме осталась чистой целая оборотная сторона листа. Не хватило сил справиться с волнением и необходимостью писать бодро тогда, когда совсем не весело.

Дело в том, что вся моя работа в «ленкаюте» библиотекарем, художником, фотографом и даже комсоргом оказалась под угрозой ликвидации.

Внезапно рывком открылась дверь в «ленкаюту». Старший помощник командира корабля, не глядя на меня, как будто меня не существовало, бегло осмотрел «ленкаюту» и громко приказал дежурному по низам «очистить к утру помещение от лишнего и лишних», а «ключ от «ленкаюты» принести ему лично в руки».

При этом он бегло заглянул во все ящики столов, на все полки, стеллажи, за все занавески и даже грубо, «не замечая», что я сижу за столом, рывком поднял крышку стола президиума (рундука) и увидел мой аттестат: шинель, шапку-ушанку, бушлат, робы, ботинки, тельники и т.д.

Хорошо, что я предусмотрительно оставил в дальнем углу библиотеки, в «шхере», сейф разведотдела штаба нашей 128-й бригады 12-й дивизии ракетных кораблей со всеми отчётами, вещдоками, фотографиями, а заодно с моими личными фотоальбомами и комплектом последних фотографий для командира корабля и замполита.

Единственно, что я мог сделать в этой ситуации, - это не встать при появлении старпома и проигнорировать, то есть «не заметить» его агрессивного поведения…