Судьба как философское понятие и личный миф в поэт

Ещё в начале XX века С.Л.Франк поставил перед пушкинистами задачу «тщательного изучения пушкинского словаря». Под последним он понимал не столько «полный механический перечень всех отдельных слов пушкинского языка» (такой словарь мы, к счастью, уже имеем), сколько толковый философский» (курсив наш. - Н. С.) словарь отдельных, излюбленных и значительных по смыслу терминов пушкинского зыка»1.
В рамках данной статьи мы хотели бы сделать попытку собрать  материал  к толкованию одного  из  возможных «философских» понятий такого словаря, которое, проходя через всю поэзию Пушкина, одновременно находит себе подтверждение в его прозаических  размышлениях  и  суждениях,  а  также  в биографических и автобиографических материалах. Мы имеем в виду понятие «судьбы» в его инвариантном пушкинском значении и смысле, установление которых и будет целью нашего исследования, а также все парадигматические и синтагматические варианты «рок», «доля», «участь» и т.д.
В «Словаре языка А.С.Пушкина» «судьба» определяется следующим образом:
«1. По религиозным представлениям - высшая сила или воля божества, предопределяющая все, что происходит в жизни. // О том, что предопределено свыше.
2. Доля, участь, жизненный путь кого-нибудь. // Условия существования, будущность кого-либо»2.
Данные определения отражают всего лишь разнообразие значений пушкинского понятия судьбы, но само слово «судьба» как знак художественного текста имеет и свое единственное инвариантное значение, которое толковый словарь установить не может и которое выявляется лишь при тщательном структурно-семиотическом анализе всей совокупности текстов поэта и реконструкции в них именно «текста судьбы».   По мнению Н.Ф.Кашниной и И.Г.Тимощук, соединение судьбы как высшей силы (fate) и судьбы как жизненного пути (destiny) в сознании человека возможно лишь в качестве личного мифа3.
   Таким образом, найденный и сформулированный пушкинский |личный миф и будет тем самым искомым инвариантом понятия «судьба». Сам термин «понятие» предполагает в себе «требование постоянности, совершенной определенности, всеобщего признания, однозначного   языкового   выражения   (см.:   Философский (энциклопедический словарь М., 1997. С. 354). Но пушкинское понятие судьбы не обладает ни признаками всеобщности, ни однозначным языковым выражением, ни тем более постоянством, так как судьба у Пушкина категория развивающаяся, в разные периоды жизни наполняемая разными смыслами. Поэтому правильнее будет говорить именно о личном мифе судьбы.
Личный миф состоит из Инварианта значения -  Инварианта языковой формы -Инварианта смысла.
Установление всех трех инвариантов и будет нашей целью.
1. Тем или иным значением знак наполняется только в определенном контексте, поэтому первая задача, которая перед нами стоит - проанализировать с семантической точки зрения синтаксическое окружение слова «судьба».
Если в «тексте судьбы» саму судьбу принять за объект, то все определения в сочетаниях «прилагательное + судьба» «причастие + судьба» можно считать оценочными атрибутами объекта, которые насчитывают свыше тридцати различных определений, данных поэтом судьбе. Причем большинство из них употреблены Пушкиным лишь однажды, исключение составляют всего шесть эпитетов:
«жестокая» (3),
«неведомая» (3),
«завистливая» (2),
«слепая» (2),
«завидная» (3),
«блуждающая» (3).
Повторное использование поэтом данных эпитетов не случайно - большинство остальных прилагательных образуют синонимичные ряды с выше перечисленными. Например, «жестокая» - «злая», «грозная», «враждебная» и т.д.; «неведомая» - «тайная»; «слепая» - «глухая», «беспристрастная»; «завистливая» -«ревнивая»,   «коварная»;   «блуждающая»   -   «изменчивая», «неверная» и т.д.; «завидная» - «дивная», «счастливая».
Необходимо отметить, что первые четыре оценочных атрибута характеризуют объект в первом его семантическом значении, отмеченном в «Словаре языка А.С. Пушкина», - судьба как понятие трансцендентное; а два последних выражают отношение поэта к судьбе во втором словарном значении - судьба как частное понятие личной жизни. К характеристикам первого значения судьбы можно добавить ещё одиночное, но существенное определение «неизбежная» и, на первый взгляд, неуместное и случайное в этом ряду негативных в целом оценок определение «милосердная» (к парадоксальности последней мы вернемся чуть позже). Оценочный ряд частного понятия судьбы дополняют одиночный эпитет «скромная» и эпитет «несчастная» с его синонимическим рядом: «горькая», «унылая», который составляет антонимическую оппозицию оценочному атрибуту «завидная». Таким образом, триада «завидная - скромная - несчастная» является 
как бы парадигмой понятия «блуждающая судьба». «Блуждающая» и будет основным оценочным атрибутом значения судьбы как жизненного пути. Основным же определением, выражающим отношение поэта к судьбе как высшей силе, можно считать оценочный атрибут «жестокая» и по частоте употребления, и по дому многочисленному синонимичному ряду.
Помимо проанализированного нами пространственного среза оценочной знаковости пушкинской категории судьбы, она имеет и свой временной срез, изучая который, можно пока условно делить три периода развития этой категории. С 1813 года по 1821 год в пушкинской поэтике господствуют оценочные атрибуты, характеризующие судьбу исключительно в её трансцендентном значении. В 1821 году Пушкин впервые дает определение судьбе во втором её словарном значении, и до 1829 года идет активная разработка этого ряда оценочных атрибутов, которые постепенно начинают превалировать над первыми. Но в 1830 году и все последующие годы происходит, на первый взгляд, странная вещь:
Пушкин вообще перестаёт употреблять оценочные атрибуты к слову «судьба» ни в том, ни в другом его значении, хотя само слово и оба его значения остаются.
Объясним эти метаморфозы и с точки зрения изменений в стиле, и с точки зрения изменений в мировоззрении поэта. Весь период творчества Пушкина с 1813 по 1821 годы можно назвать «предромантическим»4, во многом опирающимся на традиции классической и антологической поэзии, в которой преобладают мифологические мотивы и образы. Поэтому и категория судьбы мыслится Пушкиным в рамках античной мифологии как неизбежная, неумолимая и неведомая высшая сила. Но с возрастанием интереса поэта к романтической лирике и поэме, в которых на первое место выходят не всеобщие законы бытия, а интерес к индивидуальным проблемам личности, происходит степенное наполнение знака «судьба» новым смыслом. Эта тенденция особенно усиливается после 1825 года в так называемый «послеромантический» период, когда, с одной стороны, внимание Пушкина к частной жизни человека продолжает возрастать, а с другой, переосмысливается и само трансцендентное понятие судьбы. И в антологической поэзии, и в романтизме, особенно в его байроническом  варианте,  судьба  переживается  одинаково фаталистически и при этом обязательно возвышенно трагически (в словам А.Ф.Лосева, такое отношение к судьбе можно назвать «фатально-героическим»5). Но после 1825 года в мировоззрении Пушкина происходит нравственное «трезвение» и преодоление романтизма, вследствие чего само понятие судьбы как «высшей силы» мыслится не в отвлеченно-мифологическом, а в религиозно-бытовом аспекте. Отсюда и появление оценочного атрибута «милосердная» (1829 год «Тазит») судьба, который был невозможен в романтической картине мира. В религиозно-бытовом восприятии мира связь между судьбой человека и судьбой божьей волей теснее, как теснее она теперь в самом знаке между двумя значениями концепта судьбы. Поэтому исчезновение по 1830 года оценочных атрибутов «судьбы» - самое наглядно указание на то, что именно в этот период происходит приближен» двух вариантов значения пушкинского понятия судьбы к его основному инварианту, то есть происходит осознание поэтом своего личного мифа.
С другой стороны, все изменения в системе оценочны атрибутов связаны с постепенной «прозаизацией» пушкинское творчества, как в мировоззренческом плане - переход от юношеского романтического к более зрелому реалистическому мировоззрению, как в плане жанровой поэтики - в 1816 только лирика, а в 1830 - уже и роман в стихах, и поэмы, и трагедия, проза, так и в плане прозаизации стиля. Эпитет господствует у Пушкина лишь в поэтическом тексте, с возрастанием роли прозаических произведений увеличивается значение предиката уменьшается значение атрибута. И поскольку вообще происходит «прозаизация пушкинской поэзии»6, то вполне логично, что атрибут уступает место предикату, и здесь мы больше не встречаем ни в лирике, ни в поэмах определений к слову «судьба».
2. Сами же предикаты, под которыми мы понимаем прежде всего все глаголы и глагольные формы, а также краткие прилагательные, страдательные причастия в причастных оборот распределяются по всем периодам творчества поэта достаточно ровно и, в свою очередь, образуют следующие семантические группы.
1) Предикат объекта в первом значении               
Судьба        судила:
назначила,
готовила,
дала,
определила.
связала и т.п.
Судьба       осудила:
бросила;
разлучила;
грозит;
наказанный
(судьбой)
гонимый и т.п.
Судьба       не судила:
не свела;
не связала и т.п.
2)Отношение к предикату
Судьбе           покорствуя;
 послушный,
 привык,
 полагаясь и т.п.
Судьбу     проклинаю – благославляю.
3)Предикат объекта во втором значении
Судьба        решена;
 зависит от...
переменилась и т.п.
4) Отношение к предикату
Судьбу         вручаю;
 отдаю и т.п.
Судьбе          завидую – не завидую.



Итак, мы видим, что судьба как проявление высшей воли выполняет три функции: направления (судила), наказания (осудила) и отстранения (не осудила).
Этот предикативный ряд совпадает в авторском восприятии с атрибутивным: неведомая (судила, но что, пока не свершится -неизвестно), жестокая (осудила), слепая (не осудила). Отношение художественного субъекта к такой судьбе выражено триадой «благославляю  -  покорствую  -  проклинаю»  с  явным преимуществом за «покорствую». Если субъект «покорствует» воле судьбы, то логично, что своей жизнью от может распорядиться не иначе, как «вручив» и «отдав» её кому-либо или чему-либо. Это совпадение вариантов еще раз доказывает наличие личного мифа, тем более, что триада «благославляю - покорствую - проклинаю» в целом семантически близка к триаде «не завидую – вручаю – завидую», а обе они перекликаются с атрибутивной триадой «счастливая - блуждающая - несчастливая». Причем, наиболее близки здесь сами бинарные оппозиции, которые стремятся слиться и нивелироваться в центральном элементе триады. Это, во-первых, снова говорит о желании Пушкина яснее определить свое понимание судьбы и отношение к ней, то есть о движении к личному мифу. А во-вторых, дает возможность выделить ключевые составляющие этого мифа: Судьба «осудила» (то есть теперь она| «решена») частную судьбу субъекта быть «блуждающей» (то есть способной «переменяться»), и он, «покорствуя» этому решению «вручает» её кому- или чему-либо, указанному Судьбой (то теперь она «зависит от...»).
3. Продолжая поиск инвариантного значения знака «судьба» обратимся к анализу субстантивного окружения объекта нашего исследования, то есть к различного рода сочетаниям «судьба + существительное», всю совокупность которых можно разделить на несколько семантических групп.
а) Поле судьбы
Судьба     языка
Судьба произведения
Судьба автора
Судьба писаря
Судьба вдовы
Судьба крестьянина (землевладельца, негра)
Судьба Долгорукого Судьба самозванца Судьба детей
Судьба семейства Судьба отечества
Судьба Греции Судьба Европы Судьба человечества Судьба земли

Как мы видим, поле действия судьбы в пушкинском «тексте судьбы» чрезвычайно широко, что указывает на универсальный характер этой категории для всего бытия, то есть судьба, скажем, самозванца или крестьянина подчинена и развивается по тем законам, что и судьба отечества или всего человечества. Такая универсальность обусловлена тем, что у Пушкина нет объекта судьбы, а есть только субъект. То есть судьба - понятие личностное, вне человеческой деятельности судьбы нет. Такое понимание судьбы отрицает в ней возможность видеть слепую силу природы, игру случая и т.д. Судьба у Пушкина - всегда воля Личности, направленная на личность.
б) Субъект судьбы
Наперсники судьбы    Властелин судьбы Пасынок судьбы
         Муж судьбы
Анализируя сам субъект судьбы, мы снова сталкиваемся с бинарной оппозицией «счастливый - несчастливый», стремящейся преодолеть свою бинарность. Такое преодоление возможно только как избавление от произвола Судьбы, которую можно победить, лишь став властелином своей собственной судьбы. Такое соединение смыслов субъекта судьбы в личном мифе связано у Пушкина с размышлениями над личностями Наполеона и Петра. Именно их он неоднократно называет то «властелинами судьбы», то «посланниками провидения», то «роковыми избранниками» и т.д. Но такой взгляд на субъекта судьбы противоречит атрибутивному и предикативному компонентам личного мифа (судьба всегда «блуждающая» от счастья к несчастью, судьбу «вручаю», судьбе «покоряюсь»). Поэтому триада «наперсник судьбы - властелин судьбы - пасынок судьбы» подвергается критике самим Пушкиным в «Пиковой даме» (1833), в которой представлены все разновидности субъекта судьбы. «Наперсники судьбы» - Томский, старая графиня7; «пасынки судьбы» - Лиза, сам Германн; «властелин судьбы» - тот же Германн, вернее его мечта  и стремление стать таковым, которые разоблачаются Пушкиным. Таким образом, происходит отрицание «властелина судьбы» и сохранение бинарной оппозиции, которая все-таки продолжает стремиться к соединению в личном мифе, намеченном в «Пиковой даме» образом Сурина8. И теперь триаду субъекта судьбы возглавляет не «властелин судьбы», а «человек судьбы». Такого названия субъекта у Пушкина нет, это имя предложено В.Топоровым, но по своей сути этот новый субъект судьбы, образ которого складывается в творчестве поэта 30-х годов, вполне определен данным понятием. «Человек судьбы», как его определяет В.Топоров, «тот, кто взыскан ею... кто сам, как бы изнутри себя, был готов стать таким человеком и мог им стать... кто осуществил себя как человека судьбы задолго до того, как она исполнила свое назначение в отношении его, и не только потому, что она остановила на нем свой взгляд… отметив, однако, его путь как великими делами, так и страшными бедами и мучительными испытаниями, но и потому, что он... откликнулся судьбе, свободно и добровольно вверил себя ей... и сумел органично слить «свое» субъективное с «её» объективным в общую субстанцию, соединив свою личную, «малую» судьбу с «большой» Судьбой - мироправительницей».
В этом смысле «человеком судьбы» можно назвать и Петра Гринёва, и Машу  Миронову - героев «Капитанской дочки», последнего и в каком-то смысле итогового романа Пушкина. Образ Петра Гринёва, свободно и сознательно вверившего себя в руки Провиденья, чутко прислушивавшегося к его знакам (снам, встречам, случайностям) и при этом ясно понимающего цель и  смысл своей судьбы, есть логическое завершение генезиса субъекта судьбы. Героя романа в равной степени можно назвать и «пасынком судьбы» (вместо гвардии попал в отдаленную крепость, был ранен на дуэли, чуть не повешен, лишился невесты, попал в тюрьму) и ее «любимцем» (в глухой крепости нашел свое счастье, остался жив на  дуэли, избежал повешенья, спас-таки свою невесту и в конце концов помилован государыней). Но на самом деле он всего лишь «человек судьбы», верный и верящий ей до конца, за что в конечном итоге вознагражден не только он сам, но и весь его род (и ныне «потомки их благоденствуют в Симбирской губернии»).
в) Структура функционирования судьбы
Имя Судьбы Произвол Судьбы Отношение субъекта

         Удары Судьбы Укор Судьбам


         Гнев Судьбы Назло Судьбе
Сети Судьбы
         Гонения Судьбы Презрение Судьбе
Цепь Судьбы
         Превратности Судьбы и т.д Зашита от Судьбы

         Рука Судьбы


Закон Судьбы Попечение Судьбы Восприпие субъекта
Круг Судьбы Решение Судьбы
 
                Завет Судьбы         Заботы и тревогн Судьбы
Тайна Судьбы Дар Судьбы         Шум и труд Судьбы

В рамках данной статьи мы не будем подробно анализировать каждый структурный компонент выведенной схемы, тем более, что она достаточно очевидна и не требует подробной расшифровки. Остановимся лишь на трёх основных компонентах в структуре Имени Судьбы: Закон Судьбы, Круг Судьбы и Тайна Судьбы (Сеть и Цепь судьбы напрямую связаны с функциональным компонентом Произвол Судьбы и сами являются производными и зависимыми от Закона и Круга Судьбы).
Закон Судьбы сформулирован у Пушкина достаточно определенно и четко. Это его философская идеология, которая проходит в качестве сквозного образа и через поэзию, и через прозу, и через личную переписку (например, «К Каверину» (1817), «К Щербинину» (1819), «Стансы Толстому» (1819), «Телега жизни» (1823) и т.д. вплоть до 1836 года). В качестве примера приведем две цитаты, раскрывающие Закон Судьбы. «Общая судьба» (1826)
Во ржи был василек прекрасный,
 Он взрос весною, летом цвел
 И наконец, увял в дни осени ненастной –
Вот смертного удел.
Из письма к Вяземскому (1831): «Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев; новые созреют нам друзья; дочь у тебя будет расти; вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши - старые хрычевки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята...»
Закон Судьбы у Пушкина проявляется прежде всего в цикличном   круговороте   времени,   в  упорядоченности   и определенности каждого явления, в необратимости личного и в типичной повторяемости родового, в неизбежности ухода из жизни и одновременно её неиссякаемости.
Из Закона Судьбы вытекает и другая категория Имени Судьбы - Круг Судьбы, которая собственно и представляет собой форму, в нем проявляет себя Закон Судьбы. Вот почему эта категория находит своё выражение главным образом в основной композиционной модели пушкинских произведений (кольцевая композиция), по которой построены такие произведения, как «Руслан и Людмила», «Борис Годунов», «Повести Белкина», «Пиковая дама», «Капитанская дочка» и т.д.
Тайна Судьбы связана с поиском смысла жизни, с попытками предсказать судьбу, заглянуть в будущее. Иначе - Тайна Судьбы реализует себя в Знаках Судьбы; поэтому заметить и понять Знаки Судьбы и значит разгадать ее Тайну. Не вдаваясь в анализ, а лишь указав на направление возможного исследования, мы можем предложить следующую иерархию Знаков Судьбы:
Предчувствия и приметы
Оракулы, предсказания, гадания
Речевые клише
Сны
Имена12
Графические символы: рисунки Пушкина (Знаки Зодиака, изображение кораблей, лодок).
Если в целом посмотреть на структуру функционирования Судьбы, то мы увидим, что одна ее часть - Произвол Судьбы и отношение субъекта к этому произволу составляют оппозицию другой части - Попечение Судьбы и его Восприятие субъектом. В качестве Решения Судьбы тоже могут выступать и гонения, и  удары, но в одном случае они будут восприниматься как Произвол Судьбы, а в другом как «Заботы и тревоги» судьбы. Все зависит от того, кто является субъектом судьбы. Первая половина схемы — это функционирование Судьбы с точки зрения её «пасынка», который, впрочем,   в   любой   момент   может   перейти   в   свою противоположность и стать «наперсником» судьбы. Такое же восприятие характерно и для «властелина» судьбы, который всегда настроен на борьбу с судьбой, а значит может видеть в ней только враждебное начало. Для такого субъекта и Закон и Круг Судьбы кажутся Цепью и Сетью. Поэтому схема Закон Судьбы, Круг Судьбы ; Попечение Судьбы ; Восприятие субъекта - это взгляд на судьбу с точки зрения «человека судьбы». Для него доступна и Тайна Судьбы, приоткрывающая себя в своих Знаках, которыми в своей гордыне может пренебречь «властелин судьбы» и в которых «пасынок» или «наперсник», воспринимающие судьбу как произвол, видят лишь случайности.
Итак, проанализировав семантику синтаксического окружения слова «судьба» как знака, мы вполне можем сформулировать пушкинский инвариант его смысла. Судьба – это воля Личности, направленная на личность, осознанная и принятая ей в качестве личной воли. Такой инвариант существовал и был действителен в творчестве поэта во все периоды, начиная с лицейского, хотя к полному осознанию его Пушкин пришел только в 30-е годы. Но мы рассмотрели    лишь    внутренние    парадигматические    и синтагматические связи Знака Судьбы, то есть установили всего лишь инвариант значения слова «судьба», но не самого понятия в целом, то есть так и не сформулировали Личный миф.
4. Если само слово «судьба» принять за инвариант формы, то всю совокупность вариантов, которые встречаются в поэтике Пушкина, можно распределить на три группы. Первая включает в себя варианты «удел», «доля», «участь», образующие парадигму слова «судьба» со значением «жизненный путь кого-либо». «Удел» - самый ранний вариант этой парадигмы (впервые встречается в 1814 году) и принадлежит только поэзии Пушкина. Оценочные атрибуты, а также предикаты, сопровождающие этот вариант, имеют некоторый семантический оттенок обобщения и типизации: «обыкновенный удел», «всеобщий удел», «страдать - смертного удел», «удел певцов» и т.д.; и в целом отличаются возвышенной поэтической   семантикой:   «гордый»,   «горестный»   (вместо «горький») и т.д. «Удел» как вариант господствует в ранней лирике до 1818 года включительно и потом эпизодически появляется до 1826 года, после чего исчезает из «текста судьбы» Пушкина, уступая место уже прозаическому (только в прозе) варианту «участь». Хотя впервые форма «участь» была употреблена Пушкиным еще в 1816 году, и в лирике, но настоящее её место в прозе, куда не проникают ни «удел», ни «доля», и доминирующим вариантом она становится только после 1826 года. В этом парадигматическом ряду вариант «доля» является всего лишь стилистическим вариантом. Он встречается, хотя и редко, во все периоды творчества поэта, но характерен для народно-поэтической и песенной стилизации. Таким образом, основным вариантом формы, а значит носителем значения и смысла (еще раз уточняем - значения «жизненный путь кого-либо») до 1826 года будет «удел», после им становится вариант «участь». Объясняется это, как и в случае с оценочными атрибутами, во-первых, общей «прозаизацией стиля» Пушкина, во-вторых, изменениями в жанровой поэтике (увеличение объема прозаических произведений), и в-третьих, генезисом художественного и жизненного мироощущения Пушки (от романтизма к реализму, с одной стороны, и от эстетизма и литературности к религиозно-бытовому восприятию мира, другой). Но смена вариантов указывает и на изменение в смысле понятия «жизненный путь».
Как мы помним, до 1821 года Пушкин уделяет большое внимание судьбе как «высшей воле», поэтому «жизненный пути выступает в качестве «удела», то есть имеет абстрактно-обобщенный, неиндивидуальный смысл - «жизненный путь вообще, то есть любого, каждого». Когда же второе значение знака «судьба» начинает доминировать над первым, на место «удела» приход «участь», несущая в себе более конкретный, личностный (особей часто у Пушкина - «моя», «твоя», «её» «участь») и одновременно реально-бытовой смысл. И то, что вариант «участь» остаётся основным и после 1830 года, когда формируется Личный миф| Пушкина, говорит о том, что заложенный в нем указанный смысл судьбы как «жизненного пути» приобретает инвариантную значимость.
Второй парадигматический ряд формы «судьба», но уже со значением «высшая сила или воля общества», составляют вариант «Парка», «рок», «провиденье».
Парка (в единственном числе) - древнеримская боги рождения; (во множественном числе) Парки - богини судьбы. Пушкин употребляет это мифологическое имя в единственном числе, но пользуется сложившимся в мифологии образом Парк как богинь судьбы. Его Парка - старуха, прядущая нить жизни. В результате она уже не богиня рождения, и не совсем богиня судьбы.
Если Парка есть вариант слова «судьба» в его значении «высшая сила или воля божества», то у такой судьбы совершенно отсутствуют функции определения и наказания, она всегда отстранена. Не в её власти что-либо изменить в личной судьбе человека, она не способна ни судить, ни осудить, она лишь отмеряет  срок его жизни.
Пушкинская Парка - это всего лишь мифическое имя Закона судьбы, это синоним течения жизни. То есть это не совсем полноценный вариант судьбы, а скорее интертекстуальный ее вариант, потому что Парка - скорее вариант самой жизни: «Парки бабье лепетанье... жизни мышья беготня...»
Образ Парки возникает в поэзии Пушкина лишь тогда, когда он особенно остро чувствует одиночество и покинутость человека судьбой. Парка - это «судьба со знаком «минус»», это отсутствие судьбы. Поэтому смысл данного варианта определяется следующей парадигмой признаков: равнодушие, однообразие, бессмысленность, бесстрастность, слепота и глухота. Это высшее бессилие или безволие божества.
Но Парка как вариант судьбы слишком редко встречается в текстах Пушкина и скорее является симптомом каких-либо кризисных минут в мироощущении поэта, чем его настоящее философское понимание судьбы. И в этом смысле Парка составляет оппозицию «року» - самому употребляемому Пушкиным варианту данной парадигмы. Рок - это самый ранний вариант (с 1813 года), хотя Парка появилась в «тексте судьбы» Пушкина всего годом позже (1814 год), но зато она на несколько лет пережила «рок» - последний раз встречается в лирике 1835 года; «рок» же исчезает и из поэзии и из прозы уже в 1832 году (хотя эпитет «роковой» активно используется поэтом вплоть до 1836 года).
Всё, что касается понятий «тайная судьба», «жестокая судьба», «произвол судьбы», «предикативная функция наказания», относится  к року:  «могучий»,  «неумолимый»,  «тайный», «угрожает», «осудил», «отъял», «гонимый роком» и т.д. Значение варианта формы «рок» совпадает со значением инварианта формы «судьба» - «высшая сила», но смысл формы определяется как неумолимая, тайная высшая сила, осуждающая и наказывающая человека в своём произволе. Таким образом, первая половина рассмотренной нами выше структуры функционирования Судьбы:
Цепь Судьбы, Сети Судьбы —> Произвол Судьбы —> Отношение субъекта - реализуется именно вариантом «рок».
Чтобы точнее определить смысловое поле «рока», посмотрим на его синтагматические связи, то есть на все словосочетания с определением «роковой», которое имеет в «Словаое языка А.С. Пушкина» три значения:
1. Определенный роком, судьбой, такой, которого нельзя избежать; неотвратимый, неодолимый.
2. Решающий, определяющий чью-либо судьбу, участь, исход.
3. Несущий, таящий в себе гибель, бедствия, несчастие.
Из этих трех значений первое и особенно третье наиболее распространены, то есть «рок» - это еще и неотвратимая гибельная высшая сила. Если в случае с Паркой человек страдает отсутствия внимания со стороны судьбы, то, воспринимая судьбу как рок, он страдает от её напора, от её пристрастности и враждебности, которые также бессмысленны, как «лепетанье Парки» (рок -   тайный, его смысл непостижим). Всё это подтверждается и анализом синтагматических связей, при котором мы можем выделить несколько смысловых групп, называющих по действия рока.

   
Страсть и смерть так же неотвратимы, неодолимы, как так же несут за собой гибель и несчастия, поэтому связь их с ним очевидна. Их можно считать синтагматическими вариантами понятия «рок». Что касается Знаков рока, то они не имеют ничего общего со Знаками Судьбы по сути и схожи лишь формой. Знак Судьбы - это знак помощи человеку от Судьбы, указатель верного пути, который сам человек вправе заметить или не заметить. Знаки рока по другому можно назвать Печатью рока, они лишь указывают на то, что судьба человека обречена развиваться только в этом выбранном роком направлении. Знаки Судьбы могут помочь  прикоснуться к Тайне Судьбы. Знаки Рока никакой тайны не раскрывают, они лишь подтверждают наши худшие опасения и предчувствия. Знак Судьбы – это дар для «человека судьбы»; Знаки  рока - лишь фатально преследуют «властелина судьбы» или иначе «Мужа рока».
Последняя группа «судьба - рок - риск» названа так условно и включает в себя все те же виды человеческой деятельности, где господствует произвол рока: это и война, и дуэль, и игра, то есть все те бинарные сферы, которые обязательно подразумевают гибель и проигрыш одной стороны, и победу и торжество другой при полной непредсказуемости конечного исхода для участников. Таким образом, понятие «рок» пересекается здесь с понятием «случай». Тот смысл, которым наполняется судьба при назывании её мифическим   именем   Парка,   исключает   всякое   высшее волеизъявление, то есть все, что происходит в человеческой жизни частного, не обусловленного Законом Судьбы (рождение, взросление, старение, смерть), всё - случайно. Судьба есть цепь случайностей, рок же отвергает всякую случайность, ибо он неизбежен и однонаправлен, но принимает он всегда форму произвола, то есть случайности, ибо логика его принципиально непостижима и покрыта тайной.
Но рок как вариант формы судьбы господствует в «тексте судьбы» Пушкина только до 1832 года, и даже раньше, начиная с 1825 года (с «Бориса Годунова»), позиции этого варианта сильно потеснены третьим вариантом парадигмы «высшая сила» -Провиденьем.
В свою очередь, Провиденье - это основное имя парадигмы форм судьбы со значением «высшая божественная сила». Например: «тайный промысел» (1820), «провиденье искушал» (1823), «тайная воля провиденья» (1823), «святое провидение» (1825), «послал всевышний» (1825), «бог судна» (1825), «божий суд» (1825), «промысел небесный» (1825), «Господь судна» (1830), «покоримся воле божьей» (1836) и т.д.
Провидение, как оно определяется в «Словаре языка А.С.Пушкина», - «высшая божественная сила, направляющая оудьбы людей и всего мира ко благу». Тем самым провиденье составляет оппозицию року по предикату: направлять «ко благу» -^к гибели»; по субъекту: «человек судьбы» - «муж рока»; по
адение как попечение13. И наконец, по отношению к категор* ая и случайности. При варианте «рок» - случай всего лиц ?вол и тайна рока; провиденье наделяет случай атрибута^ п-венной категории, ибо провиденье есть сама категор< лъенная. В случае проверяется нравственная и религиозна ?а человека, и в зависимости от того, выдержал ли человек э| грку или нет, случай выступает либо как «мощное, мгновенно не Провиденья», карающее и направляющее, либо как Зн| бы, ибо разгаданный случай и есть судьба. Таким образом, подводя итоги анализа вариантов парадигмЗ ба как «высшая сила», можно сказать, что выделенная нам) ^а «Парка-рок-Провиденье» логична и взаимообусловлена, ой зетствует трем предикативным функциям Судьбы: не судила! ила - судила (в Парке главная отстраняющая функция, в роке| ощая, в Провиденье - направляющая). Оппозиция «рок | .идение» в свою очередь реализует в себе оппозицию структур дионирования судьбы. Если же проводить параллели эт< гщгмы вариантов с парадигмой судьбы как «жизненного пути >оку» соответствует «удел», а «Провидению» - «участь». Таки зом, мы видим движение в мировоззрении Пушкина понят! 5ы от удела к участи и от рока к провидению. Участь [идение - это конечный итог развития смысла категорь 5ы. Именно они соединяются в Личном мифе, и именно в этс| инении можно определить инвариант смысла понятия Судьб! рый, однако, должен учитывать и смысловые нюансы роц а, Парки,доли.
Смысл понятия судьбы, как нам кажется, может бы" делен через слово «суд». Не случайно и В.Даль лщ деление судьбы как «Суд, судилище, расправа» и уж только I ом значении все варианты: «рок», «участь», «промысел» и т4 {» есть основа всех наименований функций судьбы: .судщ ила, не осудила. Все варианты смыслов всех вариантов фор» ьба» содержат это понятие: Парка - отрицание всякого су;
- понимание суда как расправы, а Провидение собственно^ ничто иное, как Суд Божий. Суд Божий и будет тем последнй
 
Наследие Пушкина. Поэтика и философия
предполагает принятие высшей волей Личности (Провиденъем) решения относительно участи личности в соответствии с её заслугами или провинностями и исполнение этого решения самой личностью. Таким образом, мы видим взаимообусловленность инварианта значения и инварианта смысла, то есть наш структурно-семантический   анализ   пушкинского   понятия   судьбы   и реконструкцию его личного мифа можно считать законченными.
Однако, есть третья парадигма вариантов форм «судьбы», которая вся состоит из интертекстуальных вариантов: «Фортуна», «жребий», «счастье». С одной стороны, «Фортуна» - вариант судьбы со значением «высшая сила», жребий - со значением «жизненный путь» и счастье с этим же значением, но все они одновременно являются вариантом понятия «Случай», все содержат в   себе   семантику   случайности.   Выходит,   что   этот парадигматический ряд с внутренней оппозицией «судьба - случай» является как бы посредником между парадигмой «высшей силы» и парадигмой «жизненного пути» и указывает на форму, в которой осуществляются все взаимодействия и отношения между «роком» и «уделом», «участью» и «Провидением», то есть именно случай даёт возможность соединить высшую волю с волей человека.
«Текст Судьбы», как и всякий текст, имеет три уровня:
семантический, синтаксический и парадигматический. Подводя итог нашей статьи, можно сказать, что итогом развития семантики пушкинского «текста судьбы» является смысловой инвариант Суд Божий; синтаксический уровень характеризуется генезисом субъекта судьбы - и как его итог - формированием понятия «человек судьбы»; и наконец, на уровне прагматики основным условием и формой отношения знаков выступает случай, анализу понятия которого можно посвятить отдельную статью в «философском» словаре языка А.С.Пушкина.
Примечания
Франк С.Л. О задачах познания Пушкина // Этюд о Пушкине. СПб., 1998.
С.90.

 Калинина Н.Ф., Тимощук И.Г. Основы юнгианского анализа сновиден! М., 1997. С.255.                .
4 См. периодизацию творчества А.С. Пушкина в кн. Баевского В. История русской поэзии (1730-1980). М., 1994.
5 Лосев А.Ф. Дерзание духа. СПб., 1996.                ,
6 Шмид Вольф Проза Пушкина в поэтическом прочтении. СПб., 1996. 33.
7 Архангельский   А.Н.   Герои   Пушкина.   Очерки   литератур» характерологии. М., 1999.
8 Подробней см.: Жукова С.Е., Суздальцева Н.В. «Философия случая| судьбы в повести «Пиковая дама» А.С.Пушкина» // Пушкин на пороге века: провинциальный контекст. Вып.2. Арзамас, 2000.
9 Топоров В.Н. Эней - человек судьбы. Ч. 1. М., 1993.
10 О «симметрии» и «кольцевой композиции» «Бориса Годунова» Непомнящий В.С. Поэзия и судьба. Над страницами духовной биограф Пушкина М., 1997. С. 280; о «кольцевых скрепах» в «Пиковой даме>;
Фортунатов Н.М. Эффект Болдинской осени. Н.Новгород, 1999. С 152| «кольцевой композиции» «Повестей Белкина» - Пяткин С.Н., Суздальце Н.В. «Проблема России и Запада в «Повестях Белкина» А.С.Пушкина)! Пушкин на пороге XXI века: провинциальный контекст. Вып.1. Арза» 1999.
и О «словесных мотивах», предвосхищающих судьбу героев, В.Шмид Указ. соч. С. 210-238; Архангельский А.Н. Указ. соч. С. 151.
12 О «судьбоносности» имён см.: Красухин Г.Г. Доверимся Пушк» Анализ пушкинской поэзии, прозы и драматургии. М., 1999. Флоренс» П. ИменаМ., 1993.
13 «Промысел еси Божия попечения о существах». Св.Иоанн Дамас «Точное уложение» . Кн. 2, гл. 29.