Как я стал писателем

Рой Рябинкин, ех Виссарион Орлов
 
 
Я рос, как многие, в глуши.
Н. А. Некрасов.



Моё детство прошло в деревеньке из одной улицы, которая за околицей превращалась в  полевую дорогу и терялась среди необъятной  таврийской степи, высушенной знойными  суховеями.

Здесь мало что изменилось за прошедшие годы. Так же утопают в абрикосовых садах белёные извёсткой хаты. На  огородах  осенью,  как  сказочные терема, вырастают стога  золотой соломы. Зимой в теплых хлевах жуют неторопливую жвачку мудрые коровы, пахнущие молоком и люцерновым сеном. Весной жаворонки, невидимые в бездонном небе, оглашают степь бесконечными трелями, и она пробуждается и  расцветает  на короткое время.
 
Жизнь в степных селениях катится по издревле заведенному кругу, незыблемому, как солнцеворот.  Посевная кампания, уборочная страда, а между ними зима, как проверка  землепашцев на прочность.
 
Степь завораживает хлебороба, околдовывает размеренностью. Он свято верит, что жизнь на земле продолжается потому, что он убрал в закрома  янтарное  зерно пшеницы, а следующей весной  часть этого  зерна вновь  засеет  в  жаждущую  семени землю.   Земледелец   знает наверное, что является важной частью мироздания, и  что небесные светила остановятся, если он не отсеется, как только запарует  прогретая  солнцем  пашня.

Степные миражи на горизонте волновали и манили меня. С неполным средним образованием  я уехал в город учиться дальше. Техникумы - так раньше назывались колледжи. Меня зачислили  в один из них, и поначалу я старался пореже открывать рот, поскольку однокурсники и некоторые преподаватели посмеивались над моим деревенским говором.
 
Я изъяснялся на своеобразном "суржике": смеси русского и украинского языков. Так «балакали» в моём селе кровно породнившиеся между собой два братских народа, и я был свято уверен, что и по всей стране в праздники бабы "спивают" на завалинках попеременно то "Туман яром", то "Ой мороз, мороз!".
 Читатель, попытайся представить деревенского парнишку, никогда до этого не покидавшего родное село, где из всех развлечений доступными были лишь библиотека и раз в неделю - кино в глинобитной мазанке, на английский манер названной клубом.
 
Библиотека моего детства была богатейшей! Она наполнялась лучшими произведениями русской и зарубежной литературы стараниями молоденькой образованной библиотекарши, приехавшей к нам по распределению и оставшейся навсегда. Молодой красавец Анатолий оказался героем её романа. А сельская библиотека - центром моей вселенной! Нам разрешалось самим выбирать книги на стеллажах. До сих пор помню, где стояла каждая из них!
 
Надо ли говорить, что я боготворил Ольгу Евгеньевну с первого класса... Набирал, как правило, с десяток книг и через три-четыре дня уже возвращал их. Помню, она засомневалась как-то, что я их прочитываю, а не просматриваю, и устроила настоящий публичный экзамен, открывая возвращаемые книги наугад на любой странице. Публичный - потому, что в ее библиотеке было всегда многолюдно. Не я один был заядлым книгочеем. Мне удалось выдержать испытание, уверенно продолжая выбранные ею отрывки, и она, как-то по-особому взглянув на меня, карапуза,  подвела к стеллажам: "Иди, выбирай книги!". Вот на что способна любовь! Моя богиня подвигала меня на новые свершения, и я не разочаровывал ее.
 
В первые дни разлуки я жестоко тосковал по вольной ветреной степи в душном и суетном городе. Я и сейчас слабо владею устной речью.  Увлекаюсь, начинаю частить и проглатываю слова. Мысль опережает язык. Помогая ему, начинаю жестикулировать! Со стороны выглядит весьма комично! А тогда на новом месте предпочитал большей частью отмалчиваться.


Как-то на уроке литературы потребовалось написать сочинение с анализом романа Л. Толстого "Война и мир". А я роман так и не удосужился прочитать. Еще дома меня привлекло его эпическое название. Но нудный вечер у Анны Шерер отбил охоту к дальнейшему чтению.
 
 У нас в деревне на вечерних посиделках было не в пример интереснее! Наших родителей, словно между мельничными жерновами, пропустила сквозь себя война, и им было, что вспомнить! А мы, дети, совсем переставали дышать на теплой печке, вместе с ними переживая ужасы минувшей мировой бойни. Больше половины ушедших воевать с немцем остались лежать в чужих землях, а вернувшиеся пугали увечьями нас, детвору.

 Нет, не мой то был роман! Тогда как повести "Детство. Отрочество. Юность" я зачитал до дыр! Мир юного героя был близок и понятен мне, его ровеснику. Даже идиотский самоанализ, как с меня был списан. Помните -  я сейчас думаю том, что я сейчас думаю... Всегда читал только то, что считал интересным. И вот влип!
 
Лихорадочно ищу выход из положения. Преподавательницу-то на ее уроках я слушал с интересом и кое-какое представление о романе имел. С ее слов, после гибели  Андрея Болконского, Наташа стала женой Пьера Безухова. А он, как следует из романа, был человеком передовых для своего времени взглядов. После войны 1812 года с «Буанопартом» в среде молодых дворян, которые сравнили Россию с прогрессивной Европой, сделалось брожение. Наверняка, подумал я, и Пьер не остался в стороне.
 
Озаглавливаю свой опус "А если Наташа - жена декабриста?" и за урок успеваю написать рассказ в эпистолярном жанре, в виде переписки Наташи с сестрой Софьей, щедро пересыпая его запятыми по принципу: каши маслом не испортишь! В нем из писем Наташи постепенно вырисовывается, как Пьер примкнул к декабристам, и чем этот поступок впоследствии обернулся для него и Наташи.
Конечно же, он в числе других участников мятежа был схвачен и отправлен в Сибирь на каторжные работы. Прощальное письмо Наташи к сестре даже мне, автору, порвало сердце на части! Наташа, подчиняясь моей фантазии, последовала за мужем в Сибирь, подобно другим женам декабристов, не успев повидать перед разлукой сестру.

 Я сдал своё сочинение на проверку, в душе надеясь, что пронесёт, и учительница не заподозрит, что романа  я в глаза не видел. Через минуту забыл и думать о нём. Мало ли дел у пятнадцатилетнего подростка, - всюду надо успеть!

Спустя пару дней кто-то вызывает меня в коридор прямо с урока аналитической химии. Вся группа многозначительно переглянулась. Но я был озадачен не меньше их. Девушки у меня еще не было. Я и говорить толком не умел, какие там ухаживания!

 В узком темном коридоре, ведущем в химлабораторию, стояла чем-то возбуждённая «училка» русской литературы. «Ты, такой-то?» - назвала она мою фамилию. Я похолодел от ужаса…  «Всё! - думаю, пропала «степуха» (так ласково мы называли стипендию). Я сразу вспомнил свой авантюрный рассказ в письмах и понял, что меня вычислили. «Сейчас спросит, - подумал, - почему не прочитал роман?

Она взяла меня за плечи и подвела к окну, чтобы получше рассмотреть.
 - Так вот ты какой! - произнесла она, с сомнением разглядывая меня. Потом, глядя на моё перепуганное лицо, спросила: - Ты сам написал сочинение?
 Тут только я увидел в руках у нее свою тетрадь по литературе. Поняв, что отпираться бесполезно, утвердительно кивнул головой.
 
 Она вдруг взяла меня за руку и, пожав ее, поздравила  с удачным  сочинением. Потом стала уверять, что у меня есть определённые литературные способности и предложила поучаствовать в городском конкурсе сочинений учащихся. «Мы не окончили разговор, - сказала она мне напоследок и отпустила на урок.

 На следующем уроке литературы, раздав и прокомментировав сочинения моих однокурсников, преподавательница вдруг сказала: «Одно сочинение я хотела бы прочитать вам целиком». Я сидел, как на гвоздях, так как всем уже вернули тетради, кроме моей, и мне хватило ума сообразить, что речь идет о моём опусе. Никто, правда, этого не заметил, до того незначительную ступеньку в иерархии группы я занимал. «Отряд не заметил потери бойца!» пелось в популярной некогда песне. Это, как раз, про мой случай.

 Надо сказать, что специальность, которую мы изучали, была связана с металлургическим производством и, честно говоря, ребята со слесарными и электроизмерительными приборами управлялись намного лучше, чем с письменными принадлежностями. А уж содержание романа Льва Толстого интересовало их так же мало, как и меня в то время.
 
 Но, по мере чтения вымышленной переписки двух сестёр, в аудитории мало-помалу установилась абсолютная тишина, прерываемая шумом изредка проезжающих за окнами маршрутных автобусов.
 Наконец, чтение закончено. С задней парты, иерархического олимпа группы, в звенящей, как мне показалось тишине, раздался голос Васи Катанцева, студента, уже отслужившего армию:
 - Вы хотите сказать, Светлана Васильевна, что это написал кто-то из этих скворцов?
 Он с высоты своего возраста и опыта армейской службы называл нас не иначе как желторотыми скворцами.
 - Да, это написал один из вас, чем чрезвычайно порадовал меня и, надеюсь, вас.
 - Кто же это, черт возьми! - заволновалась аудитория, размахивая учебными тетрадями. Я сидел, как загипнотизированный, не отводя глаз от преподавательницы, как кролик от удава.
 - Возьми свою тетрадь,- обратилась ко мне по фамилии преподавательница, и не успел я подняться, как вся группа разом обернулась и недоуменно уставилась на меня.

 Прозвенел звонок. Мы  шумно вышли на перемену. Однокурсники обступили меня. Сыпались вопросы, кто-то поздравлял меня, кто-то ерошил мои волосы, дружески толкал плечом, - знай, мол, наших! На меня обрушилась слава.
 И лишь Вовка Друтман вдруг сказал:
 - Да он списал этот рассказ с какой-то книги! Он и двух слов связать не может!

 Я растерянно молчал, хлопая ресницами. Я впервые столкнулся с необъективной критикой и был сражен чудовищной ложью.

 В наступившей тишине снова раздался голос Васи Катанцева:
 - Это его сочинение. Я ему верю. А ты, Друтман, завидуешь!
 
Так я стал писателем. Ведь писателем может считаться тот, у кого есть своя аудитория. А таких заинтересованных слушателей, как в тот день у меня, дай Бог каждому писателю!

Фото автора: "Полевая дорога".