Обратный поток

Утром, проснувшись и выйдя и на веранду, он не поверил своим глазам – весь двор и сад были заставлены памятниками.
Вдруг он осознал, что за страх мучил его уже столько времени, держа в напряжении и снедая его изнутри.
Скульптуры цвета меди переливались под мягкими лучами восходящего солнца. Развернувшаяся перед ним необычная картина окончательно разогнала остатки сна, снося все, что осело в памяти за долгие годы.
Новизна и свежесть утра, исчезли. От памятников, окрасивших весь сад рыжими переливами, разносился запах обожженной меди. Воздух становился удушливым и вызывал одышку.
Легкий ветерок уносил прошедшие годы, теперь уже не имеющие никакого значения, куда-то далеко, где они таяли за недосягаемым горизонтом. И вдруг сейчас, когда все цвета его жизни клонились к закату, при виде этих красок, ощутив их силу в своих жилах, захотелось вернуться в тот прожитый, теперь уже такой далекий мир, где царила гармония.
Но это было нелегко, воспоминания усохли.
Он не понимал тайну, по которой мир для него начинался с этой деревне и здесь же, в этой же деревне, заканчивался. Ему казалось, что он доживает свои последние дни, и думал, что деревня умрет вместе с ним, и от этого ему становилось страшно…
Все в саду казалось ему странным и чужим. Среди ночи он просыпался от странного шепота над ухом. Он вставал, выходил на веранду, вслушиваясь в ночную тишину, пытаясь понять, откуда исходит этот шепот. Но как только он выходил на веранду, шепот прекращался, и ночная тишина вступала в свои права.
По ночам, когда он не решался спуститься в сад, он вслушивался в окружающую тишину с веранды. Его пугала тайна ночи, он опасался, что демоны и черти устроили в саду вертеп. Но стоило ему вернуться и лечь в постель, как шепот возобновлялся.
Он не мог разобрать слов, разгоняющих его сон, и все же хотел узнать тайну и причину этих звуков.
Днем, спускаясь в сад, он внимательно и терпеливо осматривал весь сад, ночью же, чтобы найти источник загадочного шепота, который не давал ему уснуть, до боли всматривался в темень. 
Старик наблюдал не только за домом, двором, садом, от его внимательного взгляда не уходили ни камни, ни земля, ни вода, он всматривался даже в небо, которое было застлано облаками, приобретшими какие-то странные, совершенно чужие цвета. Гомон птиц, заполнявший с рассветом сад, сейчас не был слышен. Но под вечер, когда наступали сумерки, внезапно слеталась стая ворон, и, каркая, кружила над домом. И это кружение продолжалось до самой ночи. С наступлением ночи они улетали, а на следующий день, в то же самое время появлялись вновь. Проходили дни, а эта картина повторялось изо дня в день. 
Ему казалось, что когда вороны кружили в воздухе, памятники, как будто оживали, между ними и птицами начиналось общение на каком-то только им ведомом языке, будто статуи пытались что-то объяснить птицам, от этого старику становилось жутко, и страх еще больше сковывал его изнутри. В какой-то момент, нарушая ночную тишину, шепот памятников смешивался в один гул, и тогда чтобы расслышать этот шепот, вороны кружа, опускались пониже.
Старик и днем различал на небе круги, оставленные воронами. Ему казалось, что после того, как вороны разлетаются, след от их крыльев не стирается с неба, а с каждым днем новый контур накладывается на предыдущий след.
У деревьев и цветов в саду, изменивших свой величественный вид, исчезло благоухание. Теперь оттуда доносился запах смерти. К корням деревьев и цветов, откуда-то каплями стекала кровь. Он не мог понять, появилась ли эта кровь из самой земли или она капала с самих деревьев и цветов.
Не только двор и сад, но и земля, по которой он ходил, выглядела ему странной. Казалось, земля билась в агонии, то раскрывалась, то закрывалась, а то просто была безжизненной. Он боялся ступить в сад, ему казалось, что он наступает на труп.
…Теперь он внезапно понял причину беспокойства, которая годами держала его в тисках, не позволяя заходить в глубину сада, где стояли памятники.
Ему захотелось зрительно восстановить прежний вид сада, вспомнить, где, когда посадил каждое дерево, куст, цветок, но это ему не удавалось, прошлое просто развалилось, и восстановить его уже было невозможно.  Словно он родился не на этой земле и не здесь прожил всю свою жизнь.
Он замер на месте от того, что не знал, как спастись от этих выросших из-под земли, покрытых зеленой патиной памятников. Похожие друг на друга скульптуры, как сорняки, захватили весь сад, заслоняя собой все. 
Ему хотелось очистить сад от пробивающихся новых памятников, но не успевал он очистить одну часть сада, как в другой части появлялись другие. К тому же, разрастались они с такой скоростью, что он просто не успевал пропалывать их.
Когда он обходил свой сад, заросший памятниками, ему становилось не по себе. Он чувствовал, как напряжение, исходящие от них, расходится с кровью по его жилам.  Он останавливался перед каким-нибудь памятником, вспоминал время, когда тот был деревом, душа его сжималась от тоски и печали, и острая боль пронзала его сердце. 
Всю свою сознательную жизнь он занимался садоводством; у него был большой сад, где он выращивал различные фруктовые деревья и семена редких растений. Но теперь он с удивлением наблюдал, как посаженые им деревья, пустившие корни саженцы, с побегами на ветвях, превращались в памятники. По всему саду, везде, где он посеял семена, пробивались и всходили зеленые памятники. По мере того, как они вырастали, сад терял свою красоту, буйство красок, богатство видов растений и становился одноцветным и безликим.
Старик собрал все статуи в одной части сада, чтобы сжечь, но как он ни старался, огонь не загорался.  Растущие с каждым днем и  не поддающиеся огню памятники складывались в огромную кучу.
Все, кто-то мог держаться на ногах, давно покинули деревню.  Пустынные улицы, облупленные ворота, уже давно потерявшие свой цвет, на которых висели ржавые замки, свидетельствовали о том, что жизнь покинула эти места. При виде очагов, брошенных людьми, с которыми он много лет проживал единую судьбу, его сердце наполнялось тоской и болью.
Раньше бывали дни, когда он собирался с двумя-тремя товарищами в деревне и вел задушевные беседы. Это были калеки, доживавшие свои последние дни: кто без рук, кто без ног. С каждым разом домов, в которых горел свет, становилось все меньше, он впадал в уныние, наступит время, когда село покинет последний житель, эта страшная мысль повергала его в ужас.
Планета вращалась против часовой стрелки. В его разрушенном мире воспоминаний все было поставлено с ног на голову, от этого и глаза его все видели верх тормашками. Ему казалось, что вороны, которые летали кругами в вечернем небе и переговаривались шепотом со статуями, летают как-то неправильно. Иногда он думал, что и сам он с самого начала прожил жизнь не так, не так растратил выпавшие ему на долю годы.
Даже вечер и утро протекали в обратном направлении; день начинался с наступлением сумерек, а рассвет заканчивался с восходом солнца. Как будто в привычном для нас ходе времени произошла путаница, и чтобы раскрутить ее, колесо должно было крутиться в обратном направлении.

***
Был еще полдень, до вечера еще далеко. С наступлением сумерек, в окнах зажжется свет, и тогда он сможет примерно определить, сколько людей еще осталось в деревне.
Не в силах дождаться наступления темноты, он осторожно открыл дверь и вышел на улицу.
Старик не поверил своим глазам, вдоль дороги, по краям канавы и оврагов стояли зеленые памятники. Он осторожно направился к околице  мимо выросших из-под земли рыжих с патиной памятников.
Впереди было место для выгона скота, начиная с весны и вплоть до поздней осени весь деревенский скот пасся на этом пастбище. Но сейчас узнать эти места было невозможно. Когда-то зеленое пастбище, на котором росли сочные травы, превратилось в непроходимые заросли из зеленых памятников. 
Старик всматривался в этот лес из памятников, которые тянулись вдоль реки, плоть до горизонта.
Леса, заросшие памятниками, изменились до неузнаваемости, места, по которым он гулял в детстве и в ранней юности, теперь потеряли всю свою прелесть, свежесть и цвет. Теперь с удивлением оглядывая этот лес памятников, стирающий его прошлое, его память его душа, как путник, сбившийся с дороги, билась в омуте безысходности.
Оглядываясь по сторонам, старик старался отыскать какие-то знаки и следы рассыпавшихся воспоминаний, но знакомо выглядело только солнце, которое светило в небе, все остальное потеряло свои краски и аромат.
По мере того, как солнце стало клониться к закату, тоска охватывала его еще больше, среди этих статуй, его сердце стало сдавливаться, и он почувствовал, что ему трудно дышать.
Закат окрасил статуи в золотой цвет.
Старик начал потихоньку возвращаться назад. Уже стемнело, когда он входил в свой двор.
Поднявшись на веранду, он стал всматриваться в деревенские дома, выстроившиеся вдоль склона горы.
Ни в одном из них не горел свет.
Деревня опустела.
Вскоре деревня полностью погрузилась во мрак, и старик почувствовал себя чужестранцем. Впервые за много лет в этой родной для него деревне ему предстояло в одиночестве провести всю ночь. Именно этого он боялся больше всего. Если бы он не знал, что деревня опустела, было бы не так страшно пережить эту ночь. Все равно, он уже несколько лет жил совершенно один.
Но теперь….
Оставаться в доме было невыносимо, ему казалось, что стены надвигаются на него. Когда он вновь вышел на веранду, в небе уже светила луна. Молочные лунные лучи, освещая рыжие памятники, создавали в невиданную ночную иллюминацию. От этой картины ему на миг показалось, что деревня вовсе не опустела, наоборот, все как раньше, просто ночь тихо и бесшумно опустилась на деревню.
 Постепенно внутренняя тревога старика начала нарастать. Если ему удастся пережить эту ночь, то с рассветом он навсегда покинет эту деревню. Он не сможет жить в безлюдной деревне, среди этих памятников, которые вырастают как грибы после дождя.
Перед тем как лечь спать, он провел приготовления к завтрашнему переезду. Он не знал, куда пойдет, у кого найдет приют и что ему нужно взять с собой в дорогу. У него ничего не было, кроме сменного белья и денег, которые он всю жизнь откладывал себе на саван.
Он лег в постель, но всю ночь ворочался, так и не сомкнув глаз. Все его тело корчилось и ныло от боли.
Так и пролежал до утра, листая в своей памяти прожитые годы.
 
***
Он встал на рассвете, аккуратно оделся, накинул на плечо сумку, которую собрал с вечера, вышел на веранду, спустился по тяжелым деревянным ступенькам и направился в центр двора, вымощенного речным камнем. Отсюда отчетливо виднелся и дом, и сад.
Перед тем как покинуть навсегда родной кров, он в последний раз окинул взглядом построенный его руками дом, в котором он прожил много лет, двор, сад. Ничего не осталось из того, что он построил, все, абсолютно все было чужим.
Он открыл калитку, вышел на улицу и не поверил своим глазам. Вся дорога в деревне, которая была вымощена камнями, поросла зелеными памятниками.
Он с трудом начал пробираться между плотно проросшими статуями. Когда идти становилось совсем трудно, старался отыскивать менее заросшие места, чтобы продолжать путь.
Вдруг во всем теле: в руках, в ногах, в своих движениях, он почувствовал какую-то странность. Словно руки, ноги, колени, щиколотки, все мышцы онемели.
Он ускорил шаги, желая, как можно скорее покинуть эти места. Но ноги отяжелели и перестали слушаться, словно стали чужими и перестали подчиняться  его воле.
Пытался взять себя в руки, но как ни старался, ему это не удавалось.
Содрогнулся от ужасных мыслей, пронесшихся в голове.
Он превращался в памятник.