Христианин

Христианин

Землянов Ефим Кузьмич – мужик везучий: жизнь прожил и ни разу в войне не поучаствовал. На «Японскую» – не попал. Бог миловал. Для «Германской» – возраст не подошёл. А «Гражданская» … Так она на Алтае больше для казаков, добровольцев да горячих со всех сторон. Может и прав кто-то из них, но когда годы давят да одиннадцать детей в избе – особо не по геройствуешь. И не по прохлаждаешься.
 
С весны до осени Ефим в работе: пахота с посевом, сенокос, уборка. С осени до весны – в дороге, в извозе. Чего зря на печи харч переводить? Да и коням на прокорм заработать можно. Дорого оно коня за так всю зиму кормить. В общем, Ефим – хозяин справный: и в амбаре у него не пусто, и двор скотный полон, и инструмент хозяйственный в порядке да исправности, каждая вещь на своём месте. Не то, что у других. Не все ведь, как Ефим, удачливые.

Вон сосед слева, через два дома, тоже вроде справный был, работящий, а как ушёл на «Японскую», так и не вернулся. Ждала вдова-горемыка, пока старший подрастёт да в силу войдёт. Ждала, ждала, а как дождалась – «Германская» грянула. И опять кормильца нет. А хозяйство-то рушится – проедается. Нет ничего хуже для хозяйства единоличного, нежели война. Ушёл мужик и всё! Разве баба с малыми детьми такую тяготу потянет? А тут ещё и добрые люди всегда готовы, если не руку протянуть, то уж точно ногу подставить: на рубль хлеба дадут – на два назад требуют. Скотину если и возьмут, то по цене мяса, а солому с сеном на корм, как золотые продают. Креста на них, мироедах и живоглотах, нет.

А уж, когда «Гражданская» пошла – вообще, хоть святых выноси. Кто бы ни пришёл – всем дай. Хоть казаки, хоть добровольцы, хоть партизаны всех мастей. Все есть хотят. А не дашь – убьют и рука не дрогнет. Ефимова родного брата, Матвея, в его же сарае застрелили. Кто? За что? Гадай, как хочешь. А семье-то каково? Без кормильца?

Так диво, что разор в селе и нравов падение? Вон, дочка Ефимова замуж вышла. Вроде и семья справная, и парень неплохой, а не устоял брак. Приглянулась зятьку молодая вдовушка из офицерского сословия. Развёлся мужик с женой венчанной, дитё малое не пожалел и родители ему, шалапуту, не указ.

Ефим дочь не корил, назад принял, только не захотела та в деревне оставаться. Слишком обида сильна. Оставила ребетёнка у родителей, а сама в город подалась, учиться. И сладилось у бабёнки! И работа есть, и муж, и дети все при ней. Да и другие сыновья-дочери поразлетелись из родного дома кто куда. Лишь Гражданская затихла.
 
Доживает теперь Ефим в пустом доме, при крепком хозяйстве с Пелагеей Сергеевной, супругою своей. Силы оно конечно уже не те, потому нанял Ефим для присмотра за скотиной девочку-сиротку. Много сирот в селе, ох и много! Да и семейным не сладко. Вертается кормилец домой после шести-семи лет войны, а хозяйства-то и нет: что можно проесть – проедено, а прочая справа хозяйственная – порушена, без догляда и починки. Только надел земли и остался.

А недавно мужики из города приехали. В кожанках, с револьверами. За какой-то «колхоз» разговор повели: мол вместе надо из беды общей выбираться, хватит живоглотов деревенских своей кровью кормить. А «Живоглоты» огрызаются: мол молчали бы, лодыри голопузые, куда вам, без справных мужиков? И Ефиму пеняют: мол мужик ты справный, хозяйственный, а в стороне да в стороне. Ох, не доведёт это тебя до добра. И накаркали ведь.

Весна, земля подсыхает, скоро пашню сохой драть. Весь день до темна Ефим в сараюшке трудится, инвентарь смотрит да чинит. А на ночь глядя два земляка к нему завернули. Из бедноты, с разговором секретным.

Приглашает Ефим гостей в избу, а те не идут, жмутся, мнутся, словно виноваты в чём:
– Прости, Ефим, не мы это. Власть так решила.
– Не мы, не мы, только…
– Раскулачивать тебя решено.
– Утром придут…
Что тут можно сказать?
– Бог простит, – Ефим отвечает. – Спасибо, что предупредили.
– Ну, так пошли мы, Ефимушко?
– Не поминай лихом…

Пришла беда – отворяй ворота. Зашёл Ефим в избу, сел на лавку, посидел, подумал, да и говорит:
– Собирай Пелагея вещи. В город поедем.
– В какой город, Ефимушко, – хозяйка его вскинулась. – Ночь на дворе…
– Это ничего, что ночь, – Ефим отвечает. – Ночью сподручней. Собирайся.
– А на долго ли?
– На всю жизнь.

Притихла жена, собирается, на супруга поглядывает. А тот думку додумал, встал да и в конюшню. Коня в телегу запряг. Пешком да с узлами до города не доберёшься. Мимоходом в скрыню свою, потаённую заглянул, золотишко-серебришко, что про чёрный день копилось, вынул. Навсегда же уезжают. И уж после этого девочку-сиротку, что у Ефима в работницах жила, разбудил и говорит строго:
– Уезжаем мы, девонька, потому как утром сельсоветчики сюда придут, раскулачивать меня будут.

Вскинулась девочка, страх в глазах, а хозяин работницу успокаивает:
– Ты их, девонька, не бойся. Ты – сирота, дочь бедняцкая. Тебе они ничего плохого не сделают. Ну, а как придут да спрашивать начнут, то вот тебе ключи. От чего и какие – сама знаешь. Проведёшь их по дому, по хлевам да амбарам. Всё до ниточки передашь и скажешь, что Ефим никогда ни против власти, ни против народа не пойдёт. Христианин я. Наг пришёл, наг и уйду. По вере своей.

С тем и уехали хозяин с хозяйкой в город Барнаул. Снял там Ефим квартирку-комнатку, нашёл работу, чтобы руки не скучали и жил до смертного часа, как на пенсии, ни в чём не нуждаясь. Благо, золотишко есть. И то! Мало ли он потрудился на своём веку? Можно и отдохнуть под конец жизни.

Ну, а колхоз? Что колхоз. Поднялся он. Отчего не подняться? И руки рабочие есть, и земля, и инвентарь с тягловой скотиной в наличии. Девочка-работница, сирота, дочь бедняцкая – в передовики вышла, завидной невестой стала. Пригласили её как-то на собрании, перед начальством приезжим, опытом трудовым с земляками поделиться. Спрашивают: как мол получается, за что она ни возьмётся – во всём первая и любое дело у неё спорится. А она и ответила: мол ежели по правде и совести, это не меня, а хозяина моего бывшего Землянова Ефима Кузьмича благодарить надо. Он меня работать выучил с умом и старанием.

Притихли все, но приезжее начальство быстро в себя пришло и собрание дальше покатилось. А по деревне вдруг шепоток пошёл: мол не долго этой выскочке-стахановке меж людей красоваться. Не сегодня-завтра приедут за ней «кожаные куртки» с города и увезут к белым медведям за полярный круг.

Пол года с надеждой завистники шептались, ещё пол года – с обидой: «Ну, почему не едут? Почему не увозят?» Под это шипение бывшая батрачка за хорошего парня замуж вышла. А потом и жизнь прожила, детей вырастила. Только в президиум на собраниях её больше не сажали и выступать не просили. Так оно и к лучшему: хлопот меньше.
07.10.16