6. 5. Женщины Александра Блока

6.5. ЖЕНЩИНЫ АЛЕКСАНДРА БЛОКА (ИЗ КНИГИ http://proza.ru/2013/08/28/2084)

Это раздел книги, на которую получены авторские права:
Е.Р. Говсиевич "Серебряный век глазами очевидцев:
26 писателей-мемуаристов о 26 писателях Серебряного века"(Обзор мемуарной литературы)
Москва
2013
УДК 1(091)
ББК 87.3
Г 57
ISBN 978-5-91146-896-5       
© Говсиевич Е.Р., 2013


Говорят, женщинам с Блоком не везло.

Ходила легенда, что две лучшие петербургские «гетеры» не однажды делали попытки соблазнить поэта. Но безрезультатно. Говорят, что, проболтав с дамами всю ночь на разные философско-литературные темы, Александр поднимался с дивана и со словами «Мадам, утро! Извозчик ждет!» – выпроваживал искусительниц восвояси.

Александр был слишком увлечен искусством, чтобы быть хорошим любовником. Он любил Музу, а не Женщину. И первая, кто в полной мере ощутила эту его «необычность» на себе, была его жена, Любовь Дмитриевна. Александр говорил Любе о том, что свести вместе эти полюса нельзя, невозможно. Говорил, что физические отношения между мужчиной и женщиной не могут быть длительными. Если Люба станет ему не мистической, а фактической женой, рано или поздно он разочаруется и уйдет к другой. «А я?» – спрашивала Люба. «И ты уйдешь к другому» – «Но я же люблю тебя!

Жить рядом с тобой и не сметь прикоснуться – какая мука!» Блок твердил: «Моя жизнь немыслима без Исходящего от Тебя некоего непознанного, а только еще смутно ощущаемого мною Духа. Я не хочу объятий. Объятия были и будут. Я хочу сверхобъятий!» «Отвергнута, не будучи еще женой», – напишет потом Любовь Дмитриевна в своих «И былях, и небылицах…» А потом: «В один из таких вечеров неожиданно для Саши и со «злым умыслом» моим произошло то, что должно было произойти, – это уже осенью 1904 года». «Злой умысел» увенчался успехом. После этого их отношения на время изменились.  «С тех пор установились редкие, краткие, по-мужски эгоистические встречи», – пишет Любовь Блок. Ненадолго. Уже к весне 1906 г., то есть спустя год с небольшим, и эти редкие встречи прекратились.

Между тем дом их был по-прежнему полон гостей.  Сергей Соловьев и Андрей Белый проводят в обществе Блока и его жены почти все время.

Дружба между Блоком и Белым начнется с явления почти мистического. «Мы встретились письмами, – вспоминал Белый, – Я написал Блоку, не будучи с ним знаком; и на другой день получил от него письмо; оказывается, он в тот же день почувствовал желание мне написать… Наши письма скрестились в Бологом. Это было в декабре 1902 года». С тех пор они – «братья». Они практически не расстаются. Блок к этому времени в среде «братьев» уже признан «великим поэтом». Любовь Дмитриевна очаровала всех своей красотой, скромностью, простотой и изяществом. Андрей Белый дарит ей розы, Соловьев – лилии. Они, друзья, видят в Блоке своего пророка, а в его жене – воплощение той самой Вечной Женственности. Они просто преследуют Любовь Дмитриевну своим поклонением. Каждое ее слово, каждый жест истолковываются, всему придается значение. Наряды ее, прически – обсуждаются в свете высоких философских категорий.

И однажды поклонение Любови Дмитриевне, как неземному, высшему существу, сменяется у одного из «братьев», Андрея Белого, страстной любовью.
Андрей Белый (Борис Бугаев) берется «за дело» с неутомимостью настоящего дона Жуана. Он посвящает ей все: песни, которые поет, подыгрывая себе на рояле, стихи, которые читает, не отводя от нее взгляда, цветы, какие только может найти для «Воплощения Вечной Женственности». Были бури восторгов, и экзальтированное поклонение Прекрасной Даме, и желание уверить ее в своих «братских» чувствах.

Когда же стало ясно, что эти чувства небезразличны Любови Дмитриевне и находят у нее отклик, Белый, испугавшись, отступил, объявив ей, что его «не так поняли». Она восприняла эти слова как оскорбление. Потом в их отношениях произошел новый поворот, и теперь Белому пришлось испить до дна чашу страданий.

Скоро она признает: «За это я иногда впоследствии и ненавидела А.Белого: он сбил меня с моей надежной, самоуверенной позиции. Я по-детски непоколебимо верила в единственность моей любви и в свою незыблемую верность, в то, что отношения наши с Сашей «потом» наладятся». Но они никогда так и не стали такими, какими видела их Любовь Дмитриевна. Они бывали доверительными, нежными, братскими. Но никогда – такими, о каких она когда-то мечтала.
Между тем, отношения между Блоком, Любовью Дмитриевной и Белым запутывались все больше. Люба чувствовала себя ненужной и покинутой. Однажды она чуть было не решилась принять предложение Белого.

«В сумбуре я даже раз поехала к нему. Играя с огнем, уже позволила вынуть тяжелые черепаховые гребни и волосы уже упали золотым плащом… Но тут какое-то неловкое движение (Боря был не намного опытнее меня) –отрезвило… и уже я бегу по лестнице, начиная понимать, что не так должна найти я выход из созданной мною путаницы». 1906 г. прошел, как в лихорадке. Белый метался между Москвой и Петербургом. Ему необходимо было видеть Любу, говорить с ней, обсуждать план совместной поездки в Италию. Предстояло объяснение с Блоком.

Она запретит Белому приезжать в Петербург, но будет посылать ему странные письма: «Люблю Сашу… Не знаю, люблю ли тебя… Милый, что это? Знаешь ли ты, что я тебя люблю и буду любить? Целую тебя. Твоя». И сама, чуть позже, позовет его приехать. «Она потребовала, – рассказывал позднее Белый, – чтобы я дал ей клятву спасти ее, даже против ее воли. А Саша молчал, бездонно молчал. И мы пришли с нею к Саше в кабинет… Его глаза просили: «Не надо». Но я безжалостно: «Нам надо с тобой поговорить». И он, кривя губы от боли, улыбаясь сквозь боль, тихо: «Что же? Я рад». И… по-детски смотрел на меня голубыми, чудными глазами… Я все ему сказал.

Как обвинитель… Я был готов принять удар… Нападай!.. Но он молчал… И… еще тише, чем раньше… повторил: «Что ж… Я рад…» Она с дивана, где сидела, крикнула: «Саша, да неужели же?» Но он ничего не ответил. И мы с ней оба молча вышли… Она заплакала. И я заплакал с ней… А он… Такое величие, такое мужество! И как он был прекрасен в ту минуту».

Белый был в отчаянии, его захлестывала ярость, он писал письма с угрозами и даже замышлял самоубийство. В его воспоминаниях есть такие слова: «Сколько дней – столько взрывов сердца, готового выпрыгнуть вон, столько же кризисов перетерзанного сознания». Летом в Шахматове появился секундант Белого (Эллис-Кобылинский), который привез Блоку вызов на дуэль. Его радушно встретили, накормили обедом и убедили, что повода стреляться не существует, а он, в свою очередь, уговорил Белого отказаться от этой затеи. После еще нескольких тяжелых встреч все трое решают, что, по крайней мере, в течение года им не следует видеться, чтобы потом, когда поутихнет боль, попробовать выстроить новые отношения. Отношения, действительно, изменились. По прошествии времени Люба поняла, что Белый над ее чувствами больше не властен.

И тогда наступило время самоутверждения. Любовь Дмитриевна мечтает стать трагической актрисой. Но это становится еще одним «болезненным» пунктом в ее с Блоком отношениях. Александр не видел в ней таланта. Она же поступила в труппу Мейерхольда и отправилась с ней на Кавказ.

В это же время она сходится с фатом и болтуном – Чулковым. Как его за это возненавидит Белый! Этот смешной, жалкий человек получит то, чего он, Андрей Белый, так и не смог добиться! Потом место Чулкова займет начинающий актер Дагоберт. О своих увлечениях она немедленно сообщает Блоку. Они вообще постоянно переписываются, высказывают друг другу все, что у них на душе. Но тут Блок замечает в ее письмах какие-то недомолвки. Все разъясняется в августе, по ее возвращении. Она ждет ребенка. С Дагобертом к тому времени она давно рассталась.

А потому (впрочем, еще и потому, что просто ужасно боялась материнства) она долго раздумывала, сохранить беременность или прервать ее. В конце концов, время, когда еще можно было что-то предпринять, ушло. И Блоки решают, что для них это будет их общий ребенок. Но «человек предполагает»… Мальчик рождается в начале февраля 1909 г. Его называют Дмитрием – в честь Менделеева. Он проживет только восемь дней.

После жизнь для них превращается в ад. Они сходятся, расходятся, находят новые увлечения, снова сходятся и снова расходятся. И все расплачиваются и расплачиваются за сломанную семью терзаниями совести и отчаяньем.

В те дни, когда окончательно расстроились отношения между Любовью Дмитриевной и Андреем Белым, именно тогда, когда, казалось, что все между супругами, наконец, могло наладиться, Блок влюбляется в Наталью Николаевну Волохову – актрису труппы Веры Комиссаржевской. Волохова – эффектная брюнетка, на два года старше Блока.

Говорят, Блок сходил по ней с ума. Говорят, он готов был развестись в тот момент с Любовью Дмитриевной и жениться на «своей Наташе».
Между тем сама Наталья Николаевна в своих воспоминаниях отмечала, что любви, в сущности, и не было. Был «духовный контакт, эмоциональный, взрывной момент встреч». Ни о каких «поцелуях на запрокинутом лице» и «ночей мучительного брака» не могло быть и речи. «Это все одна только литература», – говорила она.
Любовь Дмитриевна, тяжело переживавшая этот роман своего мужа, пришла однажды к своей сопернице и прямо спросила – может ли, хочет ли она принять Блока на всю жизнь, принять Поэта с его высокой миссией, как это сделала она, его Прекрасная Дама?

Наталья Николаевна говорила, что Любовь Дмитриевна была в эту минуту проста и трагична, строга и покорна судьбе. Волохова ответила «нет». Так же просто и откровенно она сказала, что ей мешает любить Блока любовью настоящей еще живое чувство к другому, но отказаться сейчас от Блока совсем она не может. Слишком упоительно и радостно духовное общение с поэтом. Было это так или нет, но достоверно известно, что с тех пор Волохова и Любовь Дмитриевна подружились.

После этого у Блока случилась любовь к Любови Александровне Дельмас (Дельмас – сценический псевдоним, урожденная Тишинская), которая приехала в Петербург из Чернигова, поступила в консерваторию и блестяще прошла конкурс. Еще во время учебы она исполнила партию Ольги из «Евгения Онегина», потом, уже по окончании консерватории, пела в Киевской опере, в петербургском Народном доме, вместе с Шаляпиным участвовала в заграничном турне, пела в «Риголетто», «Пиковой даме», «Аиде», «Снегурочке», «Парсифале», «Царской невесте» и, наконец, в «Кармен». Её называли «лучшей Кармен Петербурга». Она любила жизнь, в ней бушевала «буря цыганских страстей». Ее глаза сияли. Разве могла она оставить равнодушным Поэта? Они жили рядом, на самом краю города, в самом конце улицы, упиравшейся в мелководную речушку с грязными, размытыми, суглинистыми берегами.  Два дома – один ближе к реке, другой – чуть выше, служили пристанищем для двух неприкаянных душ.

Одна – заблудившаяся в потемках надуманной «философии» душа Поэта, другая – душа неистовая и пылкая, душа актрисы и певицы.
Еще не будучи представлен «лучшей Кармен», Блок часами простаивал у ее подъезда, посылал ей цветы и книги, звонил ночами. Встретились они в последних числах марта 1913 г.  Говорят, что после этой встречи они почти не расставались. По крайней мере, в течение нескольких месяцев. Вместе выступали со сцены. Он читал стихи, она пела романсы. Те, кто видел их вместе, утверждали, что они удивительно подходят друг другу, как она хороша, как он задумчив и влюблен.

В одном из своих писем Блок писал, что до встречи с ней в его жизни зияла пустота. Она должна была оценить. Должна была, но не смогла. Слишком жизнерадостная, чтобы любить холод и смерть, она была ему опорой недолго. Кто из них охладел первым неизвестно. Но в 1914 г., когда Любовь Дмитриевна Блок, не выдержав бесконечных любовных метаний мужа, отправилась на фронт санитаркой, общество Дельмас стало тяготить Александра Блока. Он «страшно, безысходно тосковал по Любе».

Когда она вернулась, он, наконец, успокоился и перестал отпускать ее от себя, будто компенсировал потерянные годы.  «У меня женщин не 100-200-300 (или больше?),  а всего две: одна – Люба, другая – все остальные», – запись из дневника Блока.

А дальше была революция, продовольственные карточки, бойкот друзей, голод, морозы, нищета. И все-таки в те годы Александр Александрович и Любовь Дмитриевна были почти счастливы. Больше никаких недоразумений, никаких измен.
Если бы не болезнь Блока. Что за болезнь? «Он умер как-то «вообще», оттого что он был болен весь, оттого что не мог больше жить», – сказал Владислав Ходасевич.

Блок умер в 1921 г. Любовь Дмитриевна пережила его на 18 лет.

Фото из интернета