Страх

В тот день, что начинает мой рассказ, я сидел на кухне съёмной квартиры одного небольшого провинциального города. Как я, коренной москвич, оказался в этом месте, можете даже и не спрашивать. Скажу только, что занесли меня туда моя безответственность, дурость и склонность к заведомо проигрышным авантюрам. Ну а как мне было весело, посудите сами: во всей квартире я нашёл только сборник сочинений Пастернака. Им я и был занят, начиная с самого утра.

На улице лил дождь, и я был без дела и почти без средств, машина моя была сломана. Я хотел выйти на улицу и с кем-нибудь познакомиться, но даже когда прерывался дождь, я не видел под своими окнами ни одного человека. Я выходил на этаж спросить у соседей соли. Быть может, мне открыла бы какая-нибудь симпатичная молодая девушка, и с ней - без всякой задней мысли - можно было бы просто попить чаю да поболтать. Но нашёл я только двух старых алкоголиков - они посмотрели на меня подозрительным взглядом и попросили больше не звонить.

Однако вечером я вдруг сам услышал стук в дверь. Открыв, я увидел пожилую женщину. Она была одета в траурный костюм, и сперва было подумала, что я внук хозяйки квартиры.

- Видите ли, я приехал сюда из Москвы. По работе. Квартиру снимаю. А хозяйка сейчас на даче.
- Вот оно как... - странно растерялась она, будто сделала что-то неловкое. - Тогда извиняюсь... Я вас, наверное, от чего-нибудь отвлекла.
- Не переживайте так. А что вы хотели?
- У нас нынче поминки... Мой муж умер в этот день, год ровно назад. Впрочем... Если вам не трудно присутствовать - приходите.

Я вспомнил, как в детстве бывал на поминках дальних малознакомых родственников. Нужно было усердно лицемерить, притворяться скорбящим и всё время следить за собой, как бы вдруг не засмеяться. Занятие не очень приятное. Мужа соседки я не знал вовсе. Но скука съедала меня, и я согласился.

В квартире у женщины было прохладно. Я чувствовал, как сифонит старое окно, которое теперь некому чинить. На стенах висели ковры и раздавался откровенный запах провинциальной старости. За столом сидели три старушки. Они много говорили, почмокивая беззубыми ртами, и всё время смотрели на еду. Одна из них рассказывала, что у неё разбился дорогой кувшин и странным образом пыталась связать это происшествие с поминками, другая утверждала, что муж всегда должен умирать первым, а если умирает жена - это неправильно.

Со мной даже никто не говорил, на вопросы мои отвечали односложно, и я чувствовал, что сделал глупость, согласившись на приглашение, сказанное лишь из приличия.  Отсидев в молчании двадцать минут, я уже было собирался извиниться и уйти, как вдруг увидел за распахнутой дверью следующей комнаты милое лицо девушки. Она глядела на меня заинтересованным взглядом, и видимо никак не могла понять, кто я такой. Когда я взглянул на неё, она застеснялась и сделала вид, что смотрит на стол. То же чувство овладело и мной. Но спустя минуту мы опять встретились взглядами. В той комнате висело несколько портретов покойного отца семейства, и я сделал вид, что мне интересно увидеть их поближе.

- Это твой папа? - спросил я.
- Да, - со странной тревогой ответила мне девушка, будто бы я был не гость, а грозный прокурор. Лицо же её теперь мне показалось не таким симпатичным, как минуту до этого. - Таких людей, как он сейчас не найти. Он спас полгорода, когда-то заведовал хирургией.
- А почему ты сидишь здесь и не выходишь к гостям? - осмелился я спросить её.
От моего вопроса лицо её внезапно исказил трепет. Я не ожидал этого, и извинился за свою бестактность. Но она всё же проговорила:
- Сложно ответить... Я не могу. Да и ты не поймёшь...

Я стал рассматривать комнату и увидел, что вся стена напротив была увешана иконами, на полках шкафа стояли лампады, свечи.

- Не удивляйся так. Раньше я тоже не верила. А потом нашла в вере спасение.

- От чего?

- От проблем.

Однако разговор продолжиться не смог: её матерь зашла и вежливо настояла, чтобы мы сели за стол. Девушка несколько минут просидела за столом, как статуя, и затем, вздохнув, снова ушла в комнату. А я так и остался сидеть до ночи, выслушивая из приличия старческие полупьяные сплетни. Потом я еле уснул, и почему-то мне навязчиво вспоминалось её лицо и был непонятен тот смутный страх, что владел ею.

Утром я решил зайти в эту квартиру опять и немного пообщаться. Как и стоило ожидать, открыла её матерь. Услышав мою просьбу, она слегка удивилась; вернувшись через минуту, она ответила, что дочка не хочет никуда выходить, а на лице у неё играло всё то же непонятное опасение. Но уже через час, когда я вышел в магазин и только спускался по лестнице, я заметил, что матерь девушки закрыла дверь и куда-то пошла. Не раздумывая, я тут же бросился в соседнюю палатку, где продавали цветы.

Не прошло и десяти минут, как я уже стоял у двери и нажимал на звонок. Девушка подошла к двери и совсем ничего не поняла, она верно этого не ожидала. Но скрипнули замки - первый, второй, третий, - и дверь открылась. К моему удивлению, она улыбнулась, хоть и с привычной тревогой, и была намного красивее, чем во время нашего разговора. Один поэт говорил, что красота даётся не с рождения: красив дух; и красота заключается в его отражении на человеческом лице. Лицо её было ярким подтверждением его слов.

- Не бойся. Пойдём, - сказал я.
- Если так уж... - засомневалась она, но вдруг бросила свои мысли, - Пошли.

Мы шли через город, и в нём не было аллей и цветов. Город давил: потрескавшиеся стены зданий, разбитые дороги, которые годами уже никто не ремонтировал, по улицам ходили усталые, тоскливые, недовольные люди. По пути к нам пристал какой-то сумасшедший: он протянул к нам грязные носки, сказав, что это розы, и требовал за них двести рублей. Казалось, что в таком месте легко можно было впасть в уныние.

Когда мы проходили мимо трехэтажного здания, в котором вели ремонт и крепили вывеску торгового центра, она вдруг сказала:

- Ещё недавно это был юношеский клуб. В детстве я занималась здесь танцами. А теперь я вижу, что его закрыли. Жалко, очень жалко. Всё дорогое с годами теряется. Не покидает ощущение, что всё это из-за меня.

- Глупости, - усмехнулся я. - Как ты можешь быть виновата в том, что всё теперь продаётся?

- Дело не в том. Всего лишь два года назад я работала на солидной должности в местном велозаводе. Но владельца вдруг за что-то посадили, а новые хозяева тут же распродали завод по частям. Друзья мои были успешными, умными людьми, но испытали большие несчастья и спились, а теперь ведут глупое, убогое существование. И отец мой был самым любимым для меня человеком, но умер, когда...

И не договорив, она взяла мою руку и крепко сжала, будто бы тем самым показывая мне какой-то неясный знак доверия одинокого и замкнутого человека. И от этого доверия мне почему-то стало не по себе.

- Совсем недавно я стала думать, что всё очень хрупко, а ходим мы по острию бритвы. Погляди на этот умирающий город, на серое небо. Однако даже когда светит солнце и поют птицы, я чувствую в этом ужасное. Не кажется ли тебе странным, что по дороге едут машины? Это очень странно. Достаточно лишь повернуть руль на считанные градусы - и будет страшная авария. И почему они тогда так спокойно едут? В этом есть какой-то порядок и тайна. Однако стоит мне только только подумать, только ненадолго остановиться на одной мысли - и всё, о чём я думала, начинает рушиться, и одна только мысль как бы разрушает потаённый порядок, что доселе держал эти вещи в спокойствие и мире.

Глаза её начали сыреть, и едва не плача, она сказала:
- В последние недели, сидя в этой томной квартире, я стала предаваться детским воспоминаниям, вспоминала танцы и клуб. А сейчас я вижу, что из него делают торговый центр. Понимаешь, даже сейчас нечто странное и непонятное имеет надо мной силу. И как бы странно это не звучало: я проклята, - всхлипнула она.

Замолчав, она стала жалобно всматриваться в моё лицо и ждала, что я отвечу. Но я не ответил ничего. И тогда она резко поменялась в лице, улыбнулась банально и глупо, и стала говорить ту показную чепуху, которую обычно говорят, избегая неловкого молчания.

На следующий день я проснулся от запаха гари. Несло явно с лестничной площадки, и выйдя, я узнал, что горела дверь той самой квартиры подо мной. Когда её потушили и стали узнавать о причинах, выяснилось, что подожгли её какие-то подростки, которые пили в этом подъезде и, видимо, так решили разнообразить свой скучный день. Диана приняла это, как само собой разумеющееся, и лишь сказала: "Так всегда бывает..."

Денег на новую дверь не было, и мать плакала и винила Диану в случившемся; упрекала её в том, что она недостаточно много молилась, то и дело прикладывала руку к сердцу, зачем-то изображая приступы сердечной болезни.

Вступившись за Диану, я не услышал в ответ ни единого слова, но ощутил на себе холодный, враждебный, испытывающий взгляд. Она продолжила корить Диану, винить её во всём, что взбредёт в голову, и заставляла её верить в свою мерзость и ничтожность. Не выдержав, я завёл скандал и увёл Диану на улицу. Матерь была женщиной слабохарактерной, и не смогла ничего сделать против этого, - и только злобно посмотрела мне вслед.

На улице Диана долго смутно молчала. Но потом встревожилась и с обычной жалостью начала говорить:

- Мать ненавидит и боится меня... Ведь именно спустя два дня, после того, как я попыталась снять проклятье, умер мой отец. С тех пор она запрещает мне выходить из дома и заставляет неустанно молиться.

Теперь она оглядывалась по сторонам, будто кто-то её подслушивает или сторожит, но повторяла уже знакомые мне слова.

- Вся эта тягостность в городе только из-за меня. Кажется, раньше это был маленький, красивый уголок, а теперь отсюда все едут, теперь здесь всё разрушают. Остаются только те, кто пьют, стареют в одиночестве или сходят с ума. И только я смотрю на всё это и осознаю тяжесть своей вины.

Мне было неприятно слушать эти заключения. Я думал, что с точки зрения банальных наук о человеческом страдании и счастье, такая нелюбовь к себе могла быть следствием ненависти к людям, направленной против себя из банальной слабости. Но чувствовалось, что дело было в другом. Можно ли говорить, что проклятий, призраков, чертей и зла не существует? Но в то же время кто в силах сказать, что их нет в самых обыденных вещах, скорее - в том, как мы на них смотрим, и точно - в наших головах?

Поздним вечером мы сидели у меня дома на кухне.

- Всё это правда. Всё так, как ты думаешь, не стоит и сомневаться: ты проклята, - говорил я ей, а она начинала паниковать, и видно было, что она ждала от меня обычной жалости, но никак не ожидала согласия и подобных откровений.

- Но в мире есть всего лишь одно проклятье, - продолжал я говорить. - Оно называется страх, - и сделал паузу. - Глупо утверждать, что вселенная откликается на наши мысли или над нашими жизнями нависают сверкающие когти диавола; но так же глупо верить в наивный и чопорный скептицизм и говорить, что ничего этого нет. Всё в этом мире взаимосвязано. И каждое действие, скованное страхом, накладывает свой отпечаток на дальнейшую цепь событий. Так страх рушит наши и чужие жизни, ведь страх передаётся другим. Но спасает от страха только воля, твёрдая вера в себя. По одной из древних мистических легенд чёрт проклял апостола Петра. И не важно, был он святой или нет: как у человека у него была такая огромная сила воли, что проклятие не возымело над ним силы. Он был сильнее страха и просто не поверил в него.

Я говорил медленно, и каждым словом Диана паниковала всё больше. Она гнула кисти и пальцы её извивались, словно змеи. И вдруг глаза её засияли. И только на миг я заметил, что было в них что-то опасное и хищное, точно во взгляде загнанного зверя.

Она накинулась на меня, рвала мою рубашку, целовала меня в губы, грудь, шею. Я никак не ожидал увидеть её такой, и она не успокаивалась, и страсть её была бездонной, бешеной. И будто бы она ждала, что я растеряюсь.

В 3 часа раздался стук в дверь. Ещё не рассвело, и была глухая ночь. Я не смог сразу проснуться и первые десять минут я думал, что мне это снилось. Но стук не прекращался ни на секунду, и стучали навязчиво, громко, сильно. Встав, я увидел, что Дианы рядом не было. Спустя минуту я открыл. Лампочка на лестничной площадке не работала - и там стоял густой, кромешный мрак. Было пусто. Я обратился, но мне никто не ответил. И вдруг мне начало казаться, что на меня кто-то смотрит, испытывает и пожирает взглядом всё у меня внутри. Я даже почувствовал, что этот человек находился в углу за лестницей, хотя совсем ничего не было видно. И вдруг по улице проехала машина. Яркий свет фар пробился через окна, осветил стены, пол и перила - и тогда я увидел того, кто глядел на меня из угла!

Я бежал. Захлопнул дверь, взял ключи от автомобиля, чуть не сломал себе ногу, спрыгнув со второго этажа. Я не задумался о неисправности рулевой рейки, и ехал из этого города - лишь бы больше не видеть его, не вспоминать его и не думать о нём и случившимся. И каждая крупица мозаики встала на свои места и предстала предо мной страшной картиной, и я понял, зачем это всё было, и каждая странность прояснилась: тем человеком, стоявшим в углу, была её мать!