Каменный век. Борьба за женщин. 1 глава

(Фрагмент картины В. Васнецова "Каменный век")


От автора.
   
      Было интересно заглянуть в такую глубь времен, когда только-только появились люди современного типа, когда они даже еще не проникли в Европу, на просторах которой безраздельно господствовали неандертальцы,  когда люди еще не успели изобрести лука и стрел, а до одомашнивания животных и начала земледелия должно было пройти более тридцати тысяч лет. Было интересно изобразить людей такими, какими они были тогда – дикими и сильными, движимыми не столько разумом, сколько чувствами, способными сильно любить и сильно ненавидеть, живущими по законам свирепой природы.

1
    
     Ловчее Рыси хорошо запомнил то раннее хмурое утро, когда впервые увидел Большелобую. Охотники только проснулись и собирались на охоту. Замерзшие спросонья, ежась от холода, они толпились перед входом в пещеру и шумно спорили о том, как лучше начать охоту, в какую сторону пойти. Их спор не интересовал Ловчее Рыси: он охотился один.

     Перед входом в пещеру была большая, заваленная камнями площадка. Обступающий ее сосновый лес тонул в тумане. Стволы деревьев, впитавшие сырость, утратили свой обычный светло-коричневый цвет. Они чернели, как обугленные в основании, а выше были темно-бурого цвета. Между ними мрачно зеленели молоденькие сосенки.

     Ловчее Рыси пошел по тропинке к лесу, но, не дойдя до края площадки, остановился, увидев лежавшую среди камней перепачканную в земле плохо обглоданную кость. Он обрадовался, подобрал ее и стал глодать и обсасывать. Мясо подгнило, но еще было вкусным. Только песок противно хрустел на зубах.

     Вдруг в лесу показались две человеческие фигуры. Юноша не сразу разглядел в тумане лица этих людей и вначале не обратил внимания на подходящих, решив, что кому-то из влюбленных вздумалось прогуляться с утра по лесу. Снова взглянул на приближающихся, когда те уже были ясно видны. Ловчее Рыси вскрикнул от неожиданности и на несколько мгновений растерялся. Они оказались незнакомы ему. То явно были чужеземцы. Овладев собой, он пронзительным воплем предупредил сородичей об опасности и, подняв над головой копье, бросился с боевым кличем на пришельцев.

     Ему навстречу, взявшись за руки, по тропинке, ведущей вверх по склону горы к пещере, шли мужчина и женщина. В правой руке мужчина держал копье. Они были очень рослыми (разумеется, по понятиям неандертальцев, значительно уступавших в росте людям современного типа). На бедрах у них свободно висели небрежно повязанные волчьи шкуры. Женщина была немного выше мужчины. Ее внешность необычайно удивила юношу.  Смуглой кожи и черных волос ему еще никогда не приходилось видеть. Но еще больше поразили необычайные черты лица незнакомки: у нее был высокий лоб и прямой с небольшими ноздрями нос.

     Мужчина сделал рукой миролюбивый приветственный жест и заговорил с Ловчее Рыси на языке Племени горного барса, как называлось живущее здесь племя неандертальцев. Тот остолбенел от изумления. Затем радостно вскрикнул и кинулся обнимать великана, в котором узнал сородича. Это был Лежащий Зубр – самый сильный охотник племени. Он вернулся из долгих дальних странствий.

     Остальные охотники, которые, потрясая копьями и дубинами, с оглушительным свирепым воем уже начали врассыпную спускаться по склону, увидев чужеземца в радостных объятиях сородича, ошеломленные, остановились и затихли. Через несколько мгновений и они узнали в нем Лежащего Зубра и тоже бросились обнимать его. Вслед за тем прибежали обнимать всеобщего любимца разбуженные шумом женщины, старики и дети.

     Лишь Медведь, вожак рода, не обрадовался его возвращению и даже не подошел поприветствовать. Не в силах скрыть своей досады, он принялся ходить взад-вперед, мотая головой, яростно мыча и размахивая огромной  дубиной. Только страх не давал ему обратить оружие не против воздуха, а против своего могучего соперника.

    Лежащий Зубр и Медведь родились в один год. Оба росли значительно более сильными, чем их сверстники. Соперничество в детских играх, часто кончавшихся жестокими кулачными потасовками между ними, переросло наконец в непримиримую вражду. Когда они возмужали, растущая с каждым годом сила их, стала беспокоить стареющего вожака – Зоркого Ястреба. Ему все труднее становилось удерживать в повиновении молодых силачей. Сородичи начали заискивать перед ними, зная, что скоро кто-то из них станет вожаком.

     Лежащий Зубр был спокойнее и добрее соперника и так умен, что по возмужании имя ему дали в честь великого лесного мудреца – зубра. Когда это огромное могучее животное важно возлежит после своей сытной трапезы, оно думает. На людей, крадущихся от дерева к дереву, зубр безбоязненно косит спокойные умные глаза.

     Большинству сородичей хотелось, чтобы в борьбе за власть победил Лежащий Зубр. Однако тот ушел в далекие края, и Медведь стал в его отсутствие вожаком. Старый вожак уступил власть добровольно, но Медведь был жесток и мстителен. Он убил Зоркого Ястреба в поединке, так как не мог простить ему все те обиды и унижения, которые как все соплеменники, был вынужден терпеть от него.

     Едва поединок окончился, один тоже очень сильный охотник, решив, что победитель обессилен и легко будет захватить власть, набросился на него. Однако Медведь опять одолел.

     Пораженные его силой сородичи с тех пор трепетали перед ним и беспрекословно ему подчинялись. Он был несправедлив и жесток с ними. Потому так обрадовались они возвращению Лежащего Зубра. Теперь-то, надеялись они, тиранству вожака придет конец.

     Но Лежащий Зубр не оправдал их надежд. Он хоть и был сильнее Медведя, но спокойный и нерешительный, не осмеливался оспаривать у него власть. Сила обеспечивала ему независимое положение, и он довольствовался этим.

     Странная внешность его жены необычайно удивила всех. Люди показывали на нее пальцем и дружно гоготали. Когда Лежащий Зубр сказал, что в ее племени все такие, они стали хохотать еще сильнее. За уродливо большой лоб ее прозвали Большелобой.

     Несколько вечеров, когда охотники возвращались с охоты, и все сородичи были в сборе, Лежащий Зубр рассказывал им о далеких неведомых южных землях, в которых побывал, где теплее, чем здесь, об увиденных там диковинных растениях и животных. Особенно поразил всех рассказ о необычайно умных людях огромного роста, с большими лбами – сородичах Большелобой. Однако Лежащий Зубр рассказал о них совсем мало. Воспоминание о счастливой жизни, так не похожей на нынешнюю жизнь здесь, наводило на него тоску. Он тяжело вздыхал, замолкал, углубившись в  приятные воспоминания, и, как ни упрашивали соплеменники продолжить рассказ, молчал, не замечая их, глядя унылым, невидящим взором в костер.

       Если лицо чужеземки не понравилось мужчинам, то красота ее тела всем им сразу вскружила голову. Они не могли не видеть преимуществ этой части ее внешности по сравнению с телосложением их соплеменниц. Правда, строение фигуры неандертальских женщин было очень близко к конституции тела женщин расы кроманьонцев (людей современного типа), к которой  принадлежала Большелобая. Все же некоторые отличия имелись, и они были не в пользу неандерталок. Большелобая отнюдь не была самая стройная и длинноногая из своих прежних соплеменниц, но именно этими качествами, она превосходила женщин племени Горного барса.  О, конечно же, неандертальские мужчины очень любили неандертальских женщин, но, как и нынешних мужчин их не могло не привлекать своеобразие на общем фоне.
 
     Скоро к странным чертам ее лица привыкли, и оно уже не только никому не казалось некрасивым, а, напротив, именно его своеобразие заставляло теперь каждого признать, даже женщин, что оно прекрасно, хотя заметим, что среди своих прежних соплеменниц Большелобая лицом тоже никак не выделялась. Все мужчины племени Горного барса – от юнцов до мужчин – оказались во власти ее красоты и страстного желания овладеть ею. Но мало кто надеялся осуществить эту мечту, поскольку для того, чтобы сблизиться с чужеземкой, нужно было вначале убить сильнейшего сородича – Лежащего Зубра. Красавец (по представлениям неандертальцев), любимец женщин Стройный Олень попробовал тайком от него добиваться расположения Большелобой. Однако он переоценил свою неотразимость – чужеземка осталась к нему равнодушной, а Лежащий Зубр, догадавшись о намерениях ловеласа, жестоко избил его и жизнь сохранил лишь из милосердия, которого никогда не мог преодолеть в себе. После этого только Медведь и третий по силе охотник племени Ловчее Рыси позволяли себе иной раз заговаривать с Большелобой. И тот, и другой призывали ее отдаться ему. Однако и они опасались открыто заигрывать с нею. Именно эти два охотника надеялись когда-нибудь отобрать ее у Лежащего Зубра.

     Женщины невзлюбили Большелобую. Уже в первый раз, когда она пошла с ними в лес собирать хворост, они стали дразнить ее бесстыдным образом и пихать с разных сторон, затевая ссору. Большелобая вначале злобно расхохоталась, затем кинулась на самую наглую из обидчиц, схватила ее за волосы, опрокинула на землю и стала избивать ногами. Те женщины, которые старались выручить соплеменницу, падали под увесистыми ударами чужеземки. После они уже не досаждали ей подобным образом. Однако еще долго презирали ее, чинили ей всяческие неприятности, правда, без какой-либо изощренной изобретательности, тем не менее часто весьма обидные.  Они почти не общались с чужеземкой. Вступали в разговор с нею лишь в случае необходимости, например, во время совместной работы, а работать женщинам приходилось не мало: помимо уже названного сбора хвороста, чем, впрочем, больше занимались подростки, много собирали  всевозможных кореньев, ягод, плодов, зерен диких злаков, трудились над выделкой шкур и кож животных, шили из них примитивные одежды и даже обувь и т.п.

     Со времени возвращения Лежащего Зубра прошло уже полтора года, а чужеземка по-прежнему оставалась недосягаемой для остальных мужчин.

     Ловчее Рыси полюбил ее ранней весной, когда в горах ревело половодье, когда теплый влажный ветер колыхал вершины огромных сосен и тревожно шумел в лесу.

     Люди все тогда ощущали большую радость и испытывали сильно возросшее страстное влечение: мужчины к женщинам – женщины к мужчинам.

      Им не верилось, что проклятая лютая зима наконец-то позади, что скоро станет так тепло, что не придется просыпаться по утрам от холода и постоянно думать о том, как бы согреться. Долго страдали они от невыносимых стуж и свирепых вьюг, так долго и сильно, что воспоминания о времени, когда было тепло и все кругом благоухало блестящей на солнце зеленью, казались воспоминаниями о снах, чудесных и прекрасных. Людям трудно было поверить, что тепло когда-нибудь вернется. Но вот оно вернулось. Люди срывали с себя ненавистные звериные шкуры, с которыми не расставались всю зиму, и подставляли свои закаленные, избитые холодами тела под ласки наконец подобревшего солнца. Им доставляло огромное удовольствие, оставшись в одной набедренной повязке, выбрав место, где нет ветра, и лучи пригревают особенно ощутимо, прохаживаться взад-вперед неторопливо вразвалочку или дремать на подстилке из шкур.

     Мужчины, привыкшие видеть женщин в мешковатых зимних одеждах, теперь были ослеплены белизною их оголенных тел и не могли отвести от них глаз. Друг за другом они следили настороженно и враждебно.

     Женщины специально повязывали свои узкие набедренные шкурки слишком свободно и дразнили мужчин походкой и откровенными взглядами. Те нервничали, блуждали вокруг себя тоскливыми испуганными взорами и то и дело сжимали рукояти палиц. По малейшим пустякам между ними вспыхивали ссоры. Горы огласились перестуком палиц, яростными воплями ревнивых мужей и криками ожидающих своей участи женщин.

     Иных мужчин нельзя было узнать: так преобразились они в эту пору. Они были какие-то одухотворенные, с глазами полными радости и в то же время безумной отрешенности. Такие были особенно опасны. Дольше остальных они не обнаруживали предмет своей страсти, но уж если хватали какую-нибудь женщину за руку, то дрались за нее насмерть, и даже соперники значительно более сильные не всегда хотели с ними связываться.

     То было время, когда дикая неудержимая энергия овладевала всеми мужчинами, когда слабачек мог стать неодолимым богатырем, когда самый последний трус мог сделаться безрассудным смельчаком, когда в лучшем друге можно было встретить остервенелого врага.

     И каждую весну было так. Каждую весну мужчины сшибались в яростных единоборствах, и никакая сила не могла укротить их свирепую ненависть друг к другу. Глупый бешенный побудок словно оглушал их, кружа голову и бросая в дрожь, заставляя забыть обо всем, кроме этих сверкающих ногатою женских торсов и ног. Они видели только их и больше ничего. Впрочем, драк из-за женщин всегда было много, но в это время особенно.

      Все же как ни похожи были весны одна на другую, Ловчее Рыси чувствовал, что эта весна какая-то необыкновенная, совсем иная для него, чем те, предыдущие. Нет, не испытывал он раньше того странного чувства, которое владело им сейчас, владело неотступно и повсюду, даже на изнурительной охоте. То было какое-то непонятное томление на душе, постоянное смутное тревожное ожидание чего-то – то ли хорошего, то ли плохого.

     Конечно, Ловчее Рыси не был склонен к наблюдению за своими переживаниями, да он никогда и не утруждал себя тем, чтобы хоть как-то в них разобраться, и разве мог он догадаться, что между чувством, которое томило его с ранней весны и наслаждением, какое он испытывал каждый раз, когда видел чужеземку, есть что-то общее. А ведь разве уже зимой его не охватывали страстные порывы овладеть ею и разве ему было не труднее сдерживать эти порывы, чем те, которые охватывали его при виде других привлекательных женщин, тоже принадлежащих не ему? Впрочем, тогда его влечение к Большелобой не очень отличалось от влечения к этим женщинам.

      Но шло время, наступила весна, и чем сильнее всеобщая любовная горячка опьяняла сородичей, тем сильнее становилась и его страсть к Большелобой. Иногда желание овладеть ею было так сильно и невыносимо, что Ловчее Рычи, яростно рыча, сжимал в руках палицу и вгрызался в нее зубами.

     Часто, когда он видел Большелобую вместе с Лежащим Зубром, особенно, если она счастливо улыбалась, глядя на того влюбленными глазами, его охватывала дикая ярость. В такие моменты он внезапно ощущал в себе страшную силу, походка его делалась необычайно легкой и пружинистой. Даже радость, как будто овладевала им. Вскоре затем он вдруг начинал быстро вращать над головой палицей, словно намереваясь ударить кого-то, но делал это бессознательно, не помня себя. Через несколько мгновений он, как бы спохватившись, резко останавливался, опускал руки и впадал в апатию: тоскливое спокойствие и безразличие ко всему овладевали им. Его не возбуждали даже мысли о Большелобой. Забытье длилось недолго: он сам не замечал, как выходил из него.

     Недоступность любимой женщины еще больше разжигала страсть. Он постоянно думал о ней, страдал, ревнуя к Лежащему Зубру. Это было, как наваждение.
     Подобно другим мужчинам племени Ловчее Рыси поначалу волновала только красота тела чужеземки. С удивлением он вспоминал теперь, что прошлым летом не понимал мужчин, которые восторгались красотой Большелобой. Во внешности ее он видел только необычность, но не видел еще тогда в этой необычности красоту. По мере того, как все более его чувствами и сознанием овладевал образ возлюбленной, ее лицо тоже становилось ему все привлекательней. Но то, что оно тоже красиво, он почему-то понял неожиданно для себя. Тогда Большелобая вышла из пещеры. Он увидел ее и, как обычно, сразу устремил на нее вожделенный взор и стал нескромно ласкать ее взглядом (впрочем, в понимании первобытных людей ничего нескромного в этом не было).  Большелобая почему-то смутилась, увидев его. Наверное, поэтому не заметила пару камней на пути и ушибла об один пальцы ноги. Она невольно опустилась на колено и стала потирать ушибленное место. Лицо ее сморщилось от боли, сделалось некрасивым. Ловчее Рыси заметил это. Но вот морщинки на ее лице разгладились, и он вдруг увидел, что оно прекрасно. Большелобая посмотрела на Ловчее Рыси своими большими ясными глазами, и этот взгляд сказал ему так много, что он внезапно ощутил необычайно радостный подъем в душе, какого ранее еще не знал, какое испытывает человек, когда вдруг осознает, что казавшееся ему совершенно невозможным, совершенно несбыточным, на самом деле возможно и скорей всего даже достижимо уже в ближайшее время.

     К другим женщинам Ловчее Рыси испытывал только грубое страстное влечение. Большелобая тоже возбуждала в нем сильное желание, даже гораздо более сильное. Однако это было совсем иное чувство, еще неведомое ему, одухотворенное какими-то особыми, пусть порой мучительными, но все же большей частью упоительными переживаниями.

     У него были две жены. Два года он с ними жил и думал, что любит их. Но слишком юн он был тогда, чтобы испытать это чувство. Жен он завел себе, как и всякий охотник, не по возрасту рано. Каждый юноша, едва мужчины начинали брать его на охоту, старался скорее обзавестись женой, причем не одной, а стремился иметь их как можно больше, чтобы все видели, что он настоящий охотник. Редко кто надолго сохранял привязанность к своим первым женам.  Дети, которых они родили от него, прожили совсем мало. Когда те были живы, Ловчее Рыси ничуть не утруждал себя заботой о них и лишь изредка играл с ними ради собственной забавы. Однако смерть их поразила его ужасно, и он долго не мог смириться с мыслью, что нет больше и никогда не будет этих трогательно-хрупких и ласковых мальчиков, которые всегда так радовались его возвращению с охоты. Ловчее Рыси считал, что умерли они по вине матерей, и это еще более усиливало его неприязнь к женам. Тем не менее, он часто овладевал то одной женою, то другой, овладевал с жадной неукротимой свирепой страстью, однако только потому, что его молодая активная мужская природа требовала выхода своей неиссякаемой мощной энергии. Эти сближения были совершенно то же, что совокупления животных. Ни малейшего любовного чувства в них не проявлялось.

     В стремлении затмить Лежащего Зубра охотничьими подвигами Ловчее Рыси был неутомим и бесстрашен. Изнемогал ли он от усталости на горной тропе, чувствуя, что уже не в силах преследовать быстроногое животное,  замирал ли в нерешительности, слыша раскатистый рев потревоженного хищника, мысль о соперничестве возвращала ему силы и самообладание. Он стал приносить с охоты столько же добычи, сколько и Лежащий Зубр. Они сравнялись славою. Сородичи даже стали спорить кто лучший охотник племени –  Лежащий Зубр или Ловчее Рыси.
 
     Наш герой уже давно заметил, что Большелобая выделяет его из числа остальных безнадежно любящих ее мужчин, не то чтобы вниманием, а какой-то мягкостью, с которой к нему относилась, даже добротой, тогда как на других только дико огрызалась. Это окрыляло его и распаляло еще больше. В духе образа мыслей первобытных людей Ловчее Рыси думал, что именно охотничьим своим заслугам он обязан тем, что перестал быть совершенно безразличным неприступной чужеземке. В действительности причина была не в этом: юному неандертальцу не хватало сообразительности учитывать в своих предположениях то, что отношение к нему возлюбленной стало заметно лучше еще до того, как он сумел снискать славу на охоте.

     Наконец ему стало окончательно ясно, что не состязание в охотничьих подвигах, а только победа в настоящем боевом единоборстве даст возможность овладеть любимой женщиной. Но решиться на смертный бой с противником, сила которого страшила даже самого вожака, было нелегко. Ловчее Рыси старался это сделать, но никак не мог. Каждое утро просыпался он с лютой ненавистью к своему сопернику и уверенный, что сегодня-то уж наверняка с ним сразится. Целый день был уверен в этом и был готов к этому, но лишь наступал решающий момент, как он цепенел от страха и чувствовал, что совершенно не в силах решиться напасть на врага. Словно какая-то непонятная невидимая стена возникала между ними. Остаток дня и полночи он проводил, угнетенный сознанием своего бессилия, проклиная себя за трусость. Чем больше проходило времени, тем непроницаемей становилась стена, которую он не мог преодолеть. Долго он мучился так, но пересилить себя не сумел. Все решил один случай.