321 Опять в штаб! 16 02 1974

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК-СКР «Свирепый» ДКБ ВМФ 1970-1974 гг.».

Глава 321. Балтийское море. ВМБ «Балтийск». БПК «Свирепый». Мир и мы. Опять в штаб! 16.02.1974.

Фотоиллюстрация из второго тома ДМБовского альбома автора: ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Те самые два окна нашей комнаты-казармы в здании штаба соединения, за которыми команда моряков-оформителей готовила материалы для командно-штабных учений «Балтика-74». Весна. 1974 год.

Почему моряки крепят лозунг «Добро пожаловать в родную гавань!» - расскажу позже…

В предыдущем:

Свой первый «печатный» литературный труд – рассказ «Марина», я печатал, перепечатывал, рвал, вновь печатал и вновь перепечатывал в течение пяти дней. Никогда я ещё не уставал физически так, как за эти дни, даже, когда разгружал вагон с мешками с сахаром…

04 февраля 1974 года в Великобритании при взрыве бомбы, подложенной боевиками из Ирландской республиканской армии в междугородный автобус, следовавший из Манчестера в Кеттерик, погибли 12 человек. В автобусе находились государственные служащие и члены их семей.

07 февраля 1974 года британский премьер-министр Эдвард Хит объявил о том, что предстоящие 28 февраля 1974 года парламентские выборы «должны пройти под знаком вопроса «Кто же правит Великобританией?». В этот день
Гренада становится независимым государством в составе Содружества (Великобритании).

10 февраля 1974 года британские горняки начали всеобщую забастовку с требованием повышения заработной платы на 30-40 процентов.

11 февраля 1974 года британский архитектор Джон Поулсон, выполнивший множество контрактов для местных властей и различных общественных организаций, приговорён к 5 годам тюремного заключения «за преступления, связанные с коррупцией». 15 марта 1974 ода этот срок наказания увеличат ещё на 7 лет за другие преступления.

13 февраля 1974 года из СССР выслан в Западную Германию писатель-диссидент Александр Исаевич Солженицын – автор книги «Архипелаг ГУЛАГ». А.И. Солженицын оправдывал своё произведение идеей: «Нравственное оздоровление страны и народа невозможно без всеобщего осознания национального нравственного падения».

Никто из экипажа БПК «Свирепый», в том числе и я, ничего не знал о книге А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», но мы были уверены, что это «очередной антисоветский клеветнический пасквиль». Правда, я вспомнил фамилию этого писателя, потому что в декабре 1962 года читал в толстом журнале какой-то рассказ о заключённом в лагере. По-моему этот рассказ назывался «Один день Ивана Денисовича»…

Помню, папа отобрал и взял с собой журнал с рассказом Александра Солженицына, ушёл в родительскую спальню и там остался надолго. Он даже не вышел смотреть телевизионные новости. Поздно вечером я слышал, как папа вполголоса читал этот рассказ маме и она, по-моему, почему-то тихо плакала…

Мы с моим братом Юрой не могли понять, что же такого произошло и что было такого в этом рассказе, если наши родители вдруг притихли, погрустнели и стали с нами какими-то необычайно ласковыми и нежными. Папа поочерёдно гладил своими жёсткими пальцами нас по головам, целовал нас в затылки, в чубчики, а мама вообще стала нас обнимать и тискать, как будто прощалась с нами надолго.

Уже засыпая, я услышал, как мама сказала папе: «Вот и Коля наш также мучается»… «Почему дядя Коля мучается? – подумал я. – Где он мучается? Действительно, а где наш дядя Коля?».

Утром я уже не вспоминал о журнале, о рассказе Солженицына, об Иване Денисовиче и о дяде Коле. Утром надо было срочно выздоравливать, потому что скоро должен был наступить Новый 1963 год.

Вот и теперь я недолго думал над газетными новостями, потому что 16 февраля 1974 года мне устами недовольного замполита, старшего лейтенанта А.В. Мерзлякова было приказано: «Быстро собрать свои «манатки» и «дуй» в штаб! Вызывают!».

Далее всё повторилось, как год назад: сбор офицеров, мичманов и матросов, инструктаж, запертая на ключ комната с кроватями, охрана на входе, краски, кисточки, карандаши, эпидиаскоп и огромный рулон «голубого ватмана». Опять команде художников-оформителей предстояло создать плакаты, схемы, таблицы и карты для очередных командно-штабных учений 128-й бригады 12-й дивизии ракетных кораблей ДКБ ВМФ.

На этот раз ТВД (театром военных действий) была акватория Атлантического океана, примыкающая к одной из крупнейших военно-морских баз США, район сосредоточения противолодочных и противокорабельных АУГ (авианесущих ударных групп) кораблей ВМС США-НАТО в Восточной и Южной Атлантике.

Новинкой этих учений 1974 года была отработка задач советских надводных кораблей и подводных лодок, обеспечивающих высадку морского десанта в местах сосредоточения вооружённых сил «вероятного противника», а также масштабное и точечное применение сторонами учений ядерного оружия.

Секретность и строгость организации нашей работы в штабе и этих учений «зашкаливала» все мыслимые и немыслимые пределы…

Вот почему в дневнике я ограничился только такой фразой: 16.02.1974. «Забрали работать в штаб. Так хотелось сегодня попечатать фотки, сделать радиогазету, почитать и наконец, написать всем письма! Но, увы! «Селявуха» - такова «житуха».

На следующий день 17 февраля 1974 года я с восторгом писал в дневнике: «Нет, чёрт возьми! Ни капельки не жалею, что пошёл работать в штаб! Совсем неожиданно оказалось, что Сашка Напалков (мой севастопольский товарищ и друг, с которым мы вместе учились в Морской школе ДОСААФ летом 1971 года) и я были вместе в Пионерске (в 9-м флотском экипаже ДКБ ВМФ)».

Сашку Напалкова («Гарри Напалкова») тоже призвали на работу в штабе, он тоже, как и я, проявил себя на службе специалистом штурманского и рулевого дела.

Естественно, встреча земляков, друзей, севастопольцев была бурной, радостной, волнительной, сумбурной. Мы проговорили всю ночь до самого утра и вспоминали, вспоминали, делились, рассказывали друг другу практически обо всём и разном, в том числе и о самом любимом «деле» «Гарри Напалкова» - о встречах и общении с девушками.

- «До сих пор не пойму, как я в нём угадал близкого по духу человека? Ну, вот только посмотрел и сразу почуял. Чудеса! И всё же – здорово! «Гарри» - парень «на все 100!».

- «Получилось так, что рассказал ему всю историю с Валей Архиповой. Ничего, Саня, что рассказываешь с настоящими именами, ведь правда – она и есть правда».

- «Короче, результат был тот, который я и ожидал. И я знал, что «Гарри» в своих оценках и суждениях искренен, иначе в этот же вечер он не стал мне показывать то, что хранят люди в самых глубинах своего ума и души. Не всё, конечно, рассказал, но по определению великих людей, именно так (в откровениях друг другу) рождается великая, искренняя, настоящая дружба. Это здорово, чёрт меня возьми!».

Работа в штабе бригады продлилась до 1 марта 1974 года – двенадцать суток! К сожалению, часть прикомандированных матросов и мичманов, среди которых был и «Гарри» Напалков, вернули на корабли. Мы с ним рассчитывали на долгое дружеское общение, а оно оказалось обидно коротким…

Странно, но краткая радостная встреча с другом моей севастопольской юности, оставила глубокий волнующий след в душе и долго саднящую «рану» в сердце. Все наши надежды на постоянное общение севастопольских земляков-друганов-корешей в один миг рухнули. Больше мы с «Гарри» Напалковым не виделись. Никогда…

В этот раз в штабе не сложилась та дружная команда, которая была у нас со Славкой Евдокимовым в прошлом году: несколько человек из команды оформителей старались весть себя «по-годковски», то есть нагло перекладывали простую и нудную работу на «молодых», не стесняясь выхватывали лучшие куски из той еды, которую нам опять доставляли из офицерской столовой, хамски вели себя в отношениях с окружающими.

Горше всего было то, что верховодил всем этим «годковским беспределом» приданный нам в команду молодой мичман, который так же, как и мы, был «заперт» вместе с нами в комнате-казарме на время командно-штабных учений и видимо, так хотел «подфартить» «годкам», защититься от них.

Я до поры до времени не «встревал» в эти «годковские разборки», потому что знал – результаты нашей работы (вернее – отсутствие результатов) вскоре будет замечено и отмечено. Я просто чётко отделил свои обязанности от персональных обязанностей других членов нашей команды и этих самых «годков».

Когда пришло время сдавать наши плакаты, схемы, графики и таблицы заместителю начальника штаба, то всё вскрылось и обнаружилось: наши материалы оказались несуразными, не стыковались друг с другом, были некрасивыми, неаккуратными, «топорными», как выразился гневный старший офицер.

Последовал жёсткий разбор персональной ответственности всех и каждого за порученную работу. В результате нашего старшего по команде (мичмана) вернули по месту службы, «годков», в том числе и «Гарри» Напалкова, который сам попросился вернуть его на корабль, тоже отправили по местам их службы, а оставшимся четырём матросам и мне было строго приказано «к утру всё исправить и сделать так. как положено».

- Суворов старший! – уходя, объявил заместитель начальника штаба 128-й бригады 12-й дивизии ракетных кораблей. – Но отвечает каждый за себя! Определитесь, кого, каких и сколько вам нужно помощников! Но не больше трёх человек! Всё!

Оставшиеся ребята угрюмо молчали, сердито косились на меня, делали вид, что им «всё до лампочки», страшились объёма работы и грядущих последствий. Я не стал их беспокоить, а просто молча взялся за работу…

Самое трудное было исправлять действительно «топорную» корявую работу на картах ТВД (театра военных действий). Эти схемы и карты пришлось переделывать заново…

Только на этот раз я внёс в эти карты и схемы новшество: я не только нанёс на схемы условные стандартные обозначения кораблей, а стал рисовать их чёрные схематические силуэты. Это сразу «оживило» карты и схемы, сделало их красочнее, интереснее, эффектнее.

Среди нас оказался парень, который у себя на корабле оформлял десятки ДМБовских альбомов и был мастером по этим самым силуэтам кораблей. Он заинтересовался, подошёл и вскоре умело, быстро и красиво стал «оживлять» забракованные ранее карты и схемы.

Другим моим «новшеством» стало красочное оформление береговых линий и морей на картах и схемах. Я просто острым ножом делал из цветных грифелей карандашей крошку и ваткой растушёвывал «морские пространства» на картах. Вскоре и второй парень начал мне помогать, а потом «включил воображение» и тоже оказался мастером цветного оформления таблиц, графиков и диаграмм.

Однако нашей последней «изюминкой» или «аккордом нашей симфонии» (как выразился один из моряков) была огромная составная карта массированной атаки военно-морских сил Атлантической эскадры с высадкой морского десанта…

Рано-рано утром к нам пришёл одетый не по форме, заспанный и заранее сердитый заместитель начальника штаба. Он сначала с насупленным видом смотрел на результаты нашей работы, потом внезапно разулся и вдруг с азартом подключился к нам, подсказывая как лучше нарисовать корабли и самолёты, стрелы ударов и атак, линии связи и обмена данными между самолётами и кораблями, маршруты и направления движения подводных лодок.

К 7 часам утра мы все не просто «выдохлись», а в бессильной неподвижности замерли на своих рабочих местах. После того, как озабоченные офицеры, руководимые заместителем начальника штаба, забрали у нас все карты, схемы, таблицы и графики мы попадали в свои койки и опять, как год назад, проспали и завтрак, и гомон собравшихся участников командно-штабных учений, и приход начальства, которое хотело отблагодарить нас за отличную работу…

Нас «отблагодарили» тем, что никто нас не беспокоил в течение нескольких часов, которые мы спали, как убитые.

Тех моряков, кто впервые принимал участие в подготовке командно-штабных учений, наградили отпусками с выездом на родину, ещё чем-то, а мне сказали, что «ты и так уже побывал в двух отпусках и скоро будешь «играть ДМБ», а таких специалистов как ты, нет, поэтому иди и продолжай служить, как служил и тебе «всё зачтётся».

Не знаю, что мне должно было быть «зачтено», но с этого времени я ежемесячно стал получать повышенное денежное вознаграждение, хотя никогда ни до ни после службы на флоте не считал и не выяснял, сколько и за что мне выплачивается денег.

Со всех участников работы в штабе опять взяли «подписку о неразглашении военной и государственной тайны» и «отпустили по домам», то есть по кораблям. Я был очень рад вернуться на БПК «Свирепый», потому что начинались выходы в море на реальные военно-морские учения и стрельбы, а на корабле меня ждала пишущая машинка и незаконченный рассказ об удивительной девочке Марине, которую я когда-то впервые в жизни поцеловал по-настоящему, то есть страстно, по-мужски…