322 Алло, Сашенька! 16 02 1974

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК-СКР «Свирепый» ДКБ ВМФ 1970-1974 гг.».

Глава 322. Балтийское море. ВМБ «Балтийск». БПК «Свирепый». Мир и мы. Алло, Сашенька! 16.02.1974.

Фотоиллюстрация из первого тома ДМБовского альбома автора: Калининград. Приезд мамы в Калининград на встречу с подругами-ветеранами Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Май. 1972 года.

В предыдущем:

Со всех участников работы в штабе опять взяли «подписку о неразглашении военной и государственной тайны» и «отпустили по домам», то есть по кораблям. Я был очень рад вернуться на БПК «Свирепый», потому что начинались выходы в море на реальные военно-морские учения и стрельбы, а на корабле меня ждала пишущая машинка и незаконченный рассказ об удивительной девочке Марине, которую я когда-то впервые в жизни поцеловал по-настоящему, то есть страстно, по-мужски…

Жизнь опять напоминала о себе разными событиями и приключениями. Мама в письме от 7 февраля 1974 года писала, что в городе Суворове случилось ЧП (чрезвычайное происшествие). В ночь с воскресенья 3 февраля 1974 года на понедельник 4 февраля 1974 года на шамотном заводе, который расположен на окраине города, произошла авария.

Там, где выливается в отстойники шамотная гарь с водой, что-то «испортилось» и дежурный оператор шамотной печи соединил её непосредственно с дымовой трубой. Шамотная гарь поднялась огромными клубами в воздух, а ветер отнёс её на город. Весь город был полностью засыпан ядовитой шамотной золой.

- «Ты знаешь, Сашочек, утром выходим из дома – всё черно, белого снега не видно. В нашем районе и так снег был черноватый, а там, где городская больница, в этот день просто страшно было смотреть – всё черным-черно».

- «Говорят, что создана комиссия при нашем городском «правительстве», ну и сегодня в 15:00 будет разбор этого ЧП, примут меры наказания и, вероятно, меры возможные для сохранения чистого воздуха. Вот что даёт нам шамотный завод. Только в 1975 году этот завод переведут на газовое топливо. В 1975 году, кажется, будет реконструкция Черепетской ГРЭС: снимут три маленькие трубы и запустят новую большую трубу. Может быть, тогда у нас будет в городе чистый воздух».

В среду 6 февраля 1974 года во всех учреждениях, организациях и предприятиях города Суворова были собрания трудящихся, где обсуждали это ЧП и говорили о будущем нашего города.

- «Сейчас выпал свежий снег, но очень мало, чуть-чуть прикрыл этот «траур». Температура плюсовая, всё раскислилось в городе, сыро. К воскресенью, то есть к 10 февраля, я должна выстирать все шторы и тюль на окнах, привести квартиру в порядок, чтобы встретить Олю и Свету как положено» (Оля – первая жена моего брата Юры, а Света – его дочь).

Меня очень взволновала весть о том, что к родителям приезжает первая жена моего брата Оля и его первая дочка. Сразу нахлынула масса воспоминаний, волнение и даже трепет…

Я пропустил «мимо ушей» предложение мамы уже сейчас заказать в ателье Балтийска себе гражданский костюм и «цивильные» брюки. Мысленно я согласился с мамой, что главное – это сразу после ДМБ нужно поступить на учёбу в институт и учиться, учиться, учиться.

- «Ты только смотри – запасись всеми документами с корабля, нужными для поступления на подготовительные курсы в институт, я тебе высылала вырезку из газеты, что бы ты знал, что надо для этого».

- «Ну, а куда ты выберешь поехать – в Севастополь, в Калугу (Бауманский институт, филиал московского технического университета) или в Москву, - это твой слово, но мы бы хотели, чтобы ты учился. Это самое главное. Ну и очень бы хотелось, чтобы учился как-то недалеко от дома. Это как-то легче – чаще можно видеться».

- «Самое главное – надо учиться, получить диплом, а когда ты будешь с дипломом, то во всех городах можешь устраивать свою жизнь. Самое тяжёлое дело – это учёба».

- «Ну, ладно, это всё впереди. Пока всё. Идём с папой на работу, утро, 07:30, папа ещё спит, сейчас в темпе будем собираться, мало времени, но ничего, - успеем».

- «Пиши. Очень рады твоим письмам. Уже почти половина февраля проскочила. До скорой встречи! Целуем крепко-крепко, мама и папа».

Да, вести из дома взбудоражили меня… Чтобы пока сильно не волноваться, я с головой окунулся в работу в штабе, а сам подспудно всё думал и думал… О жизни, о превратностях судьбы, о моём брате Юре, который уже в третий раз женился «по любви» и каждый раз за ним остаются дети, мои племянники и племянницы.

Я думал о себе и о том, что, действительно, надо учиться, чтобы стать независимым от всех этих условностей, требований, «нужностей», нужды и нравоучений.

Что-то протестное, жаркое, гневное, порождённое чувством вины перед Ольгой и Светланой, перед Галей и Олежкой, перед моими друзьями и подружками, наконец, перед Оленькой и Валей Архиповой, перед всеми, кого я вольно или невольно, специально или случайно обидел и обманул, мучило меня, жгло мне сердце огнём и морозило мои руки ознобом…

- Да, Сашок, - сказал я самому себе. – Жизнь «на гражданке» штормит не по-детски…

В самый разгар работы в штабе, в среду 6 февраля 1974 года, я получил от родителей письмо с просьбой сделать вызов на междугородные телефонные переговоры. Почта с такими телефонами была только в базе, в городе Балтийск, поэтому мне (для обеспечения секретности и безопасности) был выделен сопровождающий – надёжный, верный и опытный матрос БПК «Свирепый», мой друг, Александр Якимушкин. Причина телефонного разговора с родителями – приезд Ольги и Светланы – первой жены и дочки моего брата Юры.

С момента получения письма от мамы с извещением о приезде Оли и Сеты, я сразу подумал, что мама даст телеграмму-вызов на переговоры. Я ждал этой телеграммы и боялся её прихода. БПК «Свирепый» готовился к выходу в море на очередные тренировочные учения. Эти частые выходы в море на один день порядком всем надоели.

Однако в период с 6 по 10 февраля 1974 года с Севера в наш регион пригнало массу холодного воздуха, и всю неделю держался над всей Балтикой удивительно устойчивый, плотный и очень мокрый туман. Ночью температура воздуха колебалась около нуля градусов, днём также колебалась около 4-5°С, достигая в полдень 12-13°С тепла. При этом в течение пяти дней в атмосфере постоянно «висела» морось (1,2-9,3 мм осадков).

Этот сплошной и плотный мокрый туман и помог мне прийти на почту, чтобы услышать голоса мамы, папы, Ольги и Светланки…

Раньше мы, моряки, всегда проклинали такой плотный туман, потому что сыро, сыро, очень сыро. Туман такой плотный, что идёшь, а тебя будто мокрым бельём, мокрым и холодным, по лицу проводят. Шинели, бушлаты впитывают этот всепроникающий туман, как губка. Телу становится холодно, зябко, промозгло, простудно…

В этот раз, в пятницу 8 февраля 1974 года, я шёл на почту и с наслаждением вдыхал этот спасительный туман. Его белесые клубы только помогали мне охладить разгорячённые щёки и лоб, сосредоточиться на предстоящем разговоре с первой женой моего брата, с той девушкой-женщиной, которая во всех смыслах была первой иной родной женщиной в нашей семье.

На почте женщины-работницы почты, конечно, разволновались. Они привыкли, что вокруг много разных матросов. Они хотя и пацаны и мальчишки, суровые и скрытные, но стоит только кому-то загадочно тяжко вздохнуть или усмехнуться, как эти женщины тут же настораживаются, - что-то произошло. Почему-то все работницы почты ВМБ Балтийск считали своим долгом сочувствовать матросам, интересоваться их переживаниями, слушать их истории жизни…

Эти работницы почты давно знали меня и мы часто с ними общались, когда я получал почту на БПК «Свирепый», так что с их помощью почтовый аппарат завертелся несколько быстрее, чем обычно. Короче, в пятницу 8 февраля 1974 года я заказывал телефонные переговоры с родителями, а на другой день, в субботу 9 февраля 1974 года, я спешил с Сашкой Якимушкиным на переговорный пункт городской почты города Балтийск.

Пришли, сидим. Все звонки телефонные за прилавком почты воспринимал спокойно, а когда услышал звонок с переговорного пункта, то сразу учуял – это меня.

Иду к кабинке и всё, что готовил, на что старательно хмурил брови, на что «играл желваками на скулах» и на что старался умерить скорость «пулемёта» в груди, - всё это разом выскочило из памяти и сердца, потому что в трубке я услышал до боли, до стона родное, не забываемое никогда, - «Алло! Сашенька!».

Потом, когда шёл обратно, без дум, без мыслей, без понимания происходящего вокруг, я только тупо улыбался и ждал, когда же всё взбудораженное во мне уляжется. При этом я интуитивно ощущал и понимал, что вёл себя на переговорах удивительно глупо…

«Дурак» - говорил я самому себе. «Надо было так сказать и этак!». Было так стыдно и досадно, что хоть назад беги и опять звони! В голове всё звучали и звучали голоса Ольги и Светланы…

Толстяк Сашка Якимушкин, друг мой, тактично молчал, вышагивая рядом со мной, а потом так наподдал мне под рёбра, что я задохнулся, мигом выскочил из транса и начал соображать, что иду, не глядя, по проезжей части дороги и вот-вот наткнусь на столб. Только теперь я начал вновь соображать…

Во мне опять внезапно и ярко вспыхнули моменты телефонных переговоров с родителями и нашими гостями, Олей и Светланой.

Мама всегда берёт первой трубку телефона и своим тревожно-пронзительным голосом наполняет всю тесную кабинку для переговоров. Её голос сразу проникает в сердце и я мгновенно узнаю её настроение: «Алло? Саша? Здравствуй, Сашенька!».

- Здравствуй, мама! – всегда говорю я в трубку. Мне тут же хочется прижаться к ней, нырнуть под её руку, заглянуть в её карие глаза. Я всегда в этот момент зажмуриваюсь и на мгновение отдаюсь этой «щенячьей» беспомощности и бездумности, только бы ощутить, насладиться этим мгновением детского общения с мамой.

Я хорошо помню, как, бывало, мы смотрим телевизор или разговариваем «по душам», или мама мне что-то рассказывает из своей жизни, а я подсовываю голову под её руку. Так бы сидел и сидел, не шевелясь, чувствовал бы, как ты гладишь меня по голове и слушал бы тебя, не перебивая, боясь чем-то нарушить твой голос, твой рассказ.

Однако на переговорах надо что-то говорить… и разговор начинается сумбурный, торопливый, насыщенный.

- Спасибо тебе, мама, за посылки! Большущее спасибо за большущие посылки! Сначала все вокруг смеялись над такими ящиками, когда я их тащил на корабль, но я с таким гордым видом это делал, что ребята сменили смешки и шутки на интерес и добрую зависть. Спасибо, мама, не за посылки, нет, а за внимание и память! Гостинцы новогодние досталось всем – и ребятам, и мне, и командирам.

У меня ещё остался большая картонная коробка с сушками, с ирисками, с луком, с печеньем. Потихоньку, полегоньку всё это исчезает, но я один это съесть не могу, извините. По вечерам у меня в «ленкаюте» гостей много и они привыкли, что я их угощаю чем-нибудь вкусненьким. Мамины яблочные сушки – это всё равно, что «гостевой чай или вино» на гражданке.

Маму и папу интересовало – не скучно ли мне на службе, не надоело ли, как я переживаю смену своего статуса с «молодого» на «годка» и т.д. Папу особенно интересовало, как сменились мои отношения с командирами, в связи с уходом старого замполита и приходом нового, более молодого. Маму тревожило моё физическое состояние и моё настроение.

Ну, какое у меня может быть настроение перед моими родителями?! Конечно, бодрое, боевое, нормальное, отличное, здоровое! Неужели они думают, что я им буду жаловаться, сетовать или рассказывать о моих душевных переживаниях или телесных невзгодах?

Скажу – «плохо мне» - покривлю душой. Скажу – «хорошо всё» - обману. Всё хорошо бывает только в раю, а на земле нашей грешной никогда не бывает всё хорошо – дел много. Вот и у меня на корабле (БПК «Свирепый», в штабе, в дивизионном клубе, на почте и т.д.) дел не просто много, а «завались»!

Моя служба и работа на БПК «Свирепый» в это время была настолько интересная, насыщенная, полезная и наполненная приключениями, что мне некогда было «не вздохнуть, ни охнуть». Частые однодневные («почасовые») выходы БПК «Свирепый» в море, тренировки, учебные тревоги и занятия с одновременным исполнением обычных корабельных работ, приборок и проворачиваний, конечно, надоели всем, в том числе и мне.

Однако обычные военно-морские ощущения и чувства, хотения и желания – грусть, тоска, меланхолия, сонливость, лень, события «годковщины» и т.д. – всё это я глубоко «прячу» внутрь самого себя, а когда они проявляются, то я, как правило, уже сплю. Вот тогда эти мои ощущения и чувства посмотрят-посмотрят, как я сплю, и тоже засыпают. Свою грусть и меланхолию я «лечу» работой и сном.

И вообще, я здоров как бык, правда, не так, как племенной бык, но всё же…

Ну, что я мог рассказать папе и маме о моей службе? О ещё несделанном и ещё недостигнутом нельзя – рано, о сделанном и достигнутом тоже нельзя – секретность и военная тайна, о моих переживаниях по поводу отношений с друзьями, подружками и девушками-женщинами – не буду же я об этом рассказывать по междугороднему телефону…

Вот почему я нашёл (на мой взгляд) единственно правильный стиль общения с мамой и папой по телефону: хочу домой, к вам, жажду вас всех увидеть, услышать, прижать к себе, обнять и расцеловать. Я действительно этого очень хотел и жаждал, только старался «держать себя в руках», особенно тогда, когда услышал голос Оли – первой жены моего брата Юры.

Как я хотел быть хладнокровным и спокойным, когда услышал голос Ольги!

Сколько мы всего пережили, прочувствовали за все прошедшие года, но то первое чувство первой встречи с первой женой моего брата осталось в сердце щемящей раной-царапиной…

Трудно, очень трудно и сложно рассказать, высказать, выговорить всё то, что хотелось сказать и выразить, поэтому я то и дело спрашивал её, почти кричал ей: «Ты меня понимаешь?!».

Да, права русская народная пословица: «Не зная броду, не суйся в воду». Не разобравшись в себе, в своих чувствах и мыслях, нельзя лезть к людям с поступками, от которых кому-то будет плохо. Вот и я держал при себе и в себе свои чувства и мысли, пока не настало время всё сказать.

Ещё когда читал оправдательные письма Юры и последнее письмо Ольги, я уже не верил, не мог поверить в то, что случилось (с их разрывом и разводом). Я знал Юру, знал на что он способен, что он может и не может, поэтому не верил в те обстоятельства, в которые он нас (родителей и меня) пытался убедить.

Кроме этого, я по натуре однолюб… Если я дал слово клятвы, то стараюсь не нарушать её. Если сказал, что «Люблю!», значит, люблю, пусть даже только внутри самого себя, а не внешне...

Как мучительно я переживал разрыв и развод Юры с Ольгой! Как было трудно переламывать себя, заставлять вновь любить, уважать, принимать. Как остро было тайком от папы и мамы искать по буфетам, шкафам, полкам с постельным бельём, в тайных маминых местах свадебные фотографии Юры и Ольги, фотографии маленькой Светланки!

Вторую женитьбу моего старшего брата Юры на Гале я встречал уже не так трепетно, как первую – с Ольгой. Эта недоверчивость помогала мне многое замечать, видеть и уже начинать понимать всю сложность взаимоотношений мужчины и женщины.

Будучи в Севастополе, я хотел и боялся встречи с Ольгой и Светланой, потому что не знал, что я могу им сказать, как оправдаться, чем помочь. Что делать, я желал счастья брату и его новой жене, тем более на меня смотрел, тянул ручки и лазал по мне, как по дереву мальчуган – Олежка, сын Юры и Гали.

Точно так же разрывались сердца и чувства моих родителей, которые, чего скрывать, любили моего брата, их первого послевоенного сына, больше, чем меня. Может быть, поэтому я сразу после школы, когда почувствовал себя свободным и беспомощным, стал более эгоистичным, живущим для себя?

Тогда, летом 1970 года в Севастополе я подумал, что может быть Валя Архипова права и надо брать от жизни всё, что можно, пока ты молодой и в силе. Тогда я жил, как будто всё пробовал на ощупь, на вкус, на цвет и на запах…

Только учёба в Севастопольской Морской школе ДОСААФ и призыв на военно-морскую службу спасительно меня определили в жизни, дали чёткое направление, ориентиры, цели и задачи. Вот почему я отдался службе на флоте полностью и целиком, отчего служба не была мне в тягость, а стала, возможно, самым интересным, самым захватывающим и самым богатым на приключения временем жизни.

Кроме этого, я ещё и полюбил свой корабль, БПК «Свирепый», он стал мне домом, другом, товарищем, особенно, после того, как я пережил жестокий шторм урагана Эллин в Северной Атлантике. БПК «Свирепый» стал мной, а я – им. Я сам стал как БПК «Свирепый» - твёрдым, организованным, жёстким, сильным, отважным и боевым.

Не зря ребята по заводскому рабочему общежитию Севморзавода в 1975-1976 годах дадут мне прозвище - «Свирепый».