323 Здорова, брат! 17 02 1974

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК-СКР «Свирепый» ДКБ ВМФ 1970-1974 гг.».

Глава 323. Балтийское море. ВМБ «Балтийск». БПК «Свирепый». Мир и мы. Здорова, брат! 17.02.1974.

Фотоиллюстрация из второго тома ДМБовского альбома автора: Письмо Вячеслава Михайловича Юницина. 17.02.1974 года.

В предыдущем:

Кроме всего прочего, я ещё и полюбил свой корабль, БПК «Свирепый», он стал мне домом, другом, товарищем, особенно, после того, как я пережил жестокий шторм урагана Эллин в Северной Атлантике. БПК «Свирепый» стал мной, а я – им. Я сам стал как БПК «Свирепый» - твёрдым, организованным, жёстким, сильным, отважным и боевым.

Не зря ребята по заводскому рабочему общежитию Севморзавода в 1975-1976 годах дадут мне прозвище - «Свирепый».

Всё-таки как трудно порой найти истину в жизни! Кто тебе скажет, кто подскажет, что вот она – Истина, вот – Правда, а вот Кривда с Ложью пополам?..

Только друг, истинный друг, друг, товарищ и брат.

17 февраля 1974 года Славка Юницин писал мне в Курске письмо, а через три дня я со вниманием читал его «каракули» и «со слезой во взоре» взирал на его увесистый дружеский кулак-тумак…

- «Здорова, Сашка! Здорово, брат! Не ожидал! Воистину не ожидал, что, во-первых, ты так быстро ответишь, во во-вторых, что ты любишь меня и может быть сильнее, чем кто-нибудь».

- «Это, конечно, мне льстит, да, да, льстит, хоть ты и знаешь, что я не люблю таких нежностей, считаю, что лучше хранить их в себе и не показывать никому».

- «Ты другое дело… Умеешь делать то, что я не могу. Это как у Пушкина: «Они сошлись – вода и камень, лёд и пламень…». Ты поймёшь, что относиться к кому».

- «Я чувствую, что ты меня изучил, потому что понял. Не могу писать гладко, чтобы всё было на чистоту в одном листочке ученической тетради».

- «Ладно! Хватит этих «телячьи чувств»! Разнежился и расхвалился! Думаю, что «последним могиканином» ты не останешься. И знаешь почему? Читай!»

«Сидит ворона на суку.
Кричит кукушечка: «Ку-ку!».
«Чего кукушечка кричишь?
А может, лучше замолчишь?».

- «Это был её ответ. Слишком грубо получилось с моей стороны. Так что вот, будем вместе выставлять: ты – грудь мощную, но впалую, я – плечи могучие с тощими ключицами. Но ещё не всё потеряно, жду письма и всё станет ясным».

- «Ты там у себя в кубрике под «форштевнем» впадаешь всё ещё в ребячество. И флот тебя не меняет. Зачем мне нужно «дикое сердце»? Оно у меня и так «больное», а ты ещё «дикое» плюсуешь сюда».

- «Нет! Нет! Это мне определённо не нравится. Я всё-таки современный человек. Ни от кого не отшатываюсь и ни на кого не прыгаю, и вышел не из глухих мест Аризоны. Так-то вот. Ясно!?»

- «Смотри там у себя в каюте, а то вот!». Славка обвёл свой сжатый кулак ручкой и нарисовал в письме контур своего кулака.

- «Это левая – со шрамом».

В последний мой приезд в отпуск на родину в июне-июле 1973 года мы со Славкой перочинным ножом полоснули чуть-чуть свои руки, а потом соединились кровоточащими ранками, символически превратившись в «кровных братьев». Так обоюдно мы хотели скрепить нашу школьную дружбу и духовное братство на всю оставшуюся жизнь.

- «Остальное сам можешь дорисовать, я всё-таки не художник, а экспонат по анатомии. Почему по анатомии? Потому что отощал».

- «Здесь в Курске на весь Курск 3 столовые и ехать к ним приходится 50 минут с гаком, а рестораны не по карманам».

- «У нас в городе (Суворове) всё ещё не спокойно. Серёжка (товарищ Славки по работе в Курске) получил письмо. Пишут, что двоих кого-то застрелили из ребят и несколько человек посадили на «н» количество секунд».

- «Я здесь буду балдеть до 28 февраля. На праздник (23 февраля) домой не поеду. Не хочется. Всё-таки не в армии, сам понимаешь».

- «Бывай! Плыви-плыви твой бедный чёлн! Пиши. Шаркаю ногой и ухожу на танцы. Ладно, жму руку. Славка».

28 февраля 1974 года Славка уедет из Курска в Суворов. Здесь ему будет невыносимо скучно и 3 марта 1974 года он уедет в Харьков, 5-го марта вернётся в Суворов, а 9-го марта снова соберётся в дорогу, на этот раз – в Москву.

До 29 апреля 1974 года Славка будет жить и работать в Москве, а дальше? Куда ещё забросит его непоседливая судьба и мятущаяся душа?

Я кожей чувствовал как одиноко и трудно моему другу, как обидно и грустно ему бодриться и хорохориться, когда его обратный адрес: Москва, Главпочтампт, До востребования, Ю.В.М.

Даже подпись на письме у него была характерно величественная, размашистая и… нервная.

Мой друг страдал, метался, искал своё место в жизни и самого себя, а мне вместо того, чтобы помочь ему и поддержать его, ещё «куковать» и «куковать» целых восемь месяцев!

Я чувствовал, что постепенно становлюсь настоящим «годком»…