Сохраним русскую деревню!

Борис Родоман

СОХРАНИМ РУССКУЮ ДЕРЕВНЮ!
(хотя бы в качестве музея-заповедника)

        Одним из важнейших и самых ценных компонентов культурного наследия любой страны является её традиционный сельский ландшафт, в наши дни быстро исчезающий под напором урбанизации и глобализации. Типичные фрагменты такого ландшафта заслуживают сохранения и восстановления в виде разного рода музейно-заповедных территориальных комплексов.
        В средней полосе России традиционная деревня, населённая постоянными жителями – крестьянами, занимающимися земледелием и скотоводством – это уже реликтовое явление. Исчезающие крестьяне в сельских домах сменяются, как правило, не фермерами, а дачниками. Там, где желательно и возможно восстановление сельского ландшафта для создания некоторого музея-заповедника, встаёт вопрос: на какую историческую эпоху нам надо равняться? Я думаю, что в далёкое прошлое углубляться не следует. Достаточно  охватить  первые  две трети ХХ в. Из этой  эпохи можно взять любой короткий период, когда в селе ещё жили «настоящие крестьяне» (теперь уже не столь важно, до коллективизации или при колхозе), построившие себе дома (избы, хаты) по образцам, заимствованным у соседей и предков.
        Традиционная русская деревня как ценный объект познавательного туризма не лишена и эстетических качеств; более того, она сплошь и рядом выглядела довольно красивой, особенно в последней фазе своего существования. После укрупнения колхозов и преобразования части из них в совхозы прекрасными образцами сельского пейзажа стали не испорченные сельхозтехникой малые периферийные деревни, постоянно населённые только местными пенсионерами. Бревенчатые избы, не всегда обшитые досками; травянистые улицы с многоярусной растительностью, включающей деревья и кустарники; гуси и утки в оставшихся запрудных и в крохотных выкопанных прудах, а козы и куры, собаки и кошки  на суше; золотые шары и георгины в палисадниках, резные наличники на окнах, – такой запомнилась «натуральная» деревня ныне живущим россиянам – не только «уходящим поколениям», но и людям среднего возраста. Вероятно, что хотя бы такую (экономически не состоятельную, но художественно цельную) деревню нам стоило кое-где сохранить как объект экскурсий и натуру для живописи и киносъёмок, сохранить на её настоящем месте, а не только в виде выставки из построек, свезённых в городской «музей под открытым небом».

1. Сельская местность в рамках
административного региона

        В качестве минимальной территориальной единицы «особо сберегаемой» (protected area) музейно-заповедной исторической территории я предлагаю брать сельскую местность, понимаемую как индивидуальный узловой район [3] низшего ранга – территорию, охватывающую одно сельское поселение или агломерацию (куст, гроздь) деревень, окружённых единым массивом угодий, обрабатывавшихся и использовавшихся так или иначе данной общиной сельских жителей в годы максимального экономического и демографического расцвета. В качестве элемента того или иного национального парка эта сельская местность может быть в разной степени естественной, живой, подлинной, или искусственной, музее- и мумифицированной, декоративно-игровой, в зависимости от наличия или отсутствия в ней коренных местных жителей, ведущих привычный образ жизни, или заменивших их музейных работников, изображающих собою  аборигенов. Иными словами, в сельскую  местность должны входить все виды земель и вод, некогда использовавшихся её жителями, т.е. и водоёмы, и часть окружающих лесов, если таковые имеются. Но для  какого региона такая сельская местность типична и репрезентативна? Черты какой, гораздо более обширной территории она правдиво представляет?
        Универсальными ячейками всей жизни общества в российской провинции стали регионы – «субъекты Российской Федерации» (края, области, республики), из их рамок не может вырваться никакая регулируемая государством деятельность. Как правило, каждый такой регион стремится сосредоточить максимум музейных объектов в центральном городе и его ближайших пригородах, а на окраине административной области иметь хоть где-нибудь природный национальный парк, обычно  не согласованный и не граничащий с аналогичным парком соседнего региона. Однако такие административные  регионы для демонстрации типичной сельской местности не годятся – они  слишком велики и внутренне разнообразны. Например, Московский регион (Москва плюс её область) по площади больше Швейцарии, а Тверская область чуть больше Австрии; республика Коми намного обширнее Финляндии. Поэтому ни о какой типичной тверской или типичной зырянской деревне говорить не приходится – для выявления особенностей сельского ландшафта нужны территориальные единицы поменьше.
        При всём кажущемся с первого взгляда однообразии гигантской Восточно-Европейской (Русской) равнины на ней различаются возвышенности и низменности, речные долины и плакорные пространства; сохранённые людьми «полесья» и порождённые вырубкой лесов и распашкой «ополья»; различия в климате и растительности внутри каждого региона тоже существенны. Для чёткой фиксации особенностей сельского расселения надо учитывать два почти равносильных фактора – физико-географический и субэтнический. На их сочетании должно быть построено особого рода специальное (тематическое) районирование, которое можно назвать культурно-историческим или ландшафтно-историческим.
    
2. Исторические провинции

        Образцом и основой культурно-исторического районирования могут быть существующие в зарубежной Европе исторические провинции – такие, как Нормандия и Прованс во Франции, Валахия и Молдавия в Румынии, Волынь и Подолье на Украине. Замечательной особенностью России оказывается тот факт, что традиционные исторические провинции ей не свойственны. Единственным исключением является одна такая провинция западно-европейского типа – Ингерманландия, с чёткими границами, зафиксированными документально (как бывшие границы России и Швеции) и на половине своего протяжения совпадающими с берегами (речными, морскими и озёрными).  В остальном наша страна выглядит более аморфной. В ней существуют ядра, возглавляемые всё теми же областными (губернскими) городами, и сферы их влияния, опять-таки тождественные административным единицам. Население соотносит себя с этими центрами и их областями.         
        В сложившейся ситуации нам не остаётся ничего иного, как попытаться сконструировать культурно-историческое районирование России самостоятельно. На первых порах за основу можно принять физико-географическое районирование, тем более, что оно по форме подобно привычному для нас административно-территориальному  делению. Ещё в середине ХХ в. отечественные географы разделили всю территорию СССР на природные страны, зоны, области, провинции, районы [2], а в местах выборочных детальных исследований – на местности, урочища, фации [6]. Эти ареалы, наделённые таксономическими рангами, изображены на карте способом дифференцированного (цветного, качественного) фона, при котором соседние районы иногда окрашиваются в разный цвет не только для различения по контрасту, но и потому, что относятся к разным типам; цветной фон может показывать  классификацию районов [4]. Образцы таких карт имеются в российских региональных атласах, справочных и учебных.
         Нет оснований сомневаться в том, что любая единица природного (физико-географического) районирования определяет особенности традиционного землеприродопользования и, стало быть, прямо или косвенно влияет на характер сельского расселения. Но такая концепция не означает уступки географическому детерминизму. Привязка искомых типов сельских местностей  к природным районам – это лишь первый шаг, за которым должно последовать наложение на физическую географию других факторов, изучаемых культурологией.

3. Три сектора Подмосковья

        Гипотеза о связи типов сельского расселения с природными районами блестяще подтвердилась на примере Московской области. Или, выражаясь строже и точнее, эта связь здесь, случайно или неслучайно, оказалась очень тесной.
        К северо-западу от столицы, на Московской возвышенности, среди остатков традиционной застройки преобладают избы с двускатными крышами, с коньком, перпендикулярным дороге, стоящие редко, свободно, с прозрачными изгородями из немногих горизонтальных жердей. Маленькие деревни расположены на суглинистых моренных холмах. Глубокие колодцы оснащены вОротами. Этот ландшафт в зоне Валдайского оледенения обогащён озерами и наибольшей выразительности достигал вокруг озера Селигер. Там есть и сосновые леса, но в ближнем Подмосковье такая деревня ассоциируется с ельниками. Северо-западный сектор культурного ландшафта в Московском регионе – самый обширный (около половины площади области),  обладает наибольшей экологической, рекреационной и эстетической ценностью, более других окрестностей Москвы известен и престижен, а потому быстрее всего разрушается новостройками.   
        К востоку от Москвы, на Мещёрской низменности, тянущейся от московской реки Яузы до Оки в Касимове, среди сосновых боров на песках, перемежающихся с болотами, преобладают по-сибирски огромные многоуличные сёла, их избы сдвоены, тесно сплотились за высокими непрозрачными заборами из досок; у каждой пары изб есть свой П-образный полукрытый двор. Заборы, ворота и кладбищенские кресты покрыты двускатными крышечками, а берёзки на песчаной улице окружены треугольными (в плане) заборчиками.  Долго сохранялся обычай закрывать окна на зиму мхом на четверть или треть высоты. Дымовые трубы на крыше круглые (первоначально делались из меди или латуни, теперь бетонные). Между проезжей серединой улицы и рядом посаженных берёзок стоит один на две-три избы несгораемый кирпичный сарай (амбар, лабаз?) для самых ценных вещей, с двойной дверью.  Наружная железная дверь сухим летним днём открыта, чтобы добро проветривалось, а внутренняя решётчатая заперта на замок. (При пожароопасной почти городской тесноте этой сельской застройки иначе было нельзя. Ныне такие сараи часто используются как гаражи). Неглубокое залегание  грунтовых вод позволяет применять колодцы с журавлями. В качестве стойки брали  сосну, раздвоенную в виде лиры. (Теперь это два столба, соединённых металлической осью).
        И, наконец, к югу от Москвы, на Москворецко-Окской эрозионной равнине, простирается ареал «приречно-прибалочного» расселения, где  деревня состоит из двух рядов, по обе стороны от ручья или крохотной речки, обязательно превращённой в каскад прудов (до наших дней не всегда сохранившихся). Дома с четырёхскатными вальмовыми крышами вытянуты вдоль реки,  вход со стороны улицы,  расположен посередине избы, справа и слева от него – две неравные по площади жилые половины со своими печками, а сени находятся между ними. Из них задняя дверь может вести во двор. Дома в малых городах этого ареала обычно были такими же. Обширные поля, окаймлённые байрачными лесами, и упрятанность сёл и древесной растительности в долины создают дивную иллюзию простора и ненаселённости у путешественника, пересекающего плакоры. В исчезающих сёлах избы стоят настолько редко и так утопают в зелени, что буквально теряются из вида. Вы думаете, что уже вышли из села, а оказывается, набрёли ещё на один дом. Вокруг – настоящие джунгли из бурьяна: огромные лопухи и грозный  борщевик; у воды – развесистые и дуплистые ивы. Прибалочные сёла словно мечтают распасться на хутора, а мещёрские, напротив, хотят собраться под одной крышей, но, в отличие от северных (архангельских, вологодских) не прочь съёжиться и сплющится за высоким сплошным забором.
        По-видимому, не случайно эти три сельских ландшафта сошлись в одной точке у стен древней Москвы, которая и выросла на стыке трёх природных областей, в точке взаимодействия трёх этносов или племён.  Об этом говорят и древнейшие географические названия –  водных объектов (гидронимы) и некоторых природных урочищ. В восточном (Мещёрском) секторе преобладают названия мордовские, в северо-западном (на Московской возвышенности) они принадлежат западно-финским языкам, а в южном секторе относятся отчасти к балтской языковой семье или к периоду, когда славянские и балтские языки ещё не разделились.
        Почти до конца ХХ в. странные региональные различия в архитектуре подмосковных сельских домов жили и даже  воспроизводились в кирпиче, бетоне и стекле, им не мешали телеантенны и гаражи, но искажали  картину дачники и переселенцы из других областей, привлечённые для работы в совхозах взамен местных жителей, устроившихся в городах. В постсоветское время традиционную деревню уничтожают коттеджи москвичей.

4. Восстановленный ландшафтный покров

        Несмотря на исчезновение многих черт «натуральной деревни»,  наблюдатель может восстановить её облик и географические ареалы распространения её типов по многим признакам. Эта операция напоминает восстановление полуразрушенного или вовсе  исчезнувшего здания или поселения – по документам и данным археологии. Последовательными продуктами такого процесса восстановления утраченного могут быть мысленный образ, рисунок, чертёж, макет, новодел. Вместе с тем, научно-художественное восстановление облика сельской местности есть операция куда более субъективная и авторская, чем восстановление отдельного здания или усадьбы. Ещё более проблематичными и субъективными будут классификации и районирование выделенных территориальных объектов. Здесь в ряде случаев придётся положиться на интуицию автора схемы и доверять ему так же, как доверяют архитектору, признавая его авторское право на создаваемое им здание или сооружение.
        «Восстановленный ландшафтный покров» аналогичен «восстановленному растительному покрову». Прекрасным образцом может служить карта «Восстановленный растительный покров окрестностей Москвы» по В.В. Алёхину [5]. На ней уже прослеживаются те же три сектора, впоследствии замеченные географами в качестве более комплексных ареалов природного и культурного ландшафта. Но у В.В. Алёхина вся местность к югу от Москвы покрыта дубовыми лесами, тогда как она вот уже несколько столетий на самом деле богата лишь мелколиственными рощами с незначительной примесью дуба. Восстановленный ландшафтный покров – картина палеогеографическая, если речь идёт о природном ландшафте, существовавшем до появления людей,  или историко-географическая, если рассматривается ландшафт антропогенный.  «Восстановлению»  традиционного культурного ландшафта культурологи должны учиться не только у архитекторов и археологов, но и у геоботаников и палеогеографов.
        Подлежащий восстановлению культурный ландшафт может восприниматься нами как прекрасный путем эстетической сепарации – мысленного отделения прекрасного от безобразного, с построением из важных для нас деталей  некоторой «новой» благоприятной картины (изображающей прежний ландшафт, каким мы его вообразили). Изучение и восстановление  культурного ландшафта – это работа с разного рода образами – в том числе с географическими, ландшафтными и т.п. [1] .
        Заинтересовать архитекторов и культурологов ареалами типов сельской местности и застройки, а не отдельными зданиями, усадьбами и поселениями, пока не удалось. Не преподаётся эта тема и в архитектурных вузах; она, по-видимому, относится к ведомству этнографии. Однако этногеографических карт, изображающих такого рода ареалы, я не встречал. По-видимому, надо энергичнее внедрять в культурологию географические методы – районирование и картографирование.

Литература

        1. Замятин Д.Н. Моделирование географических образов: Пространство гуманитарной географии. – Смоленск: Ойкумена, 1999.      
        2. Природное и сельскохозяйственное районирование СССР / Вопросы географии, сб. 55. – М.: Географгиз, 1961.
        3. Родоман Б.Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. – Смоленск: Ойкумена, 1999.
        4. Родоман Б.Б. География, районирование, картоиды. Сборник трудов. – Смоленск: Ойкумена, 2007.
        5. Соболев Л.Н. Растительность // Природа города Москвы и Подмосковья. – М. – Л., Изд-во АН СССР,  1947, с. 174 – 228.    
        6. Солнцев Н.А. (ред.) и др. Морфологическая структура географического ландшафта. – М.: МГУ, 1962.
         
        23 апреля 2013    

Опубликовано: // Пути России. Альтернативы общественного развития. 2.0 / Сб. статей. – М.: НЛО, 2015. Т. ХХ, с. 389 – 396; 0,4  л., 1000 экз.

Подготовлено для «Проза.ру» 5 ноября 2016.