На байдарках по Литве

                Игналинское кольцо.
Ежегодные отпуска я продолжал проводить в путешествиях, не регламентируя время их проведения работами на даче, а в отношении работы на заводе, я тоже получил большую свободу, т.к. не был  связан с испытаниями, на которых было необходимо мое присутствие.
В 75-м году я с детьми поехал в Прибалтику. Сударушкины уже плавали по «Игналинскому кольцу», были очарованы этим маршрутом и нас увлекли. На третьей байдарке шли Сусликовы с Сережей и Настенькой. Свою байдарку Сусликов оснастил веревочной лестницей, так что Сергей мог нырять прямо с байдарки и по веревочной лестнице забираться в нее, не приставая к берегу. Настя, зажмурив глаза, ныряла с моста солдатиком. Алешка Сударушкин, Егор и Таня купались как взрослые.
Риты с нами не было. Дети подросли и четверо на байдарке  не помещались, к тому же и её отпуск не совпадал по времени с путешествием. У них была срочная работа.
Перед выходом на маршрут остановились на два дня в деревушке под Минском у матери Ольги Лиоренцевич.

Мама живет одна. В поле, на участке, который выделяет колхоз, сеет ячмень. Из этого ячменя с добавлением картошки гонит самогон и этим самогоном одинокая старая женщина за все расплачивается. Поле вспахать, урожай собрать и привезти, крыльцо починить, крышу подремонтировать, забор поправить, дрова заготовить, сено козе заготовить, да мало ли что.
Когда силы Софью Николаевну покинули, она переехала на Управленческий.
Сейчас «Давно в Самаре мама спит, березка сон её хранит».
 
Съездили на Хатыньский мемориал.
В сожженной немцами во время войны Хатыни на всех печных трубах, которые не разрушаются при пожаре деревенской избы, укреплены доски с перечнем погибших жителей, а на одной доска с надписью: «Без жителей». Эта достоверность слезу вышибает.
В Минске в это время были выставлены картины из Дрезденской галереи. Мы, разумеется, не преминули на выставке побывать. В экспозиции была и «Святая Инесса».
Маршрут замечателен чистыми, как первозданные, прозрачными, поросшими водорослями, тихими речками.
В устье речки Лакаи на хуторе Сантако, что значит слияние, летом жил восьмидесятипятилетний Игнатас Людвигович Шилькинес. У него в это время гостил сын из Польши. Никаких виз сыну не надо было для посещения отца. Соседний дом занимал поэт Межелайтис, но в это время он был на сессии Верховного совета. Такое райское местечко, а знаменито оно  колоссальным «Народным музеем» Игнатаса Людвиговича.
Первым экспонатом была резная палочка, которую  подарил какой-то бай, когда молодой Игнатас путешествовал по российской Средней Азии. Надо сказать, что жители Прибалтики – заядлые путешественники. Почти везде, где я бывал, я их встречал: и в Якутии на Лабынкыре, и на Камчатке, и на Кавказе, и на Урале. Сейчас в самодеятельном его музее каменный топор неолита, приспособление для массажа немецкого офицера, прялка, челноки, шпага, немецкие лапти для солдата, Христос, деревянная деревенская обувь и прочее. Сотни экспонатов, многие из них купили музеи, иконы забрали в антирелигиозный музей, много экспонатов еще осталось.

 
Старик себя считает жителем России. Время между революцией и Второй Мировой войной воспринимает, как кратковременные перипетии истории России. За это время он пережил 15 властей. Я к тому времени, когда делал записи в походе, помнил 11: Россия, Вильгельм, Керенский, Советы, потом какой-то генерал организовал местную республику. Затем местные Советы, Литва, Польша, СССР, немцы, СССР. У него перечень всех пятнадцати с точными датами, и все эти власти выпускали свои деньги, и все эти деньги у него есть.
Когда мы отплывали,  его сын с детьми пошел на рыбалку. Мы плыли по реке, а они шли тропинкой между соснами по берегу. 
В день моего рождения команда приготовила туристский торт.
Задолго до Вильнюса, Москвичи, встреченной в походе группы, предупредили, что перед Вильнюсом у деревни Неменчина жители настроены враждебно.

К нам подошли двое и начали нас обвинять в хищении сена. Мы приподняли палатки и показали, что сена нет, под палатками плёнка. Один из подошедших назвался лесником, но убедился, что у нас все колышки и для костра, и для палаток металлические. Причин для конфликта не было. Видно не все такие туристы, как мы, и у местных жителей на этой оживленной туристской трассе было на что обижаться.
В Вильнюсе отвратительное впечатление оставил бездумный антирелигиозный музей в красивом Кафедральном соборе. Ведь, если на то уж пошло, можно было сделать прекрасный музей истории мировоззрений: политеизм, монотеизм, атеизм. А так получилось оскорбительно для убежденных литовских католиков и неумно для атеистов. Сама по себе идея – доказать, что Бога нет, – глупа до наивности. Отняли у всех прекрасный собор и все.
Загадкой осталось для меня скульптурное изображение распятия у надвратного костела. Я представлял, что спасителю на кресте рана копьем была нанесена под правые ребра, а на этой скульптуре рана была под левыми ребрами. После этого я стал на это обращать внимание и так и не знаю, куда пришелся удар копья.
В Тракай ходили пешком и ночевали в сосновом бору. Проходя по Тракаю, услышал, что играющие примерно пятилетние дети говорят по-польски. Вспомнилась бабушка, невольно прислушался к их лепетанию.

Ночным поездом утром приехали в Калининград (Кенигсберг). Вильнюс (Вильно) не производит впечатления зарубежного города, это единственная прибалтийская столица, которая всегда была славянской и свободной. Совсем другое дело Кенигсберг – столица Пруссии. Все не наше и в городе, и вокруг.  Поехали на берег моря. Ровные квадраты полей окаймленных канавами. Дороги асфальтовые, вдоль дорог деревья. Когда-то, в институте нам сравнивали прусское помещичье земледелие с американским фермерским и убедительно доказывали, что самое лучшее это колхозное хозяйство.

Умные люди могут все что угодно доказать, надо только их попросить и сказать, что надо доказывать.    
Съездили на Пятый форт. Немцы считали, что они превратили Кенигсберг в неприступную крепость, окружив его рядом неприступных фортов – крепостей. Форт это бетонно-кирпичное укрепление размером почти с футбольное поле, на которое насыпан земляной холм. Холм окружен рвом. Для ведения огня устроены амбразуры. Перед входом в форт бетонный колпак метровой толщины с амбразурой.
Предполагалось, что противник пойдет в атаку. И пошли! Бетонный колпак расколот надвое. Спрашиваю: как? Экскурсовод говорит, что наложили взрывчатки и взорвали. Сколько своего народа положили…. В моем представлении следовало поставить против каждой амбразуры по самоходке и пускать в амбразуру снаряд за снарядом, пока все в кашу не превратится.

В Риге останавливались у родственников Сусликовых, а в Таллинне у их знакомых.
В Риге мне повезло, каким-то образом я купил билеты, и мы попали на концерт в Домский собор. На следующий концерт билетов купить не удалось, и мы встали на пути тех, кто шел на концерт, спрашивая: «У вас нет трех билетиков?», что у одних вызывало веселье, а у других удивление нашей безнадежной глупости.
Таллинн (Ревель) всегда был чьим-то, но скульптура, изображающая славянина, указывающего  чуди (эсту), отполированным ребятишками до блеска, пальцем место для поселения, до идиотизму глупа. Скульптуру такую можно было сотворить только с целью унижения местного населения, чтобы возбуждать в нем неприязнь. И город более чем другие прибалтийские столицы, старался обособиться, хотя бы в своих обычаях. В городе был нудисткий пляж, а в кафе подали по два больших ломтя черного хлеба с напиханной между ними всякой всячиной. Это вроде то, что теперь называют Гамбургерами, и что пришло и к нам через 40 лет, но нам  тогда (как и сейчас) больше по вкусу пришлась бы простая котлетка с лапшой, а еще лучше шницель или отбивная с жареной картошечкой.

Не далеко от Таллинна интересен равнинный водопад вблизи взморья. На взморье мы чудесно покупались, плавая под водой между большими валунами. Двое стояли на валунах, а третий должен был под водой найти занятый валун. Если находил, то менялись ролями.