Глава 7. Осколки нас... Жертва во имя

За прошедшие два года мы прожили целые жизни. Кто-то сломался, кто-то нашёл в себе силы, чтоб не ненавидеть. Кого ненавидеть? Того, на кого укажут государевы ручки? Нет, ребята! Вы, в своей ненависти ко всему живому, упорно пытаетесь ввергнуть весь мир в хаос. Разрушить всё, что построено. У нас против вас есть одно средство. Разговаривать! Сепаратам с пиндосами. Москалям с бандеровцами. Это вы нас так назвали. А мы уже говорим. Рассказываем о своих семьях, о радости, о горе. Мы всё меньше и меньше верим вашим ручным и карманным журналистам. Они говорят за деньги. Мы – от чистого сердца. Ибо сказано: "Вначале было слово!"


Нина Петровна не сломалась. Не стала ненавидеть. Маленькая русская женщина, волей судьбы заброшенная в Прикарпатье, рассказывает детям о России, читает им русских поэтов. Сколько трудов стоило достать номер скайпа её сестры, Галины. Шустрые детки-школьники помогли. Я думаю, что это не будет засчитано таким уж грехом. Да если и будет –  что с того? На себя такой грех беру. С меня не убудет.

С подругой, Светланой, дозвонились до Галины. Нельзя в такие страшные времена сёстрам зло таить. Да и не со зла ведь Галя кричала, страх её в ней кричал, растерянность. Как тяжко вести чёрные нести, кто бы знал! Самим легче умереть.
Собралась Галина в дорогу, сороковой день племяннику скоро. Встретили мы её. Тоже маленькая, худенькая, седая. Дома не сказала, куда едет, сама сорвалась. Сестру надеялась спасти, увезти. Встретили мы её.
Приехали в село, пришли в школу. Стали под дверью. "Как будто бы железом, обмокнутым в сурьму, тебя вели нарезом по сердцу моему..." – Нина Петровна читала детям стихи Пастернака. "Но кто мы и откуда, когда от всех тех лет остались пересуды, а нас на свете нет..." Голос дрогнул. "Мамо, не плачьте, мы ваши диты". Плачем уже все вместе.

Вот такая жизнь. Такая судьба у двух сестёр из далёкого волжского города Кинешмы. У сестёр, похоронивших своих сыновей и брата. Три смерти на трёх разных войнах. Нина Петровна живёт с нами.  Галине все дружно передают приветы. А я вот покаюсь. Номер её скайпа искала, чтоб позвонить и пристыдить. Может, тоже гадостей наговорить. Сколько можно – всё на нас? А потом подумала, что мы, женщины, умеем нападать от страха за родных и близких. И им же достаётся. Я просто рассказала ей, как её сестра, да и все мы, осиротели. Если говорить, то человек услышит. Разве нет?
***  ***  ***

Ну вот, наконец-то, настоящая осенняя погода. Серый дождик сеется. Яркие краски притухли. Между стволов деревьев лёгкой вуалью колышется туманчик. На кончиках веток повисли капли. Запахло сыростью. Хорошо! Странное дело, никогда не думала, что буду так скучать за серостью красок и сыростью.

Лето пролетело-пробушевало яркое, жаркое. Осень тоже порадовала погодой. Сухо, звонко! Полгода вокруг пейзажи - хоть на рекламные буклеты снимай. А вот глаза устали от ярких красок. Хочется уже нежности, тонкости. Сесть - и поплакать, погрустить вместе с дождиком. А потом в лес, грибов набрать. Упругих красавцев, пахнущих детством. Ведь даже опят в этом году и тех почти не было.

Да и психика не выдерживает второй год сплошных новостей. И одна хуже другой. Сплошной негатив. То на востоке опять вспыхнет, тлеет-то там всегда. То ещё что. За знакомых, живущих в Луганской области, тревога не затухает. Пенсионеры. Тоже осколки. Им уже политика до лампочки, а попали почти в эпицентр взрыва. Летом пришло письмо от них, я долго ходила и не могла понять, слишком знакомые строки. Читала такое, притом, давно. Пишут, мол, на горизонте вечером Грады виднеются, слышен гул моторов. Потом поняла. Уж очень похоже на "Войну миров" Уэллса. Может, и правда – война миров? Только каких?

Ночи сейчас светлые-светлые. Наверное, души погибающих людей в небо улетают. Самолёты на землю падают. Души невинные, жертвы амбиций правительственных – в небо летят. Помню повесть "А зори здесь тихие". Про наше время можно написать иначе: "А ночи сейчас светлые". Жаль, таланта такого нет. Я бы написала. Прочитали бы другие. Правители-то территориями мыслят, им до людей дела нет.

Вот и погрустила, вот и поплакала вместе с дождиком осенним. Всё мне кажется, что творится на земле сейчас грандиозное жертвоприношение богам разрушения. Уж очень регулярно этот обряд повторяется. А ведь ощущение такое тревожное возникло давно. Не сейчас. И слово это страшное витало в воздухе. И чувство такое было, что прольётся ещё море слёз. Океан.

                ЖЕРТВА ВО ИМЯ…

Жертва во имя...

Океан. Тихий океан. Из окон нашей квартиры он виден с трёх сторон. С четвёртой – сопки. Далеко на горизонте столб дыма. Он поднимается вверх и горизонтально стелется над сопками. Извергается вулкан Горелый. Далеко-далеко виден маленький кораблик. Но сейчас глаза всех прикованы к другому кораблю на экране телевизора.

Все смотрят фоторепортаж. Палуба судна. Суетливый журналист с микрофоном. Глаза горят. Событие! Экипаж, тот, что на палубе, прячет глаза. Им неловко. Капитан морщится, как от боли, и уходит дальше. Губы у него шевелятся. Явно, матерится. Вальяжный дядька в хорошем костюме что-то рассказывает. Я от злости слышу только обрывки его выступления. Что-то о торжестве советской науки, о подвиге молодых, о горизонтах... Ясное дело, говорить функционеры умеют. Это заместитель начальника нашего управления по гидрометеорологии. Его неуёмная болтливость и самолюбование нам хорошо знакомы. Сталкивались.

Рядом с ним стоит мальчишка. Ему восемнадцать. Его мы тоже уже знаем. Зовут Дима. Худой, высокий. Тонкое лицо с мелкими чертами лица высокомерно. Слегка презрительный прищур глаз. На нём толстый свитер, чёрные брюки, высокие сапоги. В руке держит ватник. Его называют ещё фуфайкой. Как говорила бабушка – куфайка. Океан тихо дышит. Вдох-выдох. Серые волны сегодня ленивы. Солнца не видно, но последнее осеннее тепло Камчатки хорошо чувствуется. Спокойствие дня напрягает, тянет за душу, выматывает. На глаза наворачиваются слёзы. Люди, что вы делаете?

Не в силах больше смотреть на это, выхожу на улицу. Мы работаем на метеостанции мыса Шипунского. Две семьи. У нас двое детей-дошколят и у другой семьи тоже двое. У нас – сын и дочка, у них – две дочки. На плато, которое возвышается на двести пятьдесят метров над уровнем воды,  расположена наша метеостанция, площадка с приборами для наблюдений за погодой, маяк, приводная радиостанция для подводных лодок и небольшой гарнизон. Основная воинская часть расположена чуть ниже. Мы верхушники, они низушники. С другой стороны Авачинской бухты ночью сияет  огнями Петропавловск-Камчатский.

Слышатся быстрые шаги. Из-за угла дома выбегает Ирина, жена начальника маяка. Встрёпанная, заплаканная. "Ты видела этот кошмар? – спрашивает она. – Представить себе не могу, как на это смотрит его мама". Да уж... Я и не хочу это представлять. Мы отходим в сторонку. Недалеко от домика заросли кедрового стланика. Можно сесть на ветку, покачаться, как на качелях. Детвора тут часто бывает.

"Серёга твой как к этому отнёсся?" – "Да так же, как и ваши, на метео. Мол, парень наглый, сам напросился". – "Да пусть сто раз будет наглым, Ир, ему восемнадцать. Пионерские зорьки в башке. Эти-то чем думают?" – "Чем-чем, тем, на чём сидят. Известно, чем!" Ирка опять всхлипывает: "Знаешь, Тань, представить себе не могу, что некому остановить этот балаган. Вот я сейчас беременная. Всего два месяца, а уже переживаю за ребёнка. Маме его как?" Ой, даже думать не хочется, что чувствует мама, когда видит убийство своего сына на глазах у всех.

Мы, когда ехали на Камчатку, то пропуск брали. Пограничная зона. Но у нас на руках был вызов на работу из управления. И то месяц оформляли. А потом в Петропавловске ещё две недели ждали, когда пограничники оформят пропуск на мыс Шипунский.  Сейчас-то мы уже старожилы, прописаны на Камчатке. Иркин Серёга работал радистом на судне. На маяк его в ссылку отправили. По пьяне кинул дымовую шашку капитану в каюту за то, что на берег не отпустил. Ирина мужа чуть не прибила. Пришлось самой оставить работу в Петропавловске и на год уехать с ним на маяк.

Детвора обожает дядю Маркони. Так его тут зовут. Они с Ириной типичная пара донских казаков, откуда они родом. Ирина высокая, полная казачка, кровь с молоком. Он невысокий, юркий. Мичманка, её он называет "моя мича", лихо сдвинута набок. Из-под неё кучерявый чубчик вьётся. Только цветочка не хватает. Руки всё время в карманах. Нос кверху. Когда слышится разъярённый крик Маркони, то все знают, что он опять зацепился за растяжки мачт, упал и руки не успел из карманов вытащить. Дети обожают его за "Боцмана Дэви". Откуда он взял эту песню, никто не знает, но они её поют вместе раз по десять. Маркони, вообще-то, только её и поёт.

Как только слышим: "Тяжёлым басом гудит фугас, ударил фонтан огня, а боцман Дэви пустился в пляс – какое мне дело до всех до вас, а вам до меня?" – значит, Серёга на подходе. Да уж. Никому никакого дела до того, что сейчас происходит на судне, качающемся на ленивых сегодня волнах Тихого океана. Любопытствующих много, как при всех казнях, но остановить некому.

Проклятье! Близятся к концу восьмидесятые годы. У нас в стране перестройка, гласность, открытость. Мальчишке восемнадцать лет, он вдохновился Алленом Бомбаром. В шлюпке через океан! Он насмотрелся на плаванья на бамбуковом плоту. "Ра". "Кон-Тики". Мальчик решил утвердить торжество советской науки. Мальчик из Ленинграда засел на полгода в библиотеке. Он рассчитал, что на надувном плоту сможет из точки "Х" за какое-то время доплыть до берегов Аляски. Он добился приёма в тысяче кабинетов. Он доказывал академикам, что они ничего не смыслят в океанологии, гидрологии, метеорологии. Он выбил пропуск на Камчатку и разрешение на свой сумасшедший эксперимент.

Мальчик целых два месяца красовался на телевидении. Он в пух и прах разносил всю науку и гордо говорил, что докажет всем, презрительно кривясь. Он оказался сумасшедшей пробивной силы ребёнком. Ему разрешили убиться на глазах у всех.

Серьёзные учёные криком кричали: "Надвигаются осенние шторма!" Он: "Я изучил движения воздушных масс и считаю, что именно шторма помогут быстрее достичь берегов Америки".
Учёные говорили: "На сегодняшний день паковые льды спустились аномально низко. Первый же шторм вынесет их к самым камчатским берегам. Штормовые прогнозы даны всем небольшим судам, чтоб держались ближе к берегу". Он: "Вы в этом совершенно не разбираетесь, Я изучал вопрос в библиотеке полгода!" Кто из учёных мог поверить, что будет дано разрешение на этот убийственный эксперимент? Не эксперимент, а прямое убийство! Но – перестройка! Но – гласность! Но – плюрализм и инициатива масс!

Вся Камчатка крутила пальцами у виска, когда на камчатском телевидении появился этот наглый и высокомерный ребёнок. Мы так же, как и учёные, не верили, что пограничники дадут ему добро. Добро было получено. Если вдуматься, то, если бы хоть кто-то поверил, что он доплывёт до Аляски, то ему пришлось бы оформлять документы на выезд и на въезд в другую страну. Но ему просто разрешили плыть на надувном плоту.

Наш замначальника и журналисты взяли его под своё крылышко. Резонансное событие! Можно красоваться и молоть языками до посинения. Они-то останутся на берегу. Им-то ничего не угрожает! Просто чуточку погреются в лучах славы. "Безумству храбрых..." Нам, дремучим и неумным, объяснили, что на плоту будет палатка, консервов хватит на весь период "путешествия", даже будет радиобуй, чтоб можно было определить местоположение плота. Волноваться не о чем. Совершенно!

Когда мы с Ириной зашли в дом, представление было почти окончено. На маленьком плоту, удалявшемся от судна, виднелась одинокая фигурка. У его ног – несколько ящиков. Плот покачивался и становился всё меньше и меньше. Вот и всё! Прошло несколько десятилетий, а картину эту я так и не могу выкинуть из памяти.

Через два дня на Камчатку налетели осенние шторма. Непогода бушевала неделю. Тогда же поломался и маяк. Перестал крутиться фонарь маяка. Тревожный луч прожектора застыл светящим в сторону океана. За три дня так ничего и не смогли с ним сделать. Радиомаяк работал исправно. "Шп-шп-шп..." – летели в эфир звуки морзянки. Потом изменивший направление ветер отогнал паковое поле в высокие широты. Где-то там, в его середине, один раз запеленговали радиобуй. Поговорили о необходимости спасательной экспедиции. На том и затихло.

Ирина слетала в Петропавловск, обошла врачей, но добилась рекомендаций сменить климат. Забрала нашего Маркони и они улетели на родину, к себе на Дон. Она мне говорила, что потихоньку сходит с ума. Как только глянет на океан, так сразу видит плот, а на нём – маленькую одинокую фигурку. Каюсь, мне тоже часто это виделось. И океан стал вызывать в душе тревогу. Так что спел дядя Серёга с детворой: "А пуля-дура вошла меж глаз ему на закате дня. Успел сказать он в последний раз – какое мне дело до всех до вас, а вам – до меня?" – и они улетели. Никому, ни до кого, никакого дела нет.

А с маяком так и продолжало твориться странное. Приезжали ремонтники даже из самого Ленинграда. Бесполезно! Крутился фонарь, как хотел. То нормально работал, то бешеную карусель изображал, то застывал на одном месте и часами светил в одну точку. Нам даже пришлось одно окно ночью одеялом завешивать. Оно к маяку выходило и, бывало, он светил в него, не сдвигаясь. Но чаще луч застывал над океаном, не давая забыть о маленькой фигурке.

Весной мы перевелись на материковую часть Камчатки. Дыхание океана стало вызывать сильную тревогу. В Малках, на берегу мелкого ручья, возле термальных источников, частично забылся тот кошмар. А осенью в газете "Камчатская правда" появилась статья: "Жертва во имя науки". Фотография мальчишки на плоту. Снимок был сделан с близкого расстояния. Худенькая фигурка, свитер, чёрные брюки, заправленные в высокие сапоги. Подмышкой зажат свёрнутый ватник, у ног несколько ящиков. Вот только на лице не было снисходительного высокомерия, на нём проступала растерянность. Неужели никто не увидел, что заигрались?

***  ***  ***
Прошли не просто годы, прошли десятилетия. Многое за это время поменялось. Но для меня поворотным пунктом к нынешнему стало то давнее событие, та маленькая фигурка на плоту. Да ещё маяк, который так и не смогли отремонтировать. Тогда никто особо не увлекался мистикой. Но было в том что-то такое... Даже не знаю, как сказать. Символичное, что ли? Или предупреждающее. В том, что световой сигнал так и не смогли настроить, крылся особый смысл. Со временем в лоции было внесено уточнение, что если идёт звуковой сигнал "шп-шп-шп", а световой идентифицировать не получается, то это маяк мыса Шипунского, полуостров Камчатка, Союз Советских Социалистических Республик. Звук ещё оставался, а вот свет пошёл вразнос.

И ещё одно. Теперь, уже в отколотой части моей страны, всё то же журналистское племя, стало называть россиян ватниками, ватой. А мне вспоминается бабунечка – как она завернула в ватник маленькую дочку и ушла в ночь. Вспоминается высокомерный мальчик, который понадеялся на тепло ватника, отправляясь в своё сумасшедшее плаванье. Мальчик, презрительно смотревший на всех, но так умевший мечтать! Мальчик, отдавший жизнь за эту мечту!

И тоже, как символ: возле него крутились чиновник от метеорологии и журналист. Первый, упивающийся своей властью и значимостью. Второй - суетливый, с радостно горящими глазами. Есть сенсация! Можно будет рассказывать в кругу знакомых и друзей, как отправляли мальчишку на плоту в паковые льды. Сейчас эти же профессионалы выдумывают сказки про нас всех. Про массы, ненавидящие друг дружку только потому, что живут на разных территориях, говорят на разных языках. За то время, что прошло, безнаказанное враньё расцвело пышным цветом. А что? За это ведь хорошо платят!

Помнится и тот хмурый экипаж судна, капитан, отошедший в сторону. О чём они думали? Хорошо ведь понимали опытные мореманы, что происходит на их глазах. В своих рейсах не раз и не два огибали берега Камчатки. Знали, что такое осенние шторма, что такое – паковые льды, что такое – оледенение. Так жили и так живём. Наверное, так и будем жить. Печально.


Рецензии
Вот удивительно, сколько раз убеждался, что хороших людей в десятки и в сотни раз больше, чем плохих. Почему же всё это вещество наверху плавает?

Михаил Сидорович   13.09.2018 17:54     Заявить о нарушении
Природа этого вещества такова, что всегда сверху плавает. К сожалению...

Татьяна Танасийчук   19.09.2018 20:32   Заявить о нарушении
На это произведение написано 8 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.