Воспитательный момент в лихие 90-е

Пришлось мне как-то ехать на междугородном троллейбусе в Ялту по своим делам. Случилось  это примерно в 1990-м году, осенью, время предвечернее. Уставшие люди ехали домой, и было их немного. Примерно в районе села Кипарисное в салон ввалился  молодой парень спортивного вида в странном для того времени состоянии. Нельзя было назвать его полностью невменяемым – скорее на полпути к тому. Был ли запах алкоголя? Не знаю, я сидела в хвосте троллейбуса. Наркотики? Возможно, даже более чем возможно. Кто тогда имел представление о такой мерзости. Вероятнее всего парня обуяла наркоманская ярость.
Он вошёл и начал цепляться к пассажирам. А какие пассажиры могут быть в такое время в тех местах? Уставшие люди пожилого возраста, возвращающиеся домой после работы. Молодёжи было мало. Больше женщины. Спортсменов в салоне не оказалось, да и смешно было бы ждать от них помощи. Замученные жизнью люди угрюмо отмалчивались. Мужчины понимали, что достойный ответ хаму чреват тюремным сроком (для них, не для него) и пока не вмешивались. А хам, не видя сопротивления, распоясывался всё больше и больше. Назревало что-то нехорошее. Надо было срочно разрядить ситуацию. И кто, по-вашему, это сделал?
- Ну, и что ты капризничаешь, засранец? – спокойно спросила худощавая женщина лет шестидесяти.
Вопрос был задан строго, но без злости. Женщина больше всего походила на сельскую учительницу. Возможно, последнюю из настоящих «училок» мирного времени. Пассажиры притихли. Мужчины напряглись и явно приготовились оттаскивать от неразумной тётки взбесившееся существо. А существо взяло, да и не кинулось.
- Ну, чего молчишь, язык проглотил? – тем же строго-благожелательным тоном продолжила женщина, - ладно, не мычи. Давай, садись. Поговорим…
Реакция пассажиров сменилась с тихого ужаса на тихое любопытство. Детина плюхнулся на соседнее – через проход – место с учительницей.
- Ну, рассказывай, как дошёл до жизни такой, - миролюбиво продолжила женщина.
- До какой такой? – буркнул бузотёр. Парень понемногу переходил на человеческое общение.
- Хамишь. Невежливо себя ведёшь. Реально мешаешь людям.
- Я? Да что вы все знаете? Вы тут жируете, а я там в Афгане!!!
Странно было слышать что-то о жировке в голодные 90-е годы, но мы продолжали слушать и пока не вмешивались.
- Ах ты ж жертва вьетнамского синдрома! – ласково сказала женщина.
- При чём тут Вьетнам?!
- Да вот такие же, как ты, вояки возвращались с войны и начинали кидаться на своих сограждан. На мирных людей, заметь.
- Да, да, они мирные, они не воевали. Жили легко. Сытые, богатые. Заботы не знали. А я там!
- А они здесь. Ты думаешь, что можешь судить обо всех людях? Да если бы ты спросил любого встречного! Тебе каждый расскажет такие истории из своей жизни, что ты на свою тяжёлую и опасную службу босиком убежал бы и не ворнякал.
- Ну, расскажите, - буркнул парень.
- Изволь. Расскажу тебе, пожалуй, о своей «лёгкой» и «весёлой» жизни.
Когда началась Отечественная война, моя семья жила в Москве – по месту службы отца. Естественно, все нормальные мужчины очень скоро ушли на фронт, в том числе и папенька со старшими братьями. Надо ли тебе рассказывать, в каких условиях жили тогда женщины и дети?
Парень покачал головой – дескать, не надо.
- Фронт приближался. Женщины работали, дети постарше учились. Ясно, что о богатстве и сытости и мечтать не приходилось. Представь себе паёк на иждивенца, ночные бомбёжки, падающие с неба «зажигалки» - гасить их на крышах приходилось нам. Потом – эвакуация в Узбекистан. Приняли нас там по-доброму, как родных, последним делились. Но и там народ жил небогато. На сытость и лёгкость существования рассчитывать не приходилось. А инфекции! То, что местным жителям приносило только страдания с выздоровлением, непривычных приезжих могло легко и быстро уничтожить. От простой дизентерии ребёнок «вытекал» полностью за несколько часов. И никакие – пойми, никакие лекарства не могли помочь. Если бы они ещё имелись, те лекарства…
- Да как же Вы не погибли?!
- Народные средства, милок. Вплоть до самых суровых  и смертельно опасных. Наши матери день и ночь работали, а за детьми присматривала старенькая бабушка. Милая старушка из старинного дворянского рода. Она не боялась нестандартных решений. Ей уже нечего было бояться. Жизнь не оставила выхода. Единственное средство, способное спасти жизнь детей, да и взрослых при заражении местными инфекциями, было чудовищно.
- ?
-   Она насушила сока маковых головок и при первых признаках заражения толкла крохотный кусочек, разводила его в воде и давала больному выпить.
- Бабуля кормила вас опием?
- Ты не правильно поставил вопрос. Она взяла такой грех на душу и спасала жизнь детей. Естественно, тысячу раз думала, когда дозировала лекарство, делая это после многочисленных консультаций с местными знахарками. Кстати, в нашей группе выжили все дети. Многие живы до сих пор. Работают, приносят пользу Родине. И никто – заметь, никто из нас не стал наркоманом. А для чего использовал подобные вещества ты?
Парень покраснел.
- А после такой тяжёлой войны жизнь была сытая и лёгкая? Как ты думаешь, с какого возраста и как тяжело трудились ребята, которым и так досталось?
- А моя семья провела несколько лет в оккупации, - вступил в разговор невысокого роста худощавый мужчина.
Ты знаешь, что такое облава? Не успел убежать – к стенке, и фамилию не спросят, какое уж там доказательство вины. А когда младшие дети умирают от голода у тебя на руках, а ты ничего не можешь сделать? Мы выкапывали из-под снега буряк на колхозном поле, пекли – и это было лакомством. Ты когда-нибудь ел на голодный желудок свёклу? И больше ничего. А фашисты с наглыми сытыми рожами? А предатели из местных? Они были свято уверены в своей правоте. Могли вломиться в любую хату, взять всё, что понравится, и не факт, что оставят в живых хозяев  обворованной хаты. Однажды поздней осенью гнали пленных матросов из-под Севастополя. По обледеневшей дороге, в одних тельняшках, босиком. Многие из них были связаны попарно колючей проволокой! Голодные, еле живые. Соседская старушка попыталась кинуть им хлеб и была застрелена на месте. Умершие моряки так и оставались лежать на дороге – их запрещали забирать под страхом смерти. Ночью прадед рискнул - забрал их, завернул в ряднину и похоронил. А как угоняли в рабство в Германию молодёжь, видел? А как перед отступлением фельджандармы жгли дома на проспекте Ленина из огнемётов?
- Ты всё ещё считаешь, что добрые европейцы от души желали поить нас баварским пивом? – душевно спросила женщина, - сказать, в какое место они бы тебе залили то пиво в кипящем виде? Хотя нет, именно тебе не залили бы. Некому было бы заливать. Не было бы тебя.
- После освобождения, конечно, стало спокойнее и сытнее, - продолжил мужчина, - но надо было восстанавливать предприятия. И мы, дети, прозрачные от недоедания, без разбора – девчонки и мальчишки, грузили на носилки трупы фашистов и неразорвавшиеся снаряды и выносили всё это со стройплощадки, ведь надо было срочно восстанавливать Днепрогэс. Ну, и как тебе такое «веселье»?
Следующей должна была начать вещание я. Планировалось сообщить следующее: появление на свет недалеко от ядерного полигона; около двухсот испытаний водородных бомб за пять прожитых на малой родине лет; детство, проведённое в больницах; пожизненные проблемы со здоровьем при полнейшей невозможности получить хоть какие-то льготы. А также мединститут – один из самых тяжёлых и нагрузочных из всех учебных заведений и работа в «самой гуманной» профессии, чудовищно сложной, изматывающей и неблагодарной. Ну, там всякие мелочи в виде сексуального маньяка на должности главного врача и чудовищно тупая, жестокая и развратная начмед с людоедскими наклонностями…
Мне не пришлось вступать в разговор. Выслушав предыдущих ораторов, наш бравый вояка обхватил склонённую голову руками и сидел в полушоковом состоянии, раскачиваясь из стороны в сторону. Понятно, что больше вопросов он не задавал и, тем более, не озоровал.
С тех пор прошло более двадцати лет. Как поётся в известной песне: «Мы лучше жить не стали, но всё-таки настали немножечко другие времена». Иногда вспоминается та поездка и думается: как сейчас живут люди, так серьёзно пообщавшиеся между собой в той дорожной ситуации? Живы ли? Я с трудом, но выжила. Бог с ними, с семью годами голода и семью санаториями, которые я, к сожалению, похоронила. Жива, хоть с потерями, но без войны, и та местность, где я до сих пор существую. Мы даже сумели сделать вежливый и достойный выбор.
Живы ли те женщина и мужчина, которым после тяжелейшего детства досталась такая подлая старость? Не знаю. Но что не сломались – это точно, в этом сомневаться не приходится. А вот судьбу юного хулигана мне очень трудно себе представить. Пошел ли он в рэкет или политику? Вернулся в армию или погиб от ядов под забором? Работает ли, создал ли нормальную семью? В последнее очень хочется верить, хоть и непросто. Очень. 
 
                07.09.16-18.11.16 г.