4. О старшем брате и брате молочном

4. О СТАРШЕМ БРАТЕ И БРАТЕ МОЛОЧНОМ

(предыдущее - http://www.proza.ru/2011/06/09/429 )

Рабы опустили богатые носилки на землю, Кесарий резко откинул занавесь и легко спрыгнул на каменную мостовую. Каллист выбрался следом.

- На постоялый двор? Зачем мы сюда приехали? Переселяешься от нас с Леонтием архиатром? – удивленно спросил он.

- Тс-с. Мы в гости.

- Я что-то устал от гостей. Вчера Митродор, сегодня новые гости… Всю неделю по пирам, а у меня же и обязанности есть, - проворчал помощник архиатра.

- Леонтий позволил тебе отлучиться, я просил за тебя, - ответил ему Кесарий, направляясь ко входу в роскошную гостиницу.

Прежде чем он подошел к входной двери, та распахнулась, и навстречу Кесарию вышел еще один Кесарий, только бородатый.

Каллист испугался, что перепил вчера у Митродора лесбосских вин.
-Шлама, ахи! (*) – закричал второй Кесарий, подбегая к первому.
__
(*) Шлама, ахи! - Мир тебе, брат мой! (арамейск.)
___

Каллисту стало нехорошо, и он прислонился к стене гостиницы.

- Шлама! – закричал Кесарий, заключая своего двойника в объятия и подводя его к Каллисту.

- Это – Абсалом, или просто Салом, мой брат, - радостно сказал он.
- Брат? – потрясенно переспросил Каллист, глядя то на старого Кесария, то на бородатого Кесария в длинном белом хитоне.

- Молочный, - раздался негромкий голос за спиной Кесария.

- Господин Григорий? – обернулся в тревоге Абсалом. – Вы же обещали в постели лежать и брата вашего дожидаться! Ну вот, видишь, ахи, он не слушает никого, что ты тут будешь делать! – и он в отчаянии хлопнул себя ладонями по бедрам.

- Да, молочный, Грига, молочный, - сказал Кесарий, обнимая невысокого, тонкокостного человека с редкой бородой и ранней лысиной, которая уже отчетливо определялась и резко контрастировала с молодыми чертами лица. – Я приехал с Каллистом, будем вдвоем тебя осматривать, лечить и убеждать следовать правильной диэте. (*)
_____
(*)
«диэта» в античной медицине – не только целебная для того или иного человека особенность приготовления и приема пищи, а весь образ жизни, включающий физические упражнения, ритм сна и бодрствования, использование целебных источников и т.д.
______

- Я здоров, - отмахнулся Григорий. – Здравствуй, Каллист! Я очень рад тебя видеть. Ты не крестился еще? А я вот уже пресвитером стал… - он тяжело вздохнул. – И сбежал, - добавил он, криво усмехнувшись.

- Сбежал? – удивленно спросил Каллист.

- Хватит, право слово, во дворе разговаривать, пройдем в дом, наконец! – потребовал Кесарий.

Они прошли в комнаты, где остановился Григорий и единственный сопровождавший его раб, Абсалом. Беглец расположился в самой лучшей части гостиницы, с видом на море, и обстановка снятых им комнат говорила, что Григорий не нуждался в деньгах. Правда, стол был накрыт скромный – местное вифинское вино, жареная курица, свежевыпеченный хлеб и луковицы.

- Ешьте, друзья мои, ешьте, - сказал Григорий, опускаясь в кресло. – Я не в силах ничего проглотить, кроме хлеба, намоченного в вине. Что за ужасное потрясение! Зачем я согласился на это! Теперь приходится бежать, обманывать нашу несчастную мать и сурового отца, лгать, что еду на воды…

- Так ты все-таки не на воды? – сдвинул брови Кесарий. – Я-то решил, что ты передумал ехать в пустыню к Василию, и занялся собственным здоровьем.

- Василий ждет меня, - со вздохом проговорил Григорий. – Как ты не понимаешь, Кесарий! Молитва, уединение, книги! Он меня ждет!

- Подождет, - веско ответил Кесарий. – Не девушка.

- Он – мой друг! – вспылил Григорий. – Ты не понимаешь, что такое дружба!
- Григорий, мне кажется, у тебя сильная дискразия, - вмешался в разговор Каллист. – Тебе не следует сейчас напрягать свои силы.

- Слышал? Ты слышал? Каллист, к твоему сведению, врач гиппократовой школы, если ты мне не доверяешь, как атомисту безбожному! – закричал Кесарий.

- Я никогда не называл тебя безбожным атомистом, - прошептал Григорий, вжимаясь в кресло и накрываясь по самый подбородок толстым шерстяным покрывалом.

- Не ты, папаша называл! – рявкнул Кесарий. – Ему онки Асклепиада как кость в горле! Еще бы он и разбирался в том, что говорит, совсем хорошо было бы!
На несколько мгновений воцарилось молчание. Его снова нарушил Каллист.

- Мне кажется, благоразумно сначала восстановить гармонию желчи и флегмы на водах, хотя бы здесь, в Астаке, а потом отправиться в уединение философствовать. Не думаю, что такое избыточное смешение флегмы и особенно черной желчи могут способствовать философской жизни.

Григорий с тревогой смотрел на Каллиста и на брата.

- И сколько времени мне придется пробыть на водах, Кесарий? – спросил он умоляюще.

- Два месяца, я думаю, - заявил тот.

- Месяц! – с неожиданной твердостью возразил Григорий.
Они начали спорить, но победил Кесарий.

- Полтора, и ни неделей меньше! – с каппадокийским акцентом произнес он.
- Хорошо, брат мой, - вздохнул Григорий. – Я не хочу тебя опечаливать непослушанием твоему врачебному искусству.

- Не только моему, но и искусству Каллиста, - уже более умиротворенно сказал Кесарий и обратился к Абсалому: - Салом, иди сюда, что ты стоишь у дверей, садись с нами за стол!

- Нет-нет, я пойду, посмотрю, как там наши лошадки, - быстро сказал раб-сириец и вышел.

- У меня есть письмо для тебя, Кесарий, - проговорил Григорий, доставая из корзины со свитками две вощеные таблички. - Черновик. Само письмо тебе в Новый Рим отправлено. Я подумал, что будет лучше, если ты его сразу прочитаешь.

- Давай его сюда. Это папашино? – спросил Кесарий.

Григорий молча и печально кивнул.

- Та-ак… «Погряз в нечестии и роскоши… питаешься рожками свиными… живешь с козлищами… вот до чего тебя довели твои платоны и безбожные атомисты эпикуры…»

- А разве христианам свинину нельзя есть? – встрял Каллист. – Я думал, только иудеям.

- Это не та свинина, - коротко ответил Кесарий и продолжил пробегать глазами письмо: - «Подобает тебе, сын неблагодарный и блудный, слушаться отца своего, ибо в самой Троице Отец есть больше Сына по чести, достоинству божества и самому имени Отца…» Что это за ересь? – прервав чтение, обратился он к Григорию.

- Ну ты что, отца разве не знаешь? – тяжело вздохнул Григорий, полудремавший в кресле. – Он всегда так пишет, если мне не поручает. Я-то тебе от его имени с условными знаками всегда пишу, как мы договорились…

- Отца-то я знаю, - перебил Кесарий. – Дикая маслина, привитая к благородной, и разросшаяся так, что благородную своими ветками закрыла. А вот ты как не уследил за ним, богослов?

- Что? – подпрыгнул Григорий, сбрасывая остатки сна. – Там разве богословие есть?

Он схватил письмо и начал его перечитывать.

- Папаша случайно не подписывал четвертое определение Сирмийского собора?  – поинтересовался Кесарий. – Арианское. Это омии *  , если я не ошибаюсь.
- При мне - нет, - растерянно произнес Григорий. – Я бы проследил.
___
(*)Омии – одна из групп ариан. Ариане отрицали то, что Бог Сын равен Богу Отцу.
Григорий Старший по ошибке подписал так называемую 4-ю Сирмийскую формулу.
___


- Судя по этому тексту, он с ним познакомился и вполне одобряет, - заметил Кесарий.

- О,  святые мученики! – схватился Григорий за голову. – Он все-таки подписал его! То-то эти монахи вокруг него крутились! Что сейчас начнется! Да его низложат! Ехать домой, скорее ехать! – он порывисто выбрался из кресла, роняя шерстяное покрывало.

- Стой! -  схватил его за руку Кесарий. – Ты себя убьешь, потакая отцу!

- Кесарий, брат мой, - проговорил Григорий, и на бледном лице его выступили алые пятна, - Кесарий! Вернемся вместе! Не оставляй меня одного!

- Ты что, Григорий? – уже не горячо, а тихо и холодно проговорил Кесарий. – Не ради ли моего возвращения ты затеял этот театр с письмом?

- Нет, клянусь тебе, нет, я не знал, что там, в письме! – заламывая руки в отчаянии, воскликнул несчастный пресвитер.

- Точно? – остывая, но все еще с подозрением, спросил Кесарий.

- Нет, клянусь, нет! – горячо воскликнул Григорий. – Умоляю, поедем! Неужели императорский двор тебе дороже брата?

- Не дороже, - ответил Кесарий. – Поехали со мной в Новый Рим. Там не будет папаши, а твои блестящие риторские способности принесут тебе и славу, и, думаю, даже свою риторскую школу.

- Я не могу ехать в Новый Рим, - резко ответил Григорий. – И вот что я тебе скажу – я вовсе не должен умолять тебя возвратиться в Назианз! Я могу тебе приказать, как старший брат! Я тебе вместо отца, когда он отсутствует!

Кесарий остолбенел от таких слов брата и некоторое время молча глядел на Григория. Потом, громко ругнувшись по-каппадокийски, он выскочил за дверь и хлопнул ею так, что она чуть не упала с петель. Григорий рухнул в кресло. Он был близок к обмороку.

Каллист склонился над ним и взял его за запястье.

-Григорий, у тебя пульс быстрый и высокий. Я думаю, кровь надо пустить, - осторожно сказал он.

- Давай, - неожиданно и с отчаянием согласился Григорий. – Если все близкие мне кровь пускают, то почему бы и тебе так не сделать…

Каллист несколько растерялся, но все-таки достал хирургический нож и, подвинув глубокое медное блюдо, взял полулежащего Григория за левую руку и сделал точный маленький разрез на сгибе локтя. Густая, похожая на старое вино, темно-алая струйка побежала вниз, каплями застучала по меди.

- Вот и все, - сказал Каллист, перевязывая страдальцу локоть. – Выпей-ка вина теперь.

Он подал ему чашу, и Григорий послушно выпил разбавленного вина.

- Спасибо тебе, прекрасный Каллист (*), - слабо улыбнулся Григорий. Его бледное лицо слегка оживилось. - Тебе не зря дали это имя! Кесарий много рассказывал о тебе…
___
(*)
Каллист – «прекрасный». Григорий обыгрывает имя друга.

_____

- Кесарий? – встрепенулся Каллист. – Мне кажется, он прав, и тебе не стоит ехать домой, а лучше на воды… или в Новый Рим.

- Кесарий – очень добрый, - вздохнул Григорий.

Каллист с удивлением уставился на него. Меньше всего он ожидал сейчас услышать такое от старшего брата Кесария.

- Ну да, он же очень добрый человек, просто вспыльчивый. И меня он очень любит, поэтому так волнуется обо мне. Просто у него нрав, как у нашего отца. С этим ничего не поделать…

Григорий вздохнул.

- А ты не собираешься креститься? – неожиданно спросил он Каллиста.
- Нет, - честно ответил Каллист. – Я – последователь божественного Плотина.
Григорий закивал с пониманием.

- Но я хотел бы узнать о христианстве побольше, - добавил Каллист. – Мне очень интересно, как вы учите о Триаде. Как я понимаю, Плотин и христиане в этом близки.

- Триада… о, если бы я разрешился от оков этой плоти и оказался навсегда там, где моя Триада…- вздохнул Григорий. – Ведь кто сумел с помощью разума и созерцания, отвергнув это плотское облако, соединиться с Богом, насколько это возможно человеческой природе, тот безгранично счастлив – как восходя здесь, так и становясь богом там. И это – дар истинной философии! Мы становимся выше той двойственности, что характерна для материи, и приходим в единство, что зримо очами ума в Божественной Троице.

- Клянусь Гераклом, Григорий! – потрясенно произнес Каллист. – Конечно, тебе надо в уединение… только сначала на воды, конечно. Здоровье поправить. Ты же ведь тоже последователь Плотина? А экстаз у тебя был хоть раз? Когда становишься из многого - единым, когда исчезает, как он пишет, всякая двойственность, и созерцая, становишься одним с созерцаемым, и уже не созерцаешь, но сливаешься с ним воедино, и великий Свет льется от Первоначала…

- Да, Каллист! Свет! Бог есть свет, и свет высочайший, - Григорий приподнялся в кресле и простер в риторском жесте перевязанную у локтя руку. – И всякий другой свет есть лишь некая слабая Его струя и отблеск, достигающий земли. Он положил тьму покровом своим, чтобы нелегко было видеть омраченной природе сокровенную его красоту, которой немногие достойны, а только очищенный ум мог приближаться к Чистейшему… Христос назвал себя Светом мира, а мы – его ученики. Мы тоже должны светить всему миру, содержа слово жизни, то есть животворную силу для других.

Каллист внимательно слушал Григория.

- Вы считаете, как я понимаю, что надо стремиться очистить тело, а не отложить его совсем? – спросил он. – Это мне близко. Иначе бы я не стал изучать врачебное искусство.

- Мы должны очищать себя целиком – мы приносим себя Богу целиком, словно жертву всесожжения. Око, осязание, вкус, гортань, голову, руки, ноги, чрево, нервы, чресла… Отдаем себя целиком, чтобы воспринять обратно целиком, чтобы священнодействовать собственное спасение.

- То есть вы тоже готовитесь на смерть? Но вы же отрицаете самоубийства? – спросил Каллист.

- Нет, мы не лишаем жизни себя, но следуем за Христом, - произнес Григорий. Глаза его стали светлыми. – Для тебя не секрет, да и ни для кого ни секрет, что Он умер как преступник, жестокой смертью – принося себя в жертву за нас.  И для него я и живу, для него я говорю, Он – Бог мой, Свет Отца, Слово великого Ума, превосходящий всякое слово!

Григорий, словно почувствовав в себе силы, привстал, и, опираясь на стол, на котором стояли наполненные чаши с вином (Кесарий и Каллист не успели к ним притронуться) заговорил горячо, словно молясь у жертвенника:

- О, высочайший Свет от высочайшего Света, образ бессмертного Отца и печать Бога безначального, податель жизни, создатель, все, что есть и будет – все живет для Тебя! Ты, Сын Божий, Премудрость, Слово, Сила, Пастырь, Агнец и Жертва, Бог, равный Отцу, Человек и Первосвященник, приходящий к чистым и делающий человека богом! Приди к нам! Исцели, о великий Спаситель!
Он простер руку и взял вставшего с благоговением рядом с ним Каллиста за запястье.

- Прииди к нам и исцели, - проговорил Каллист, повторяя слова Григория, касаясь своей щеки, как делал при молитве его дядя.

Они молча сели и, склонив головы, пребыли в молчании.

+++
Кесарий в гневе выскочил наружу и, не зная, куда направиться, пошел быстрым шагом в сторону реки. Было холодно, дул пронизывающий ветер, и разгоряченный от спора каппадокиец быстро остыл. Кесарий вспомнил, что оставил плащ у Григория, но он был слишком разозлен, чтобы сейчас возвращаться туда.
 
- Рыбки не хотите купить? –спросил кто-то и добавил: – Свежая рыбка, только что из реки.

- Фотин?! – удивился Кесарий.

- Я самый, - сказал молодой человек без бороды, которого в насмешку в Никомедии звали «кибелиным жрецом» - скорее всего, он был евнух. – Встретились с братцем? Он на постоялом дворе остановился. Но я никому не сказал, я – могила.

- Уф, догнал, - Абсалом накинул на плечи Кесария плащ. – С ума сошел, ахи , так выскакивать на холод? Зима ведь!

Кесарий промолчал.

- Рыбу давай, я всю твою рыбу куплю, - деловито сказал Абсалом, обращаясь к Фотину. – Господину Григорию ухи приготовлю, а то он совсем ничего не ест. Только молится. И ты, ахи,(*) зря его обижаешь, - продолжил он, беря за плечо Кесария. -   Отец на него кричит, теперь ты кричать стал. А он и правда тебе старший брат. Все-таки нужно уважение проявлять.

_____
(*) Ахи – брат по-сирийски (арамейски)
_____


Кесарий молчал.
- Ладно, пошли назад, - промолвил он, наконец, поворачиваясь спиной к реке. – И правда, холодно. А ты, Салом, старше нас всех, даже Григория.

Абсалом улыбнулся.

- Я пойду уху готовить, - сказал он. – И с Фотином рассчитаюсь.

Провожая взглядом Кесария, спешащего в гостиницу, Фотин спросил Абсалома:

- Ты брат ему?
- Молочный, - не сразу ответил Абсалом.

- Молочный… - повторил со странной интонацией Фотин, то ли сочувствуя, то ли возмущаясь. - Вот то-то и есть… Так ты – раб, выходит? А мать твоя – сириянка?

- Да, - отвечал Абсалом. - Ее Мирьям зовут. Я – раб мар  Григория, и она тоже. А Кесарий и Григорий младший –  сыновья мар Григория. (*)
_____
(*)   Мар – уважительная приставка в арамейском (сирийском), означающая «господин».
______

- Ни то, ни это особенно не сладко, как вижу, - присвистнул Фотин. – Я-то – бывший раб, я все понимаю.

- Пойдем, ухи поедим, я тебе лошадок покажу, славные у нас лошадки, - сказал Абсалом, и они пошли с Фотином в сторону кухни, откуда доносились голоса рабов и валил густой дым от топившейся печи.


… Кесарий вошел в комнату и осторожно закрыл за собой дверь.

- Грига, я вернулся, - заявил он, и, встав позади кресла брата, шутливо схватил Григория, словно не давая тому встать. – Как ты, больше не хочешь власть отцовскую надо мной употребить?

- Кесарий, самый лучший из братьев! – радостно воскликнул Григорий. – Давай же, наконец, садись за стол!

- Погоди, а что это у тебя с рукой? Каллист? Что здесь случилось? – взволнованно произнес Кесарий, заметив пятна крови на хитоне Григория.

- Искусство врачевания Каллиста придало мне новые силы, - заметил Григорий.
- Григорию стало нехорошо, я кровопускание небольшое сделал, - нехотя ответил Каллист. Рабы уже все убрали, и он не хотел, чтобы Кесарий узнал о происшедшем. Последователи Асклепиада имеют свое мнение о том, как и когда проводить кровопускания.

- Каллист… - Кесарий растерянно перевел взгляд с брата на друга.
 
- Со мной все хорошо, я уже и вина выпил, и Триаду с Каллистом обсудил, - торопливо перебил его Григорий. – И на воды я поеду. На две недели. За это время отца не низложат, я надеюсь. Напишу ему письмо.

- Да, ты говорил, что найдешь, с кем мне поговорить о христианстве, Кесарий, - поспешно подхватил Каллист. – Уже не надо искать, беседа с Григорием убедила меня, что христианское учение заслуживает большого внимания.

Кесарий рассмеялся, как человек, с плеч которого неожиданно упала тяжелая глыба.
- Так я Григория и имел в виду! Мы с ним договорились тайно встретиться в Никомедии, поэтому я свое имя и скрывал.
 
- Чтобы нашему отцу не донесли, - добавил, пряча в бороде улыбку, Григорий.
- И еще омовение Митродора в честь Асклепия, и пир, и все такое… ну, ты ведь уже понимаешь, что у нас дома творится, Каллист?
- Понимаю, - кивнул тот. – Боюсь, что тебя узнали все-таки. Ты заметный.

Григорий расхохотался первым, потом к нему присоединился и Кесарий. В это время вошел Абсалом, сопровождаемый рабами, и несущий свежую уху и жареную рыбу. Все четверо весело принялись за еду – Кесарий уговорил молочного брата сесть с ними за стол, а потом предложил сыграть в сенет, египетскую игру странными фигурами со звериными головами. Григорий и Каллист отказались, и начали снова обсуждать Плотина, свет и Триаду, а Салом и Кесарий начали сражение на большой расчерченной доске. Они сыграли вничью и были очень рады. Можно было бы продолжить, но уже становилось поздно, а завтра Григорий должен был выехать в Астак на воды.

- Кесарий, - сказал Григорий, когда друзья прощались, - я хочу попросить тебя сходить на огласительные беседы вместе с Каллистом. Ему будет непривычно отправиться туда одному, он совсем не общался с христианами… ну, ты меня понимаешь…

- Попросить? Не приказать, как старший брат и отец? – засмеялся Кесарий. Григорий виновато улыбнулся в ответ.

- Ладно, схожу, - ответил Кесарий. – А ты папаше скажешь, что я катехуменом *   стал. И мама тоже будет рада, я думаю.
___
(*)«катехумен» («оглашенный») - в Древней Церкви - готовящийся ко Крещению человек, посещающий специальные беседы на протяжении года или другого длительного промежутка времени.

продолжение здесь -
http://www.proza.ru/2011/06/09/433