Русская литература и Мединский

В эпоху перестройки решительному пересмотру подверглись представления не только об исторических личностях и событиях, но и о русской литературе. 
И далеко не всегда они имеют вид опостылевших скандальных разоблачений и  глумления. Иногда соблюдаются все приличия наукообразности.
Общественное мнение уже стало привыкать к свободе слова и всё чаще успокаивает себя поговоркой «Мели Емеля – твоя неделя…». Но иногда новым идеям придаёт особую пробивную силу должность их автора. В этом случае у них явно больше шансов овладеть умами.
И никто сразу не осмелится сказать, что кто-то злоупотребляет своим положением.
Принято считать, что мысли приходят в голову.  А уж через неё – дальше, до глубины души.
Но иногда говорят, что «у нас всё - через   …у»…
Что «всё», это , конечно, литературная гипербола.Но назначение Мединского  министром культуры, похоже, из этой области.
 Г. Зюганов  назвал его «одним из самых злобных "русофобов и антисоветчиков».
В своих «Литературных мифах» Мединский  утверждает, что «Беспочвенные интеллигенты обладали тревожным, нервным сознанием. Они отражали свое видение мира, свои чувствования. Но поневоле навязывали их всему народу.
…наша литература полна персонажами типа Раскольникова, Акакия Акакиевича и, в лучшем случае, мечущихся «лишних людей» типа Печорина».

У споров о Русской литературе давняя история.
А.М.Горький так высказал свои претензии к ней: «Терпи! — сказал русскому обществу Достоевский своей речью на открытии памятника Пушкину.
— Самосовершенствуйся! — сказал Толстой и добавил: — Не противься злу насилием!...
Есть что-то подавляюще уродливое и постыдное, есть что-то близкое злой насмешке в этой проповеди терпения и непротивления злу. Ведь два мировых гения жили в стране, где насилие над людьми уже достигло размеров, поражающих своим сладострастным цинизмом. Произвол власти, опьяненной безнаказанностью, сделал всю страну мрачным застенком, где слуги власти, от губернатора до урядника, нагло грабили и истязали миллионы людей, издеваясь над ними, точно кошка над пойманной мышью.
И этим замученным людям говорили:
— Не противьтесь злу! Терпите!
Вся наша литература — настойчивое учение о пассивном отношении к жизни, апология пассивности».
В письме к К.Федину он пишет: «Акакий Акакиевич, "станционный смотритель", Муму и все другие "униженные и оскорбленные" - застарелая болезнь русской литературы, о которой можно сказать, что в огромном большинстве она обучала людей прежде всего искусству быть несчастными... Нигде не страдают с таким удовольствием, как на святой Руси».
Горького поддерживал и А.Луначарский:  «Для нового человека, рожденного революцией,…. пожалуй, почти неприлично не знать такого великана, как Достоевский, но было бы совсем стыдно и, так сказать, общественно негигиенично попасть под его влияние»
В наши дни клеймить  Достоевского продолжил А.Чубайс: «… я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку…  …его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски».
Последние слова фразы, наверное, риторические, но Фрейд разъяснил бы склонность к таким аллегориям.

Потому что отрицание классиков Русской литературы – это не только и не просто точка зрения.
Для Мединского, например, это диагноз, который подтверждается его литературным вкусом.
Читателю предлагаю приготовиться к доказательству этого утверждения. 
Как приготовиться? – Вспомнить некоторые жестокости из произведений русской литературы, чтобы не травмировать себя тем, что придётся прочитать…
Вспомнить Рахметова на гвоздях,  Герасима и Му-Му,  Раскольникова,  убившего старуху, «Отца Сергия»,  отрубившего себе палец… А.Каренину на рельсах… Сцены казней из «Капитанской дочки»…

В. Мединский, говоря о литературе, фактически, выносит ей приговор:.
«…беда в том, что осознавая себя «больше, чем поэтами», эти авторы совершенно невольно, даже, скажем, нечаянно, создали удивительно сложный, постоянно рефлектирующий, мечущийся и довольно малосимпатичный образ русского литературного героя…
 Почему классическая литература в России не вела рассказ о людях, действительно сделавших что-то хорошее и важное?» - восклицает министр культуры.
Тут естественно возникает вопрос, а кто из литературных героев, по его мнению,
сделал «что-то хорошее и важное»? Кого из них он считает героем нашего времени?

В 2012 году В.Мединский  вручил премию правительства РФ в области культуры   писателю Юрию Мамлееву.
В 2014 году по случаю смерти писателя министр Мединский сказал:
"Ушел из жизни …писатель-философ, драматург, поэт. В историю отечественной культуры он вошел как классик русской литературы ХХ века, основоположник "метафизического реализма", личность огромного таланта и ума».
В таких случаях есть всегда вариант ничего не сказать. Мединский не поскупился на дифирамбы…
Сам Ю. Мамлеев о литературе был такого мнения: «Русская литература учит русских быть русскими, что она фактически имеет для нас священный характер…
в центре русской литературы стоит, несомненно, Достоевский – непомерная боль наша, поток, океан, крик, вырывающийся из тайников нашей души»
Критик М.Бойко В газете «Культура» так пишет о об одном из лучших романов Ю. Мамлеева: «Автор до сих пор удивляется, почему путь его романа к читателю занял 30 лет – ведь, казалось бы, в «Шатунах» нет ничего «политического»…
Мамлеев – это еще и профилактика отчаяния, иммунитет к социальному злу, сеятель надежды.
Мамлеев – один из самых недооцененных писателей. Что уж говорить о Мамлееве-философе...»

Возможно, читатель уже недоумевает: к чему же  были интригующие предостережения и приготовления? Да и можно ли кого-то чем-то в наши дни напугать…  Тем более, литературой…
Итак, вот строки из романа автора, которого министр культуры Мединский считает «классиком литературы 20 века» и «личностью  огромного таланта и ума».
Строки, которые говорят за себя вне зависимости от контекста.
Ю.Мамлеев. Роман «Шатуны»: «И в этот момент Федор, судорожно крякнув, как будто опрокидывая в себя стакан водки, всадил в живот парня огромный кухонный нож. Таким ножом обычно убивают крупное кровяное животное.
      Прижав парня к дереву, Федор пошуровал у него в животе ножом…»
…поступил я на спасательную станцию. Парень я был тогда кудрявый. Но молчаливый. Меня боялись, но знали: всегда - смолчу. Ребята - спасатели - были простые, веселые... И дело у них шло большое, широкое. Они людей топили. Нырнут и из воды утопят. Дело свое знали ловко, без задоринки. Когда родные спохватывались - ребята будто б искали утопших и труп вытаскивали. Премия им за это полагалась».
...Попалась мне по дороге девчонка... Удушил ее со зла…
…Павел и поимел ее первый раз около огромной, разлагающейся, помойной ямы.
…На девятом месяце Паша, дыхнув ей в лицо, сказал:
      - Если родишь - прирежу щенка...
…перед самыми родами Паша, озверев, полез на Лидоньку; дите уже должно было выходить и повернулось головкой к выходу, на Божий свет; но Паша, сам не понимая того, пробил его головку своим членом...»
Если кто-то думает, что здесь «надёрганы» все неудачные фразы, а «писателя обидеть легко», то замечу, что выписано не всё и не самое безобразное и отвратительное.
  О сюжете романа говорить не приходится. Что-то подобное ему есть в той мере, в какой автору нужно изрыгнуть свой  бульон некрофилии, садизма и прочих патологий.
Просматривать текст приходилось так, будто что-то ищешь в помойке…
От претензий автора на психологизм, глубокомыслие и новаторство становилось не то чтобы тошно, но хотелось крикнуть что-то вроде «сволочь», «подонок» или «мразь»… Причём слова эти ругательные меньше всего были адресованы автору…
 - С кем не бывает… Одним меньше…  Хотя, нельзя же не замечать, что такого рода писатели плодятся, как мухи на помойке.  Их хотелось бросить тем, кто влияет на ассортимент книжного рынка, кто делает рекламу и протекцию творцам, которых хочется назвать тварями.
Но  нельзя же  так в литературном диспуте...  Аргументировать надо, а не обзываться…
А что скажешь об авторе романа и его  героине, которая для сексуального удовлетворения
 «засовывала  себе в матку …  голову небольшого живого гуся…»?
-  Она имеет право так делать в толерантном обществе… А писатель   имеет право описывать правду жизни… Таков его выбор… Он так видит…
Ещё несколько цитат из романа:

 «Раздражать Федора стали даже животные; на одной остановке, у колодца, он поленом проломил голову лошади…
…у Федора возникло адское желание живьем содрать кожу со смачно жующей, перенаполненной женщины, сидящей к нему спиной. Содрать и посмотреть, как она будет есть, обнаженная-мясная…
…По пути ему попались двое мужчин с маленькой семилетней девочкой; глаза у нее были словно вставленные с неба. Федор загрустил: такую он не прочь был убить...
 …Человек, увидев Федора, встал с пня….резко скинул с себя портки вместе с нелепыми подштанниками и, повернувшись, чтоб было виднее, показал Федору свое нижнее место… Федор замер и совсем уже был поражен, когда увидел, что у этого мужчины нижнее место - пустое. Ни члена, ни яичек не было…
…Толя, … лежал и, не вынимая члена из тела Анны, дремал, попивая кофеек...»
Можно попытаться представить, как в министерском  кабинете с портретом президента на стене после прочтения этих строк в голову министра пришла мысль наградить писателя Мамлеева… 
Возможно, он принял это решение тоже «попивая кофеёк»…
Не забудем, что роман рекомендован критиком, как «профилактика отчаяния», а сам автор причислен министром культуры к лику классиков литературы 20 века.
В.Мединский  в начале своей карьеры получил известность как эффективный лоббист  игорного, табачного, пивного и рекламного бизнеса.
В феврале 2012 года  стал  доверенным  лицом  кандидата в Президенты Российской Федерации В. Путина.
Собственно, по результатам тех выборов он и стал министром.

«Эти господа ни перед чем не остановятся. … они будут проповедовать народное просвещение, презирая народ. Учить патриотизму, ненавидя Россию, исповедовать гуманизм, будучи человеконенавистниками…» -
Не за эти ли слова так не любят сегодня  Достоевского некоторые господа?

Послесловие, которое годится и для эпиграфа:
"принято думать, будто бюрократия — это что-то замшелое, перхотливо-непричесанное, уродливое и неуклюжее. Ничего не может быть дальше от истины.
Русская бюрократия сегодня — это ослепительная улыбка, тонкие духи, легкие спортивные тела, интеллектуальные чтения, радикальное искусство...
Принято считать, что власть опирается на штыки. Но опорой российской бюрократии сегодня является не столько спецназ, сколько политический постмодерн". Из книги В.Пелевина.