Как меня выгнали из МГУ

Б.Б.Родоман

КАК МЕНЯ ВЫГНАЛИ
ИЗ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

Я работал  на географическом факультете МГУ непрерывно 19 лет, опубликовал 82 научные работы общим объёмом 58 авторских листов; из них 17 работ переведены и опубликованы за границей, главным образом в США, а также в Греции, Индии, Польше, ГДР. Долгое время я был единственным в Советском Союзе учёным, получавшим зарплату исключительно за занятия теоретической географией. Это было возможно потому, что меня поддерживал заведующий кафедрой географии СССР профессор Ю.Г. Саушкин. Я трудился самостоятельно, держался независимо, но никого не задевал, не занимался полемикой. После смерти Ю.Г. Саушкина атмосфера на кафедре быстро изменилась. Теоретическая география сделалась одиозной. Публиковаться на эту тему в Вестнике МГУ стало трудно. Имя и дело Ю.Г. Саушкина были преданы забвению, его ученики и вчерашние фавориты кинулись приспосабливаться к новым обстоятельствам. На заседаниях кафедры рассматривались диссертации и организационные вопросы, а научные доклады стали редкостью. Молодые учёные бегали с бумагами, подсчитывали очки в соцсоревновании, заседали до десяти раз в неделю. Всё реже деятели кафедры появлялись в Институте географии АН и в Географическом обществе; всё чаще гастролировали по вузам Кавказа и Средней Азии. Преподаватели промышляли репетиторством, помогали получать учёные степени чиновникам. Моими научными работами никто на кафедре не интересовался, в то время как в других организациях у меня было достаточно читателей и слушателей. Мне больше не поручали читать курс науковедения, пользовавшийся большим успехом у студентов, руководить курсовыми и дипломными работами; не разрешали руководить аспирантами. Новый заведующий кафедрой профессор А.Т. Хрущев препятствовал публикации моих статей. Одну из них я всё же поместил в сибирском журнале «География и природные ресурсы», а другую принял журнал «Известия ВГО», издающийся в Ленинграде. Второе обсуждение моей докторской диссертации было внезапно отменено без объяснений, а материалы первого обсуждения таинственно исчезли. Воспользовавшись кампанией по ужесточению трудовой дисциплины, меня принуждали к бездельному присутствию на «рабочем месте», терзали выговорами и требованиями объяснительных записок. Я приходил на кафедру в страхе, что меня накажут за прогул. Лаборантки стали обращаться со мной бесцеремонно. Декан факультета профессор Г.И. Рычагов заявил на собрании, что у нас не место «свободным художникам»: каждый старший научный сотрудник должен целый день сидеть за столом и руководить младшими научными сотрудниками.
        Несмотря на травлю, я не изменил привычного образа жизни и продолжал работать в прежнем направлении. За последние пять лет у меня вышли 24 работы объёмом 12 л.; прочитано 40 научных докладов; на основе отвергнутой диссертации написана заново монография «Территориальные ареалы и сети». Я участвовал в большинстве ежегодных школ-семинаров по охране природы, организованных Советами молодых учёных географического факультета Московского и Тартуского университета; пропагандировал географические идеи на философских и методологических симпозиумах; как и раньше, нередко выступал в Географическом обществе. Моя концепция «поляризованного ландшафта» использовалась в проектах районных планировок Подмосковья, Белоруссии, Эстонии. Одиннадцать статей у меня вышли в Тарту на русском и эстонском языках. Никаких денег за внеуниверситетскую деятельность я не получал.
        Заметное раздражение у руководителей геофака вызвал сборник работ молодых учёных «Географические границы», выпущенный в 1982 г. издательством МГУ. Я был одним из титульных редакторов. Книги с подобным заглавием никогда в нашей стране не выходили, зачинать новую тему полагалось корифеям, но они её прозевали, а меня теперь упрекали за нескромность, потому что я упоминался в этом сборнике 41 раз. В изобилии ссылок повинны не авторы и редакторы, а те, кто уже много лет не даёт мне опубликовать одну книгу по теоретической географии, заменяющую все цитируемые статьи. Сборник пользовался успехом не только у географов и быстро разошёлся. Ответом на него были две заушательские рецензии в Вестнике МГУ, а другого редактора, Б.М. Эккеля, прорабатывали по партийной линии. Тот факт, что этот сборник был сразу же переведён и полностью опубликован в США, использовали как доказательство идеологической недоброкачественности моих работ. Профессор Н.В. Алисов, пытавшийся зарезать в ВАКе одну талантливую кандидатскую диссертацию по теоретической географии, распространял мнение, будто я протаскиваю в советскую науку буржуазные теории и пагубно влияю на молодёжь…
Меня перестали пускать в командировки, мне запретили участвовать в школах по охране природы. На совещания в другие города я ездил за свой счёт. В Пущино-на-Оке мне обещали поставить раскладушку в подвале, потому что у меня не хватало денег на гостиницу. А.Т. Хрущев заявил мне 18 ноября 1983 г., что в командировки на научные совещания он будет пускать только в награду за отличную трудовую дисциплину и общественную работу. На переаттестации в 1984 г. меня обвиняли в нарушении дисциплины и в отрыве от кафедры, но по количеству и качеству научных работ замечаний не было. После долгого обсуждения вынесли положительное решение, которое резюмировала защищавшая меня профессор Т.М. Калашникова: «Видный учёный, много работает, создаёт престиж кафедре, увольнять неприлично». Ходатайство о переизбрании меня на должность старшего научного сотрудника было единогласно принято нашей кафедрой и Учёным советом экономико-географического отделения.
После этого неожиданным для многих оказалось постановление конкурсной комиссии, утверждавшее, что я почти ничего не написал за последние пять лет по плановым темам и отрицательно влияю на студентов. Далее было написано, что я не повышаю свой идейно-политический уровень (не посещаю вечерний университет марксизма-ленинизма) и не занимаюсь общественной работой, поэтому комиссия не рекомендует меня к переизбранию. Диссертация и монография, на которые я с ведома руководства потратил большую часть рабочего времени, были объявлены не имеющими отношения к научным интересам кафедры. Меня, крупнейшего знатока территории Подмосковья, обвинили в том, что я не занимаюсь главной темой факультета – Московским регионом. «Работы Родомана, – говорилось на заседании конкурсной комиссии, – не соответствуют высокому научному уровню университета, поэтому он не печатается в Вестнике МГУ, а публикуется на периферии, где научный и идеологический уровень ниже, чем у нас – в Ленинграде, Иркутске, Тарту». Особенно подозрительными казались статьи на эстонском языке.
        29 мая 1984 г., в день моего рождения, А.Т. Хрущёв преподнёс мне проект решения конкурсной комиссии и посоветовал немедленно подать заявление об увольнении; в противном случае, сказал он, это решение будет принято. От подачи заявления я отказался. 31 мая А.Т. Хрущёв показал мне то же решение в окончательном виде, подписанное деканом Г.И. Рычаговым, и предупредил, что если я не уйду до 8 июня, то Совет факультета проголосует против меня. От подачи заявления я вторично отказался. Никто не сообщил мне о моём праве письменно опротестовать решение конкурсной комиссии. На трудоустройство мне дали фантастически короткий срок – одну неделю. 6 июня я согласился подать заявление, чтобы меня уволили, но не сразу, а с 1 сентября, однако Г.И. Рычагов, с которым я разговаривал впервые в жизни, предложил более жёсткий вариант: он увольняет меня сегодня же, а через три недели зачисляет на временную работу до осени. Катапультироваться из университета и висеть в безвоздушном пространстве, ожидая милости победителя, показалось мне делом рискованным и унизительным, и я окончательно решил идти на Совет. Я надеялся, что смогу там опротестовать решение конкурсной комиссии, подготовил текст выступления, захватил полный портфель своих статей. 8 июня Совет геофака собрался на открытое заседание. Послушать моё дело пришли учёные с других факультетов МГУ и неуниверситетских учреждений. Зачитав отрицательное решение конкурсной комиссии, Г.И. Рычагов обратился к Совету с вопросом: «Кто хочет выступить?». Слово попросил, представившись, старший научный сотрудник Института географии АН СССР доктор географических наук В.А. Пуляркин. «Вы член Совета? – спросил Г.И. Рычагов. В.А. Пуляркин ответил, что он – член специализированного экономико-географического Учёного совета при геофаке МГУ. – «Здесь не защита диссертации. Вы не нашего Совета член. Ступайте на свой Совет и там высказывайтесь, сколько хотите. Кто из членов нашего Совета хочет выступить? Никто? Голосуем!» Произнеся эти фразы без заметных пауз, Г.И. Рычагов помешал мне попросить слово. Голосование по моему делу состоялось без обсуждения. Результат: за переизбрание 3, против 18; недействительных бюллетеней не было. Приобщить мой письменный протест к делу не удалось. В тот день на геофаке с утра до вечера заседали три учёных совета. Профессор Б.С. Хорев (экономфак МГУ), покончив с делами на секционном совете, где он был оппонентом по диссертации, поспешил на факультетский совет, чтобы меня защищать, но опоздал и, узнав, что голосование по моему делу уже состоялось, попросил предоставить ему слово перед утверждением протокола счётной комиссии, потому что, как он сказал, дело сложное и необычное. Г.И. Рычагов ответил, что обсуждение уже закончено. Доктор географических наук, заведующий отделом Института географии АН СССР В.М. Гохман крикнул с места Г.И. Рычагову: «Обсуждения не было, потому что вы его сорвали!». В ответ на протестующие реплики декан Г.И. Рычагов пригрозил профессору Б.С. Хореву, что удалит его и всех «посторонних» из зала заседания. Б.С. Хорев побагровел от гнева и послал Г.И. Рычагову записку. После заседания они громко выясняли отношения на лестничной площадке. А.Т. Хрущев сиял, не скрывая радости. В.А. Пуляркин потом выразил своё возмущение в письме на имя ректора МГУ.
        Чуть ли не на следующий день в газете «Правда» появилась статья Президента географического общества, утверждаюшая то направление географии, которое я отстаивал. Известно ли это членам факультетского Совета? Большинство из них не читали моих работ, а многие даже не знали меня в лицо. Но были среди них и старые знакомые, неблагодарные авторы, чьи статьи и книги я в качестве редактора улучшал ещё в Издательстве географической литературы. А как оценить поведение известных лиц, которые на публичных обсуждениях моего дела голосовали «за», а на закрытых этапах – «против». На заседаниях кафедры и секционного совета профессора А.Т. Хрущёв и Н.В. Алисов не решились выступить против меня явно, а Н.В. Алисов вообще помалкивал после того, как проработал меня на партбюро: ведь их ближайшие коллеги, географы-зарубежники, меня защищали, и названные профессора голосовали «за». Зато на конкурсной комиссии они нанесли давно задуманный удар, объединившись с деканом и с неизвестными  учёному миру представителями парткома. Мне объяснили, что заведующих кафедрами связывает солидарность: они не мешают друг другу распоряжаться своими подчинёнными. Говорят также, что голосовать против меня обязал партком; безнаказанно осушаться могли только беспартийные. Наконец, по факультету пронёсся слух, что намечено уволить семь «высокооплачиваемых» работников. Для верного решения этой финансовой проблемы понадобилась клевета. Из-за отсутствия гласности приходится принимать во внимание подобные разговоры.
        Меня хотели убрать без шума, воспользовавшись началом лета, когда преподаватели и студенты разъехались по экспедициям, а чиновники готовятся к отпускам. Обеспокоенный моей апелляцией Ректору, Г.И. Рычагов отравил мне последнюю неделю пребывания на «родном геофаке», о котором мы в студенческие годы вместе распевали романтические песни у лагерных костров. Декан сам составил акты о моих опозданиях на работу, а дни, которые я употребил для поисков нового места, хотел посчитать прогулом. Г.И. Рычагов, недавно собравший со своих подчинённых более тысячи рублей на празднование своего 60-летия, не постеснялся пригрозить мне, что отнимет у завтрашнего безработного часть последней зарплаты: «Я коммунист, я выполню свой долг до конца!». Книга прихода и ухода с работы стала для меня последним полем боя с остепенёнными администраторами, начисто позабывшими о существовании науки. Расставание с Университетом было похоже на бегство из горящего дома. Ещё один день – и на меня обрушилась бы тяжкая статья из Кодекса законов о труде. За два дня до увольнения я всё ещё сочинял объяснительные записки декану. Ректорат медлил с ответом, чтобы я не успел пожаловаться выше. Вечером 6 июля, в самый день увольнения, я извлёк из домашнего почтового ящика конверт со штампом МГУ: «В ответ на Ваше письмо сообщаем, что оснований для отмены решения Совета географического факультета по Вашему делу не имеется, поскольку процедура ведения Совета соответствует имеющимся на этот счёт положениям и никаких замечаний со стороны членов Совета не вызвала. Проректор МГУ профессор В.А. Садовничий». Аналогичная жалоба в Объединённый профком МГУ осталась без ответа. Поспешное увольнение из Московского университета, в котором я провёл в общем 24 года, привело к перерыву трудового стажа и поставило меня под угрозу длительной безработицы со всеми вытекающими последствиями.
               
        Б.Б.Родоман     7 августа 1984 г.                .

         Опубликовано в кн.: Баранцев Р.Г.  Вешки интереса. – Москва – Ижевск. Ин-т компьютерных исследований,  НИЦ «Регулярная и хаотическая динамика», 2010. [Есть в Интернете].
         P.S. В мае-июне 2014 г., по случаю 30-летнего юбилея описанного события, я послал Г.И. Рычагову письмо с вопросом, кто и почему заставил его выгнать меня из университета в 1984 г., но ответа не получил.
         22 апреля 2015 г.
         В 2016 г. я через свою однокурсницу Г.И. Постоленко передал тот же вопрос 92-летнему Г.И. Рычагову, но он сказал, что ничего не помнит.
         
         Подготовлено для «Проза.ру» 12 декабря 2016 г.

        P.S. После изгнания меня из МГУ прошло почти 38 лет. Многое изменилось в нашей жизни, но почувствовать и оценить эти изменения мне мешают некоторые знакомые люди. Те, которые остались на своих местах. Кто был в 1984 г. проректором, тот давно уже ректор, но «кадровая политика» у него прежняя. Руководителю партбюро, который настаивал на моём изгнании, тогда было 45 лет, и сейчас это профессор на той же кафедре.  В его научных достижениях я не сомневаюсь, но меня они не согревают…
        7 марта 2022 г.