Промзона. Обратная сторона химии

Мотивом написания этого рассказа, пожалуй, можно считать какое-то смутное чувство обязанности не замалчивать того, что мне показалось важным в воспоминаниях о трудовой юности  на фоне обычных благостных рассказов  производственной  тематики.
Такое чувство, будто  всё забыть означает  смалодушничать.
Сейчас  я чувствую, что мне в молодости очень пригодились бы чьи-то предостережения от чрезмерной и наивной доверчивости тем, кто  устраивал нашу судьбу.
Здоровая доля скептицизма могла бы уберечь от  чьих-то не совсем добросовестных проповедей и  многих  разочарований, не повредив  и не обесценив такое понятие, как общественный долг.

Самое первое впечатление о том, что такое химическое производство, я получил, кажется, в третьем классе  школы. Однажды под вечер –  мы учились во вторую смену -  на перемене где-то вдалеке от школы раздался взрыв, и огромное школьное окно окрасилось заревом далёкого пламени. На следующий день узнали, что на заводе в результате взрыва цеха в числе погибших была мать моей одноклассницы… Погибли все, кто находился в здании цеха, несколько десятков человек.
В трудные годы становления Советской власти на строительство заводов приезжали люди со всех краёв страны в поисках работы и зарплаты. Многие бежали от разрухи в своих деревнях. Первые бараки мало чем отличались от лагерных. Семейные  отделяли свою территорию простынями. Потом появились бараки с комнатами. Начали строить каменные дома.
На стадии нулевого цикла в строительстве предприятий города участвовали  заключённые. Одних под охраной привозили на работу в машинах с решётками на окнах, другим давали свободу, расселяя их в общежитии.
Как известно, развитие химии было объявлено одним из слагаемых коммунизма… 

 После 8-го класса школы  я решил  пойти учиться в техникум, где за учёбу платили хорошую стипендию.
Своё трудовое будущее я себе не представлял никак: выбор специальности определялся только размером стипендии и немножко тем, что специальность автоматизации технологических процессов многих страшила своей таинственностью и сложностью.
Ещё в годы учёбы, однажды придя во время  практики на пульт управления тепловой станции и увидев за его фасадом «внутренности»  электрической схемы управления, я засомневался, туда ли попал: неужели во всей этой паутине разноцветных проводов мне предстоит разбираться?
            После службы в армии я не чувствовал себя чем-то обязанным своей профессии. Выбор определялся наличием вакансий и размером зарплаты.
И ещё хитростью работника отдела кадров, которому надо было «закрыть» проблемные вакансии.
Первое впечатление от завода, куда меня направили, было мрачным и тягостным.
Высокий бетонный забор, поверх забора - колючая проволока, по периметру - вышки наподобие тех, что стоят в лагерях для заключённых… Охранники бесцеремонны, вооружены кто пистолетом, кто винтовками… - Это, как бы, от террористов и шпионов. Продукция, действительно, на заводе вырабатывалась секретная. Но военизированной охране заводской, как потом выяснилось, цена была грош. Это доказывали и регулярные хищения с подкопами под забор, и частые вынужденные проходы в нетрезвом состоянии на работу или с неё не через проходную, а через забор. И,  даже, несколько случаев убийства охранников и завладения их оружием. Причём, нападавшими были не диверсанты, и даже не уголовники, а люди, только  встающие на путь преступлений, новички…
 
…Плюс химизация…
Так я оказался аппаратчиком в цехе цианамида кальция. Установка представляла собой огромную кастрюлю, в которую наливали воды, насыпали порошок, количество которого определяли на обычных товарных весах, и всё это помешивали до тех пор, пока не пойдёт реакция с выделением тепла.  Потом всё содержимое откачивали насосом на переработку. И всё начиналось сначала. И таких «кастрюль» в отделении было 3 штуки.
Когда-то на отделении работали двое аппаратчиков. Потом одного «сократили».
Напарник и сменщик  предупредил: «Сразу после смены смотри не пей вина. А если выпьешь, то не пугайся, если всё тело  покроется красными пятнами. Потом пройдёт…»
«Цианамид при хроническом отравлении вызывает хронический гастрит, гепатит, миокардиодистрофию, нарушение половой функции, множественный кариес, бронхиальную астму, распространённый дерматит, экзему» - так написано в справочнике профпатологии. В рабочей инструкции упоминались только кариес и дерматит. От кариеса предлагали защищаться  марлевой тряпочкой фильтра. А, уж, если не получится, то пострадавшие могут без очереди лечить и протезировать свои зубы.  И это была реальная льгота, потому что в городе удивительным образом на протяжении многих лет не могли решить проблему очередей к стоматологам. Будто специально, чтобы было что дать в качестве льготы.
Технология простая, но не присядешь лишний раз. Качество реакции проверяли по анализам. Лаборатория располагалась на 3 этаже, и бегать туда приходилось много раз за смену. 
Не успел я привыкнуть к работе, как  начальство решило повысить производительность труда, и всех  лаборанток «сократили».
Анализы стали делать сами аппаратчики. Не сложно, и времени занимает не больше 10 минут.
Только оказалось, что чувство времени притупляется от усталости, особенно, в ночное время:
однажды под утро я заметил, что температура в реакторе лезет верх подозрительно быстро, и понял, что ничего уже исправить нельзя: я забыл отключить загрузку порошка! «Каша» в "кастрюле" получилась такой густой, что откачать её было уже невозможно.
Отделение наполнялось острым запахом ацетилена, но вентиляция справилась…
Я очень переживал, наказания не боялся: было стыдно и удивительно, что я, вполне спортивный парень, потерял контроль над собой и процессом.
 Никто не ругал. - «Козлов» варили и опытные аппаратчики. К моему удивлению, меня  даже не  лишили премии.
А чистить реактор пришлось всей смене: в резиновом костюме и  шланговом противогазе мужчины по очереди залезали в аппарат минут на 10 и лопатой нагружали вёдра. Женщины помогали их относить …
Долго в «кастрюле» находиться было нельзя, потому что даже через резиновый костюм пары аммиака так щипали тело, что стерпеть было невозможно. А если бы и стерпел кто, то получил бы полноценный химический ожог.
После работы руки у меня покрылись густой сыпью маленьких болячек кровавого цвета. Пальцы припухли так, что я не мог вовремя сделать контрольные по начертательной геометрии…
 В санчасти поставили диагноз: дерматит. Оказалось, что я работал в аппарате в простых рукавицах, а не в резиновых, как требовала инструкция. Резиновых мне  просто никто не дал. И никто не проверил, как я одет.
А начальник отделения ворчал, что не надо было идти в санчасть: на цехе «повис» учётный несчастный случай, «могли бы уладить как-нибудь …».

            Однажды в соседнем цехе карбида кальция пропал человек. Был на смене, а потом никто его не видел ни дома, ни на работе… Оказалось, упал он  в печь получения карбида.
 Конечно, милиция стала разбираться, как это можно упасть и закрыть за собой люк…
 Вскоре  в соседнем цехе пропал ещё один рабочий. Но его нашли быстро, точнее, то, что от него осталось: рабочие ботинки и ремень от брюк: он полез что-то ремонтировать на емкость с щёлочью,  обрешётка на верху ёмкости прогнила, а крышка ёмкости так проржавела, что её проткнуть можно было пальцем… 
             
      До промзоны из города добирались на трамваях и электричках. Ходили те  и другие часто, но в час пик все вагоны были не просто переполнены, а забиты: люди висели на подножках трамваев, не в шутку расталкивали друг друга при штурме дверей, утрамбовывали в дверях впереди стоящих…
Нередко, по понедельникам в особенности,  в переполненном вагоне приходилось нюхать чей-то густой винный перегар… Не каждый день, но и нередко в толкучке отрывались пуговицы одежды…
За опоздания, конечно, никого не судили, но злоупотреблять этим никому в голову не приходило.
                Работа  в химическом производстве привлекла  множеством всяких льгот, среди которых не последней по значимости было так называемое лечебно-профилактическое питание.
Ещё во время практики на заводе большой удачей считалось купить  за полцены  у рабочих талоны на него. На один талон давали столько еды, сколько за обедом я никогда дома не ел. Особенно мне нравилась творожная запеканка, которая почему то в столовой получалась всегда румяной и пышной.
Было несколько рационов  питания в зависимости от типа вредных веществ в цехе, от чего создавалось впечатление полного контроля медицины над вредными факторами производства.
Тогда и в голову не приходило, что работа может быть такой, что от неё надо лечить. Тем более, питанием. А если и было в работе что-то не полезное, то поел сметаны, выпил молока – и порядок… Инвалидности случались, но у же в предпенсионном  возрасте. Среди молодых очень редко. А если человек часто болеет или на что-то жалуется, то это со всяким бывает…
Позднее я узнал, что в военное время у рабочих в химии – их освобождали от фронта! -питание было даже лучше, чем в наши дни.
Трудно было не соблазниться и шестичасовым  рабочим  днём, и огромным отпуском…
Правда, вспомнилась вдруг  когда-то прочитанная  книга про несчастного американского рабочего, которого  нужда заставила пойти работать водителем машины, перевозящей нитроглицерин. Он знал, что  иногда от сотрясения цистерны с нитроглицерином  взрывались.
Но зарплата решала все материальные проблемы его семьи. И он надеялся быть осторожным…
Но всё-таки  погиб.
Так это было в Америке… Там эксплуатация… Жажда наживы…
              На заводе, где мне приглянулась работа, был ещё цех с трёхчасовым рабочим днём.
Там спецодежду и нижнее бельё меняли каждую смену. Зарплата была вообще сказочная.
Противогаз меняли каждую смену.
Но по городу шла молва, что мало кто из того цеха избежал инвалидности или ранней смерти…
И я решил в крайности не впадать, «всех денег не заработаешь»...

Следующий цех, куда я поступил работать, получал сплав свинца с щелочным металлом.
 - Ну, свинец, ну вреден…  - Противогаз же есть, следи за собой, не пижонься…
Каждый час лаборанты делали анализ воздуха в производственном помещении на содержание паров свинца и выписывали его на большую доску для всеобщего обозрения. В случае превышения нормы, по инструкции  –   спецобработка полов и вентиляция до тех пор, пока всё не войдёт в норму… А для  этого может потребоваться не меньше половины дня.
Однажды, придя на смену гораздо раньше обычного, я услышал в раздевалке, что под самое  утро произошёл разлив свинца… - Это, авария, конечно, но из тех, к которым все привыкли.
    А войдя в цех и взглянув на доску, увидел, что анализы воздуха в норме... Никого не гнали под страхом угроз  в «пекло» загрязнённого помещения, но, как оказалось, и рука не дрогнула бы ни у кого немножко занизить цифру содержания  свинца в воздухе, чтобы не навлечь гнев начальства…
А  организма от него  ни молоком, ни водкой не очистишь.

               На другом  заводе не было расплавленных металлов. Так, чуть-чуть,  добавляли их в органическое стекло,  из которого делали колпаки военных самолётов. 
А льготы, зарплата и  талоны - почти такие же. Только рабочий день подлиннее. Зато выходных больше…
Вредности всякой тоже полно. Цианистые соли, например. Но это же не пары свинца, которых не видно…
Синильная кислота в чистом виде применялась в соседнем цехе. В очередном приказе о несчастных случаях, повлекших смертельный исход, сообщали, как молодой парень решил  отпарить шланг, в котором эта кислота замёрзла, а она так оттаяла, что сорвался шланг,  закреплённый на трубе проволочной скруткой… Всего несколько раз вдохнул, а спасти не могли.
                Сточные воды с растворёнными в них цианистыми солями сжигали в печи, после чего уже  относительно неопасные для здоровья твёрдые остатки увозили на свалку промотходов. Огромные баки, из которых раствор подавался насосом на сжигание,  стояли  в тёплом помещении. Маленькая струйка раствора цианистых солей всегда подтекала из сальников насосов и её смывали в  канализацию.   Но не это было страшно. Иногда, а практически, каждую смену и по несколько раз, нижняя конусная часть баков забивалась солями и грязью. И это значило, что план по обезвреживанию сточных вод не будет выполнен. А это влечёт остановку цеха, в котором делают стёкла для истребителей… И кто же позволит?
-  Разбирают всасывающий трубопровод насоса, открывают сливную задвижку бака и начинают её пробивать какой-нибудь железякой… После прочистки часть раствора  неизбежно выливалась на пол, пока не закроют задвижку… А она ещё могла и не закрыться по многим причинам…
Иногда и чистка не помогала. Тогда снимали саму задвижку, и  уже всё, что было в баке, выливалось на пол... Несколько тонн!  Тут  главное было – вовремя увильнуть  от потока ядовитой грязи…
Потом всю эту отраву смывали водой и шваброй в канализацию, которую называли в проектах условно чистой.
 И тот, кто орудовал шваброй, мог, что-нибудь напевая,  спокойно поразмышлять над тем,  почему говорят, что пол должен  блестеть, «как у кота яйца»…
                Если повезёт, и от всех производственных проблем останется время, то в вечернюю и ночную смены его проводили за карточной игрой в «дурачка». Игра в карты была популярна среди химиков. Играли и на деньги, и на «так». Играли на платформе, пока ждали электричку, играли в электричке…
На смене занятие это доставляло всем много положительных эмоций и хорошо убивало время, в которое нельзя было никому спать. Некоторые начальники смен не гнушались коллектива, возможно, не ради игры, а чтобы быть своим в рабочем коллективе. Принцип «не во вред работе» соблюдался всеми честно и добровольно.
На деньги во время работы  не играли. В крайнем случае, по взаимному уговору, проигравшие должны были прокукарекать из-под стола.
Часть юмора заключалась в том, что проигравшим мог оказаться и начальник смены, и член КПСС, и бригадир, и ветеран труда…
Был в бригаде один дедок, а звали Толиком. Не очень высокий, но очень широкий в животе: любил поесть. Это у него с военного детства осталось, когда сильно голодал. Простодушный!  Не обижался, когда проигрывал, кукарекал добросовестно.
Умел спать сидя. И чутко так, что ни один начальник его не мог застать спящим. Правда, для этого предпринимались всякие хитрости вроде обрезков труб, которые прикладывали к дверям так, чтобы они громко гремели, если их откроют.   Как-то раз, он заснул, а Серёга, самый молодой из бригады, из училища пришёл, связал ему шнурки на ботинках… - Толик не обижался, посмеялся вместе со всеми. В другой раз Серёга ему покрасил один ботинок в белый цвет, а другой в красный… Но, правда, тут же, когда все насмеялись досыта,  подарил ему новые, которые где-то нашёл.   
Голос рабочего               
Однажды меня вызвал к себе  начальник цеха. И после нескольких вопросов о том  о сём предложил мне выступить на предстоящей встрече коллектива цеха с главным инженером завода.
«Разумеется, об этой просьбе никто не должен знать. Я могу надеяться? – спросил начальник, показывая взглядом, что вопрос риторический -
- Суть в том, что сам я не могу поднять этот вопрос, не принято у нас «забивать арбузы». А ты -рабочий…  Как говорится, устами младенца… А проблема в том, что в отделение обезвреживания отходов поступают вещества такого класса опасности, что его надо считать особо вредным со всеми вытекающими последствиями. Это и льготы работников, и снабжение оборудованием…
 Ты слышал, как в соседнем цехе аппаратчик пришёл в отдел кадров оформлять пенсию по вредности, а ему говорят: ещё пять лет надо поработать… Он  пришёл домой и умер от расстройства…
Я не хочу, чтобы и у нас такое случилось. Правда, тебе ещё долго до пенсии…»…
- «А можно ещё  от себя добавить что-то вроде самокритики?» - спросил я.
-«А что именно?» - насторожился начальник?
- «Чтобы чистку решёток соляной  кислотой вписали в регламент, а то сейчас воруем кислоту по ночам в соседнем цехе,  паром их от солей до морковкина заговенья не пропаришь… Таскаем в руках стеклянные двадцатилитровые бутыли ночью, споткнётся кто, плохо может кончиться…»
- «Хорошо, что сказал. - Ни в коем случае! И в регламент не впишут, и кислоту спрячут так, что нигде больше не найдёте. И будете высверливать вручную дырки в решётках, а не в карты играть… Что ещё?»
- «Нам бы в перечень спецодежды вписать резиновые сапоги, а то в ботинках полы иногда моем, а они залиты чуть не по колени  раствором…»
- «Это можно, только про колени не надо… Сапоги впишем в колдоговор…»
- «И ещё, связь надо  сделать с верхней площадкой, а то бегать по лестнице на тридцать метров взад-вперёд приходится иногда…»
- «Это можно обсудить…»
   Собрания представителей дирекции с коллективами цехов были традиционными. А то, которое предстояло в цеху с главным инженером,  имело значение ещё и
 потому, что предшествовало заводской отчётно-перевыборной профсоюзной конференции.
Изложив суть той проблемы, которую поручил озвучить начальник цеха, и добавив вопросик про  громкую связь,  я сказал:
«И последнее. Как известно, рядом с нашим цехом стоит цех, который кроме всего прочего делает смазку для луноходов. В нашем цехе делают стёкла для лучших в мире самолётов…
А у нас в отделении обезвреживания отходов  прошлый век: полы моем швабрами, которыми ещё мыли палубы на пиратских кораблях. Задвижки под баками со стоками даже с помощью лома открыть и закрыть не всегда получается, грязи и солей в растворе столько, что конусы то и дело забиваются, не говоря уж о форсунках. По регламенту, мы сжигаем что-то такое, чистое, как капустно-огуречный рассол. А по факту, в результате частых прочисток, чуть не половину стоков сливаем на пол и в канализацию. И поэтому мы просим внести в список спецодежды для нас резиновые сапоги».
Главный инженер после слов о пиратских кораблях изобразил улыбку, а когда был упомянут капустный рассол, перестал записывать в записную книжку и  слегка, но заметно покраснел.
Боковым зрением заметил по лицу начальника цеха, что  «устами младенца» сказано было что-то такое лишнее, что не останется без последствий.
Но последствий не было, никаких. Если не считать, что главного инженера вскоре уволили. Но собрание здесь не виновато: он, оказывается, давно и очень «злоупотреблял» по части алкоголя…
Может, совесть мучила…      

И в аду люди живут.   
Вскоре начальника смены, в которой я работал, перевели заместителем начальника в другой  цех. И он позвал меня к себе  работать начальником смены. Зарплата там была не на много выше, но перспектива роста и близкое знакомство с будущим начальником – вместе в карты играли…  -  подкупали.
 «Если год продержишься, то пойдёшь на повышение» - сказал Иваныч, так звали бывшего начальника смены.
Цех акрилатов давал заводу солидную долю прибыли. Но был крайне вредным не только для людей, но и для оборудования. Пары серной кислоты и акрилата съедали его,  несмотря на свинцовую футеровку металла. По наивности, в первый раз, когда в колонне образовался свищ и через него в помещение пошли едкие и ядовитые пары, я позвонил домой начальнику цеха, чтобы согласовать остановку цеха. Но получил спокойное и жёсткое указание продолжать работу, а с утечкой, по возможности, поступить  как всегда, то есть, забить в свищ деревянный кол.
Реакторы и колонны иногда долго работали все утыканные такими колышками: остановка на ремонт грозила провалом плана и невыплатой премиальных.
Разумеется, полную герметичность деревянные затычки обеспечить не могли. Нитки на пуговицах спецодежды не выдерживали и двух дней: пары эфира и кислоты их разъедали в прах. Пуговицы «пришивали» мягкой стальной  проволокой.   
 Вторым бичом цеха была полимеризация продукта в колоннах: жидкий продукт  в колоннах диаметром в один метр и высотой около 10 метров по неизвестным законам природы и физики вдруг превращался в такой полимерный монолит, что очистить их было невозможно. Приходилось разбирать на части, простой пилой пилить полимер, вывозить на открытую площадку и отжигать. А поскольку полимер ещё был «живой», и от него шёл острый и ядовитый «аромат» эфира, работать приходилось в противогазе. 
На оперативку в цех каждое утро приходил начальник производства или, изредка, его заместитель. Под контролем был каждый лабораторный анализ… Без продукции цеха останавливался целый поток производств…
           Оборудование  было очень старым. Достаточно сказать, что все вакуум-насосы  были вывезены ещё из Германии после войны. Они дорабатывали у нас свой третий срок жизни…
Малейшая волокита с ремонтом влекла за собой такие простои, которые неминуемо влияли на прибыли завода.  Спасение было только в том, чтобы в цеху все работали не покладая рук.
И ещё в одном. Рядом, в соседних цехах, работали люди почти за такую же зарплату, но могли и в карты поиграть, и поспать в ночную смену, не говоря уж о том, чтобы чаю попить…
Для удержания кадров руководство поддерживало атмосферу взаимного уважения. Случались и прогулы, и «косяки», называемые человеческим фактором. Многое прощалось, пока шло на пользу цеху.
Была тогда в ходу такая фраза: «Руководство  шло навстречу людям»…
Были случаи, когда хорошие работники звонили домой начальнику с просьбой «дать отгул», не выходили на работу по нескольку дней «по состоянию здоровья» после хорошего приёма «на грудь» - всё пытались прощать, пока это было хоть как-то похоже на «небросание человека в беде», а не на явное покровительство прогульщикам.
«Застёгиваться» на все пуговицы мундира начальству было нельзя. Рабочие тоже могли и встать на принцип,  «забить арбуз», и даже вынести сор из избы…
А долг платежом красен…    И не только работой в противогазах и на дырявом оборудовании, утыканном деревянными чурками.
                Для определения выработки и наличия продукции в емкостях, каждый месяц из конторы приходила комиссия. Они шли по хранилищу, и, не веря приборам, простой деревянной рейкой измеряли уровень жидкости в емкостях, чтобы потом решить, платить премиальные цеху или нет.
И что делать, если цех простоял из-за полимеризации целую неделю?   Не платить премиальные? - Нельзя же людей  наказывать за то, что пахали, как рабы на галерах…
И нашли выход: начальник цеха говорил начальнику смены, в какой ёмкости и сколько должно быть продукта, аппаратчик заранее мочил рейку до нужной отметки, опускал её в пустую ёмкость, а потом предъявлял комиссии! И всё сходило с рук. И никого не мучила совесть. Потому что, маловероятно, что в следующий месяц придётся опять ловчить, чаще всего нагоняли потом план…
Так, что - «И волки целы, и овцы сыты…».
Никто же не держал свечку при оформлении накладных на отпуск продукции, где занижали её количество.
    Цех по праву считался очень тяжёлым. Мужчин среди персонала смен было гораздо меньше, чем женщин. На них и держалось всё, самую тяжёлую и опасную работу никто не мог сделать кроме них. Их исполнительности и терпению нельзя было не удивляться. Один из них был делегатом профсоюзного съезда страны, другой членом парткома завода. И это были не карьеристы какие-нибудь. Скорее наоборот - их привлекали в актив, чтобы ими украсить его. Они были скромными от природы или по воспитанию, им просто чужды были какие-то расчёты выгоды… Словно какая-то высшая сила направила их в этот цех, как в чистилище, чтобы помочь всем выстоять…   Преданность коллективу и стаж на одном месте работы были доблестью…
Клеймо «летуна»  осложняло жизнь.
А женщины… Молодые и не очень, стройные, симпатичные и всякие  – как их угораздило работать в этом пекле, где пуговицы с одежд отваливаются через пару дней работы? Если у мужиков от загазовок  «ело» глаза до слёз и покраснения слизистых, то каково было им?
  У некоторых были проблемы с деторождением. Как потом выяснилось из одной медицинской брошюры, химия была одной из главных причин женских и детских болезней: уже  в крови младенцев обнаруживали вредные вещества…
А когда много лет спустя, по заключению иностранных экспертов,  город назвали в числе самых отравленных населённых местностей  мира, ещё кто-то пытался представить дело, как вражескую информационную диверсию…

                Если кто-то думает, что иностранные производства стали появляться у нас после перестройки, то ошибается. Импортное производство поливинилхлорида, например,  было построено в шестидесятые годы.
Рядом с нашим отечественным старьём, оно казалось передовым. Как потом выяснилось, продавали нам то, что для Запада стало устаревшим. Достаточно сказать, что по проекту автоматизации нам «втюрили» такие приборы, в которых содержалось много ртути в её  натуральном  виде. Конструкция их была такой, что проливы ртути были очень вероятными, а с учётом нашего человеческого фактора они стали неизбежными. И никакая промывка и обработка полов не гарантировала отсутствие испарений от скрытых  залежей этого страшного яда.
Анализов на содержание ртути в воздухе никто не делал, потому что ртуть  не числилась в регламентном перечне применяемых веществ. 
Более того, на трубопроводах пара и воды ртутные приборы при их неисправности или неправильной эксплуатации «выбрасывали» ртуть в те самые пар и воду, которые потом поступали в бытовые помещения для умывальников и душевых!
Запрещение на эксплуатацию ртутных приборов появилось не так уж давно…
И выполнять его никто не бросился в срочном порядке. Постепенно, по плану…
                Проектный срок эксплуатации оборудования цеха уже давно истёк, а цех продолжал работать. То, что на Западе списывают по истечению срока эксплуатации, у нас латали и ремонтировали.
Контроль загазованности – а она была опасна не только отравлениями, но и образованием взрывоопасной смеси газа с воздухом – производился такими несовершенными приборами, что контроля, можно сказать, не было.
Они могли сигнализировать опасность в заведомо чистом воздухе и могли не чувствовать загазованность в открытой струе утечки газа. По многим причинам из разряда конструктивных недоработок, прибор, прошедший добросовестную поверку в лаборатории, мог стать неисправным сразу после установки в цеху. Кроме того, исправный «честный» прибор включал бы аварийную сигнализацию так часто, что впору было бы останавливать цех. Поэтому, все уже привыкли к тому, что сигнализация была отключена.  Но её включали перед каждым приходом какой-нибудь проверяющей комиссии. Лабораторные анализы службы контроля за чистотой воздуха были беспощадными. За превышение ПДК (предельно-допустимые концентрации вредных веществ) цеху снижали размер премиальных.  - Не скажешь, что с загазовками не ведется борьба…
Всё та же ситуация, когда битый  небитого везёт…
Однажды привычка к отключённым приборам стала вероятной причиной смертельного случая: аппаратчик, женщина, спустилась в приямок, где был установлен насос винилхлорида. А газ этот тяжелее воздуха… И только утренняя смена обнаружила её в приямке без признаков жизни. Заключение комиссии по расследованию обнаружило, что женщина когда-то жаловалась на боли в сердце. Посчитали, что именно болезнь сердца  стала причиной несчастного случая.
Внезапные смерти мужчин среднего и молодого возраста, ранние смерти работников, вышедших    на пенсию, никого не удивляли. Все знали, куда пришли работать.
                Влияние ВХ на сердце было упомянуто в рабочих инструкциях. Но история с присвоением категории вредности цеху была любопытной.
 После пуска все льготы были установлены как производству с вредными условиями труда. Но есть ещё категория особо вредных, где все льготы для работающих на порядок выше. 
В том числе размер ежегодного отпуска,  длительность рабочего дня,  спецпитание…
И только через 15 лет работы производства, простой слесарь почитал справочную литературу  и начал стучаться в инстанции. Дошёл до руководства завода. – Не та же ли схема, чтобы «устами младенца…»?  После довольно нервнотрепательных хождений по кабинетам,  письмо коллектива цеха ушло в Москву, в ЦК профсоюзов и в Минтруда…  Возил его лично тот самый слесарь, а на дорогу ему «выписали» материальную помощь от профсоюза…
И свершилось чудо: вопрос был решён в пользу «трудящихся»! Тот слесарь стал героем коллектива и членом парткома.
Ни руководство завода, ни партком, ни профком  – никто не смел перечить  Москве.
А простой слесарь осмелился. И оказался прав. А виноватых в фактическом обмане людей не оказалось. Разумеется, и никакой компенсации за украденные льготы никто не получил.
Справедливости ради надо учесть, под каким давлением находились руководители от начальника цеха и выше. С ними не церемонились. Им было что терять. Лавировать между требованиями совести и чувством самосохранения им было труднее, чем простым рабочим.
  Нельзя было работать без искреннего уважения подчинённых. Но если кто вздумал бы искать этого уважения всякими поблажками и ценой ущерба работе цеха, то он недолго бы пробыл начальником. 
          
 Похвала спирту
   Интересную картину представлял собой плановый капитальный ремонт оборудования производства.  Кроме основного штата цеха привлекались подрядчики. Чистка оборудования, замена трубопроводов и арматуры, всевозможные испытания, огневые работы – и всё это в короткий срок и при массовом скоплении людей. А сроки окончания ремонта всегда рекордные…
Почти весь персонал работал и сверхурочно, и за «отгулы». Странно было видеть всё оборудование раскиданным на куски… Случались и неприятности типа повреждения кабелей, «хлопков» и маленьких пожаров… Их, по возможности, всегда старались скрыть. Потому что, начальство «развоняется», накрутит всем хвоста, накажут для порядка и непричастных…
А настоящих виноватых, если, конечно был факт разгильдяйства, наказывали своей властью…
Ремонт всегда старались закончить досрочно. В день пуска цеха основные рабочие и специалисты настраивались работать до победы,  потому что иначе было нельзя. Затянувшийся пуск означал и затраты энергетики, и возможный выход из строя основных аппаратов. КЗОТ, конечно, принимался за основу, но все вопросы  решались полюбовно: начальство понимало, что скупиться на отгулы нельзя, люди должны быть уверены, что всё зачтётся и будет компенсировано.
Но боевому настроению способствовало и ещё одно обстоятельство: после пуска во всех, практически, службах, начиная с администрации производства и кончая бригадами слесарей «накрывали поляну».   Размах мероприятия зависел от времени пуска. И если после пусковых работ ещё оставались силы праздновать, то это делали иногда даже под гармошку из арсенала коллектива художественной самодеятельности. А если глаза уже слипались, а ноги подкашивались от усталости, то всё проходило и проще, и быстрее.
Спирт, в котором никогда не было недостатка у любого начальника цеха или службы, имел коварное свойство замедленного действия. И «развозило» некоторых работников иногда у самой проходной, где караул был обязан задерживать даже с запахом спиртного. А что ему было делать, если работники шли с работы под «песняка» или их несли под руки? Но на этот случай караулу поступало негласное указание никого не трогать.
А за проходной уже ждали автобусы, которые развозили всех почти до крыльца их дома. И пока ехали до города, песни пели и дружным хором, и заплетающимися языками  и руководители производства, и  возглавляемый ими трудовой коллектив…
Не сидели за одним столом, начальство соблюдало субординацию, да и было бы фальшиво это, пить вместе начальнику производства и слесарю: кто с кем рядом работал, с тем и пил.
Но чувство единения было непритворным. И радость была неподдельная от того, что никто не подвёл и  все сделали своё дело от души. Не потому, что прониклись высокими идеями, а потому что плыли в одной лодке, и это обязывало.
И никогда ни одним словом не упрекали тех, кто по каким-то причинам не рассчитал сил или не учёл коварного свойства этилового спирта отключать голову и «сшибать с ног».
Никто не расценивал этот обычай как хитрую уловку начальников, подкупающих энтузиазм рабочих бесплатным спиртом. Просто усталость и напряжение  сил за дни ремонта и время пуска накапливались такие, что душа требовала чего-то большего, чем красивые похвальные грамоты  и премиальные.

Правда и кривда.               
А премиальные во многом зависели также от того, как цех расходует энергоресурсы.
Несоблюдение норматива неизбежно влекло снижение премии.
Все диаграммы приборов учёта обсчитывались каждый день, а в конце месяца подводили итоги.
И что делать начальству, если не удалось уложиться в норму? Доказывать, что причины были объективными и уважительными? – Гиблое дело… Особенно, когда они таковыми не были.
Находчивые начальники руками специалистов по приборам, а иногда и собственными,  «поправляли пёрышки», так, что они показывали столько, сколько нужно.
Делалось это регулярно. Если попадался кто-нибудь честный, и категорически отказывался «корректировать» показания, всегда находили человека с «гибким мышлением» и без комплексов правдолюбия. И дело учёта энергоресурсов всегда было в надёжных руках.
По тому же принципу измеряли и количество готовой продукции в емкостях.
Бывало, что цех так удачно работал, что план перевыполнялся с лихвой. Но за лихву эту никто ничего не заплатит, а на будущий месяц может случиться недовыработка. Так что, иногда приборы крутили в сторону занижения показаний, чтобы скрыть «жирок».
Вроде бы всё правильно, злого умысла хищения или сокрытия плохой работы, возможно, и  нет.
А на душе противно. Привыкать врать опасно, а не врать нельзя…
С той же самой логикой целесообразности отключали иногда и приборы безопасности, и схемы защиты от аварийных ситуаций.
Временами учёт энергоресурсов казался полной профанацией.
Не было случая, чтобы наказывали кого-то деньгами за низкую температуру в рабочих помещениях. В раздевалках, где люди голыми ходят, бывало иногда так холодно, что на полу лужи подмерзали. В мастерских и кабинетах годами  отопление было неисправно. А норматив потребления соблюдай! И что делать людям? Они отвечали адекватно: каким-то путём добывали электрические нагреватели и тайно включали их. Тайно, потому что на каждый нагреватель требовалось специальное разрешение, которого никто бы не дал. Проблему эти нагреватели в большинстве случаев не решали, но, хоть, руки погреть …
По той же причине и совесть не мучила тех, кто «подкручивал» приборы: значит, ты будешь с чистой совестью, а люди будут мёрзнуть в цехе?
Были правдолюбцы и другого плана. О технических неисправностях мог в свой журнал писать любой рабочий. Естественно, на слишком придирчивых и принципиальных обижались руководители технических служб. Клеймо склочника, нытика и скандалиста могло витать над некоторыми, и никому это не было приятным… И многие, уступая,  решали быть добрее и снисходительнее…
Жалобщики создавали настроение недовольства, которое могло поставить начальство в безвыходное положение, когда прекращать работу, вроде бы, и надо, но нельзя: исправного оборудования нет, нового никто не разбежится покупать, а угроза опасности ещё не слишком велика и очевидна.
И всё больше людей и чаще стали считать, что им нужно не больше, чем всем…
          Однажды ночью из-за обычной утечки продукта в сальники насосов в помещении образовалась взрывоопасная смесь. Не сработал ни один сигнализатор загазованности. К счастью, искра образовалась  тогда, когда концентрация смеси была ещё небольшой: получился не взрыв, а хлопок с воспламенением. К ещё большему счастью, все остались живы, но несколько человек с серьёзными ожогами были госпитализированы, в том числе - сын начальника цеха с ожогами лица…
Почитаешь сводки травматизма по отраслям промышленности – мороз по коже  идёт… И повсеместно - дикие случаи формализма в соблюдении техники безопасности, а иногда и полного пренебрежения ею…
Из года в год: падения с высоты, групповые смертельные отравления в колодцах и внутри аппаратов при попытке выручить первого пострадавшего… Поражения электрическим током…               
А правила безопасности написаны так, что в большинстве случаев виновными оказывались пострадавшие… 
Любительский спорт.
  В те годы страна гордилась своими спортсменами. Так, хоккеисты легендарного ЦСКА считались все офицерами Советской Армии. За победы им повышалось воинское звание.
Есть такая профессия: играть за Родину в хоккей, в футбол и прочие игры из олимпийского репертуара…
Многие из них получали высшее образование с полным отрывом от учёбы, то есть, совершенно фиктивно.
Это на высшем уровне, как сейчас говорят, в спорте высоких достижений.
А на провинциальном уровне тоже были спортсмены, которые «отстаивали честь» и были чьей-то «гордостью».
Они числились кем-то на предприятии, регулярно получали зарплату, премии, льготы…
И никаким боком не касались работы. Дополнительно им оплачивали расходы на спортивные сборы, спортивные базы и тренировочные поездки на юг…
Даже команды, которые никогда не поднимались выше уровня городских и областных соревнований, иногда, как говорили, были «освобождены» от работы.
Но эти спортсмены всё-таки несколько дней бывали в своих коллективах в отличие от чистых «подснежников», которые даже за зарплатой никогда сами не приезжали.
 Такими же «подснежниками» были и партийные, и профсоюзные, и комсомольские работники.
В штатном расписании для них всегда находилось неплохая должность, с зарплатой, соответствующей рангу выборной должности. В химической отрасли нередко таким работникам даже шёл льготный стаж, так как числились они где-нибудь во вредном производстве.    
Это было так привычно и повсеместно, что не вызывало вопросов у правоохранителей.
Логика этого явления туманна, и уходит корнями в сферы высших интересов политики.
На факт лицемерия, подлога и приписок в этой части было, видимо,  приказано закрыть глаза.
Зная об этом, настоящие «работяги» не могли не испытывать оскорбления своего чувства справедливости. Не могли они никак понять, что игра в мячик на зелёной лужайке может быть приравнена к работе в  особо вредных условиях химического производства, что будь ты хоть трижды общественный  организатор и вожак, а числиться рабочим особо вредного цеха ты не имеешь права.  Но случаи «кляуз» и «стукачества»  по этому поводу были очень редкими.
Против «системы» идти было мало охотников. Самые крупные выборные должности официально входили в штатное расписание предприятий, им даже полагался персональный служебный автомобиль с водителем.
Поговаривали, конечно, что такая система оплаты труда делает всех общественных лидеров «карманными» у администрации, но дальше ворчания это не шло.
К чести некоторых спортсменов сказать, закончив свою спортивную карьеру, они получали  реальное образование, поступали на реальную работу, и становились стопроцентными трудящимися. Стыдиться им было нечего, не они придумали систему «любительского» спорта…
Но были и такие, которые лишившись привилегий и почестей, спивались так быстро и непоправимо, что не спасал и спортивный организм.
               
     Новая эра      
 Новое производство окиси этилена продали нам немцы. Для города и страны это было последнее слово техники. Для запада такое производство стало устаревшим. В Германию отправилась для стажировки большая группа наших специалистов.
Для монтажа оборудования приехали специалисты фирмы «Сименс». Для них специально была построена отдельная гостиница с рестораном. Доступ в ресторан был открыт и местному населению, чем воспользовались с выгодой для себя наши женщины. А одна умудрилась выйти замуж за немца и потом уехала вместе с ним.
Первое, что поразило: их спецодежда. Это не фуфайки для зимы и осени, которые у нас шили где-то в местах заключения по одному образцу, не кирзовые ботинки или сапоги…
Однажды зимой немцы посмотрели на наших женщин-изолировщиц, и обомлели: ноги их до колен были укутаны стекловатой! Женщины сначала подумали, что это они своим лицом  и фигурами вызвали такое восхищение у иностранцев. А оказалось вон что…
С работы и на работу от крыльца до крыльца иностранцев  возил персональный автобус.
На обед их возили в ресторан.  У каждого из них была персональная  рация.
Приёмку оборудования они проводили скрупулёзно без всякого формализма. Каждый проводок, каждая трубочка у них числились в проектной документации.
Работы по проверке монтажа велись совместно с персоналом цеха. В каждой службе был свой переводчик. Однажды утром, обсуждая предстоящую работу, один из наших слесарей стал  слишком эмоционально спорить с бригадиром, отстаивая своё мнение. «Брал на горло», как у нас говорят. А немцы с переводчиком стояли рядом. Когда шумный слесарь перешёл почти на ругань, немецкий инженер побагровел, и что-то резко сказав, слегка повысив голос, повернулся и ушёл. «Чтобы этого человека больше никогда не было вместе с ним!» - сказал переводчик, показывая глазами на нашего крикуна.
И это никому не показалось капризом иностранца. У нас не было инструкций или законов, по которым можно было бы легко поставить на место «горлопанов». Послать «подальше» руководителя считалось обычным делом, а иногда и доблестью. А у них так «не принято».
           Знакомясь с оборудованием, а потом и работая на нём, все поняли, как сильно отстали мы в техническом отношении от Запада. Люди словно прикасались к более высокой цивилизации.
Значительную часть автоматики составляли пневматические приборы. Впечатление от них было всё тоже, восторженное. И вдруг, после первого же профилактического ремонта, выявляется, что все каналы пневматики – а они иногда диаметром с волос – забиваются какой-то пылью, и  это становилось причиной  отказа приборов.
 А отказ прибора в химии может стать причиной трагедии…
Оказалось, что узел подготовки воздуха питания приборов не входил в состав немецкого проекта, решили сэкономить, своим обойтись.  Качество воздуха  соответствовало норме только на бумаге. Где-то кто-то опять поправлял «пёрышко», чуть-чуть подгонял анализы под ответ и в результате воздух шёл на приборы грязным. 
               Страна тогда была ещё нерушимым союзом республик свободных. За производство окиси этилена мы должны были расплачиваться продукцией. Производство это особо вредное и взрывоопасное. Не барское это дело работать во вредности…
Уровень автоматики  удивлял тем, как «хищный» запад заботится о безопасности рабочих и оборудования.
Однажды производство встало из-за срабатывания аварийной системы защиты.
3 дня искали причину, было указание: не пускаться без выяснения причины срабатывания защиты…А каждый день простоя –  огромные убытки! Один слесарь-приборист пришёл с повинной к начальству: признался, что по неосторожности стал виновником ложного срабатывания защиты.
И его не наказали! В приказе по заводу отметили, что «учитывая важность добровольного признания…» -   И этот случай резко прибавил уважения к начальству, которое, в свою очередь, стало понимать роль добросовестности рабочих…   
              В самой Германии рабочие получали бы на таком производстве за свой труд гораздо больше. Разве здесь нет признака колонизации?
Но если такое современное производство – это колонизация, то чем же тогда были наши заводы с примитивной технологией, от которой страдали и люди, и экология?
И кто больше эксплуататор - западные инвесторы или наши «генералы», которые так горазды несовершенство технологий компенсировать «трудовым энтузиазмом»? 
Любой ИТР или рабочий был бы рад подчиняться умному иностранцу, зная  о том, что его труд будет по достоинству оценён.               
    Складываются ли эти обрывочные воспоминания в какую-нибудь картинку?
Не веет ли от них духом жалобы в вышестоящие инстанции от доброжелателя  с привкусом бдительности?
К чему эти плохо прикрытые претензии на многозначительность с интонацией сострадания попранной справедливости?
… В том городе был один редактор городского радио – редактор! Это звучит, но штат там всего человека три был – где-то как-то напугал он  одного директора завода разоблачением его злоупотреблений положением. Где квартирка нужным людям, где путёвки родственникам, где ремонт… - На статью УК не хватит, а на строгий выговор  могло бы потянуть. Одного начальника производства за две машины кирпича выгнали с работы.
И случилось так, что редактор тот, получая на складе купленный им пиломатериал, бросил в кузов машины десяток лишних досок… Или кто-то  их ему подбросил. Естественно, охрана на выезде это обнаружила. И поехал тот редактор на два года в места отдалённые.
Почему он ничего не написал о своих впечатлениях от жизни? – Не было у него шансов рассказать всё, что он думает.
Депутат городской думы, кандидат химических наук, смело критиковал городское руководство за формальное отношение к охране окружающей среды. Бесстрашно рассказывал, как чиновники администрации получают «Откаты» за свои услуги… - И однажды ночью в  квартире его случился пожар по причине поджога, а через несколько месяцев он скончался в больнице от болезни, которая не была смертельной…
Один правдолюбивый депутат городской думы – непьющий - поехал на рыбалку, выпал из резиновой лодки и утонул в озере глубиной с человеческий рост…
А есть ещё люди, которые были осуждены за производственные аварии с тяжёлым исходом и пострадавшими…  Они тоже на удивление немногословны в том, что касается невидимой стороны нашей производственной жизни.
Правил столько и они так написаны, что нет человека, который не был бы в чём-то виноват.
Нужны только повод и желание обвинить.
              Да, «негатив» о советской жизни  хлынул потоком после перестройки. И это по большей части не ложь, а правда. Но копился и замалчивался этот поток  в годы «торжества социализма»!
И что же я хотел сказать?
Понятно, когда во время войны кто-то идёт первым в атаку или в разведку… Понятно, когда люди по приказу шли навстречу явной опасности с риском для здоровья и жизни.
Но там действовали законы военного времени.
Никто не давал право скрывать или занижать опасность производства от работников.
Риски есть всюду, даже в собственной квартире.
Но позвольте не поверить в то, что самое дорогое у государства – это здоровье и жизнь человека.
Химики гибнут реже шахтёров.  Оказывается, и там отключают приборы безопасности, чтобы они не мешали выполнять план…
Катастрофа на Чернобыльской АЭС  в значительной степени случилась по той же причине отключения системы безопасности… На Красноярской ГЭС погибли люди только потому, что  привыкли к формализму в проведении ремонтов и передоверили их подрядчикам…
Одни люди насаждают бесчестие и обстановку попустительства ему, другие освобождают себя от ига совести, как от невыносимой ноши.
И явлению этому до сих пор не дано должной оценки, хотя в немалой степени и от него  развалилась и чуть не исчезла с лица земли великая страна.