О любви и формулах

Доцент кафедры математики по прозвищу «ДваПи» взял новый кусок мела и со скрипом и скрежетом вывел на зелёной стеклянной доске красивую прописную букву «Т». Одновременно с этим нерадивый студент – хвостист по кличке «Хрящ», спавший на заднем ряду аудитории на скамье под партой, вывел своим носом и глоткой затейливую переливчатую трель, похожую на призывный  клич моржа во время брачных игр на лежбище.

ДваПи повернулся лицом к аудитории. Хрящ повернулся на другой бок.

– Сегодня мы начинаем цикл лекций, посвящеённый теории множеств. Я начну лекцию с краткого исторического экскурса, а именно с исторической работы Бурбаки [1] под общим названием «Начала математики», – торжественно начал ДваПи.

– Хр-р-р-р-р-р-р, бр-р-р-р-р-р-р-р…–  продолжил его мысль Хрящ.

– Что это такое? –  не выдержал ДваПи.

– Это буква «Т», –  с идиотской серьёзностью ответил за всех Вениамин.

– Нет, этот звук? Как будто сливают в неисправный унитаз, – проявил настойчивость ДваПи.

– А, это. Это, профессор, Хрящ так звучит. Он сессию завалил, со стипендии сняли. Так он в котельной ночью подрабатывает. А вашу лекцию он пропустить никак не мог, уважает очень. Вот и не выдержал, вы уж его простите, – не смущаясь, пояснил Веня, отрабатывая свои обязанности старосты группы.

– Но он же храпит как морской слон, – не унимался ДваПи.

– Мало того, профессор, он ещё и воняет как beschissener Goldsmith [2], – встрял в разговор Кабан, причём последние слова он произнёс по-немецки, чтобы как-то облагородить эти не очень изящные эпитеты.

– Так уймите же его, невозможно работать! –  не слишком натурально возмутился ДваПи, стараясь не замечать льстивого обращения Кабана.

– Я сейчас его утихомирю,  – вызвалась Семёновна, подошла, грациозно покачивая бёдрами, расположилась рядом с Хрящом и принялась тыкать его безвольное тело авторучкой, приговаривая, – щетинкой под ноздрею пощекочет у пастора, и тот увидит сон о прибыльности нового прихода [3]…

Хрящ во время этой жестокой экзекуции хрюкал и причмокивал губами, загребал руками и «озонировал» воздух, но не просыпался.

ДваПи, видя тщетность попыток Семёновны привести в сознание безответственного Хряща, потерял терпение и раздражённо произнёс: «Ну всё, к следующему занятию первую главу из Бурбаки знать всем, а Хрящу передайте, когда очухается, что он у меня на зачёте так похрюкает!»

С этими словами он подхватил свой чемоданчик и выбежал из аудитории.

– В деканат побежал, закладывать, – выразил общую мысль Рыбка.

– Не в деканат он побежал, а пустую аудиторию искать, чтобы побыстрее новую статью Паламодова прочитать, о деформации комплексных пространств. Я перед лекцией подсунул, – возразил Веня.

– Дьявольская предусмотрительность….–  с восхищением оценила Семёновна.

Аудитория опустела, остались только наши друзья и Хрящ, которого можно смело исключить из участников дальнейших событий по причине пребывания в бессознательном состоянии. Лимонно-жёлтое зимнее солнце бросало свой неяркий свет сквозь заиндевевшие стёкла окон на осиротевшие разом ряды длинных парт, покрытых многослойными наплывами зелёной краски. Соборную тишину этого храма науки не нарушало ничто, даже Хрящ затих, блуждая в объятиях Морфея в тех краях, где улыбающиеся деканы радостно раздают стипендии толпам счастливых двоечников.

Дорогие читатели, вы уже услышали очень много разных имён, и рассказ не двинется дальше, пока вы не познакомитесь с его персонажами более подробно. Остроумный ДваПи сравнил бы это знакомство с перечнем условных обозначений в математической теореме. Мы не будем спорить с его подходом, хотя, если бы жизнь была похожа на теорему, пришлось бы признать математику самой бездоказательной из наук.

Ну а тем, кто уже читал о приключениях наших героев, могу рекомендовать повторить это знакомство, потому что таких откровений о них вы ещё не слышали.

Итак, Вениамин Видивицын. Кто бы мог подумать, что под этой невзрачной внешностью скрывается могучий интеллект и целое море любви? Я бы вот, например, не мог такого подумать. Конечно же, речь идёт о любви к истине, потому что Веня был до отвращения рационален. Он, видите ли, никак не может понять женщин и по этой причине избегает общения с ними. Вот чудак! Я много раз пытался объяснить ему, что таких, как он…, да мы все… Впрочем, об этом в другой раз. Чуть позже вы узнаете, как это странное для молодого человека кредо было поколеблено событиями нашего повествования.

Кабан. Конечно, внешне он был симпатичнее Квазимодо [4], но ненамного. Такой огромный брутальный мужик, рыжий и волосатый, как леший. И только близкие друзья знали, что под этой страшной оболочкой скрывался добряк и альтруист, каких мало бывает в нашем прагматичном мире. Это Кабану принадлежит выражение: «На свете обитает три вида человеческих существ – мужчины, женщины и дети. Из них любви более всех достойны последние». Да, да, наш циник и ругатель боготворил маленьких детей, особенно маленьких девчонок. Он часами сюсюкал со своими племянницами и баловал их всеми доступными ему средствами. Мужчин и мальчиков Кабан ни в грош не ставил, а к женщинам относился снисходительно, возможно, потому, что они вырастали из его маленьких богинь.

Ну, с Рыбкой всё было понятно. Наш юный друг с внешностью Мефистофеля был, как говорится в благородном обществе, волокитой. Он единственный среди наших героев бился за счастье всего мужского рода, конечно, в собственном понимании этого счастья. Рыбка часто говорил, что удел мужчин, как генетически неполноценных существ [5], состоять в услужении у женщин в великом деле продления рода человеческого на земле. Спорное, конечно, основание, но на свете есть много учений, имеющих и более шаткий базис.

Наконец, Семёновна, единственная особа женского пола в нашей компании. Как она оказалась в числе наших друзей - было непонятно, а главное, что её удерживало среди нас? Возможность дразнить Веню, давать отпор приставаниям Рыбки или пользоваться отеческим покровительством Кабана? Вот они загадки таинственной женской души. Да, я, наверное, забыл сказать, что Семёновна была фантастически красива, и о её любовных похождениях ходили легенды среди студентов. В списках её жертв значились и молодые итальянцы, и пожилые ловеласы отечественного происхождения, и многие другие самцы, не поддающиеся научной классификации. Все они были необъяснимым образом выбраны, затем снайперски подбиты стрелами Амура, освежёваны, препарированы и выставлены на посмешище в паноптикуме жертв несчастной любви.

Вроде всех перечислил. ДваПи уже убежал, Хрящ дрыхнет под партой, что о нём говорить… Да, остался я, собственной персоной. Только вот о себе я не скажу вам ничего. Я неизвестная величина в уравнении жизни, которое не решить никому из смертных. Могу только добавить, что дискуссия моих друзей в тот зимний полдень сильно повлияла на мои представления о любви, а эти представления, в свою очередь, определили всю мою жизнь.

Итак, в пустой аудитории было так тихо, что, если бы в ней нашлась какая-нибудь шальная муха, её было бы слышно от кафедры до самых задних рядов. Но все мухи давно спали вместе с Хрящём.

Семёновна побарабанила ногтями по крышке парты и с досадой, глядя мимо Рыбки в окно, сказала: «Может, хватит уже так откровенно пялиться на мою... на моё ...»

– Гендерное отличие? –  со смехом услужливо подсказал Веня.

– А можно уточнить, на какое из твоих великолепных гендерных отличий пялится Рыбон? –  издевательским тоном поинтересовался Кабан.

– Да на все, на все он пялится, рожа гляди какая сальная! –  возмущённо вскричала наша красотка.

– Il est plus fort que moi [6]…–  картаво, голосом Вертинского, как в фильме «Анна на шее», отреагировал Рыбка.

– Ты должна его понять, весна скоро, нашим Рыбоном начинают управлять гормоны. Я недавно прочитал. Оказывается, наше поведение практически полностью определяется гормональным статусом. И наши чувства тоже. Даже любовь – это определённый химический процесс, – начал Веня беседу, которую я запомнил как дискуссию о формуле любви.

– Не может быть! Любовь – это возвышенное, божественное чувство! Какая тут может быть химия? – возразила Семёновна.

– Тем не менее, в книге Янга и Александера [7] доказывается, что человеческая любовь, как чувство, является всего лишь интерпретацией высшими отделами мозга, в частности, префронтальной корой, обычного полового влечения. Это влечение, как базовый стиль поведения, стимулируется веществами – гормонами и эндорфинами, выделяемыми лимбической системой мозга. Гормоны готовят тело к размножению, а эндорфины формируют положительную реакцию на эту подготовку. Кстати, при этом может формироваться своего рода зависимость, наподобие наркотической. Так что, Рыбка был прав, когда сказал, что это сильнее его. Но было бы неверно осуждать его за это, вспомним изречение Патти Смит [8], которое цитируется в этой же книге: «Любовь – это ангел, скрывающийся под маской похоти». Люди просто не умеют чувствовать любовь по-другому, – назидательным тоном проговорил Веня.

– А я все-таки считаю, что нельзя раскрывать людям «формулу любви» и какие-то гормональные механизмы её возникновения. Я не хочу этого знать! Ты, Венечка, закрываешь от меня божественный свет, и из-за этих знаний я, может быть, не смогу полюбить…–  сказала Семёновна, пронзая Веника гипнотическим взглядом своих лучистых серо-зелёных глаз.

– Действительно, Веник, получается как-то противно, – поддержал Семёновну Кабан. – Я бы не хотел, чтобы мои семейные отношения кто-то сопоставлял с аналогичными у мышей-полёвок, меня это унижает, дружище!

– И что же получается, возвышенные поэтические строки о любви – это наркотический бред, эндорфиновая галлюцинация – я не хочу в это верить. Ты же сам говорил, Веник, что своё внутреннее животное начало надо любить, но держать в узде [9], – высказался Рыбка.

– Ну, хорошо, хорошо, – начал оправдываться Веня, – если так противно душе научное определение любви, давайте дадим ей эмоциональное, человеческое определение. Рыбон! Ты у нас больше всех подвержен этому чувству. Задай, пожалуйста, образец!

Рыбка кивнул, зачем-то встал и прерывающимся голосом произнёс: «Для меня любовь воплощена в женщине. Прежде всего – в красоте и гармонии её тела. В ее движении, волнительном и прелестном. Любовью наполнен свет её глаз, аромат ее тела и дыхания. Её сладостные уста призывают меня. Волшебный этот призыв потрясает, негой наполняется тело, и мороз вожделения пробегает по коже. Для меня любовь – это пламя страсти, и дар, и снисхождение моей богини –

       Когда настала ночь, была мне милость
       Дарована, алтарные врата
       Отворены, и в темноте светилась
       И медленно клонилась нагота [10]».

– От имени всех женщин, чей разум покорил медоточивый этот голос, позволь поцеловать тебя! –  пафосно воскликнула Семёновна и сделала это, на зависть всем остальным.

– А для меня любовь – это забота, покровительство и защита моей женщины и моих детей, – простым будничным голосом сказал Кабан, – это привязанность к уюту моего дома, это ответственность за будущее моей семьи. Это не сжигающее пламя, поглощающее мою натуру, а ровный добрый огонь, греющий душу всю жизнь. Для меня любовь  - это не страсть, а покой, это колыбельная и сладкий сон моих родных, это тёплый ночной ветер –

       Тёплый ветер любви унесет твой сны
       В запредельные дивные страны,
       Где под пепельным светом жемчужной луны
       Расстилаются вширь океаны [11].

– Мне же кажется, что любовь моя  – это весёлое приключение, – зазвучал в тишине аудитории серебристый голосок Семёновны. – Это душевный порыв, это радость внезапной встречи, это вихрь удовольствий. Это взгляды, слова и прикосновения, побуждающие к высочайшей радости на свете, как бокал игристого вина жизни –

       Теряю голову я
       Любовь нечаянная
       Как среди белого дня
       Она накроет меня [12].

– Я начинаю понимать, что значит для меня любовь, – Веня задумчиво смотрел на своих друзей. – Это единственная основа жизни человека. Это как плодородное поле, на котором зреют самые достойные, самые величайшие мысли и деяния человека. Все есть в любви – есть и мука, и радость, кристально ясное прозрение и глубочайшее заблуждение. Нет в любви только одного – желания избавиться от этого благословенного дара жизни –

       Столь нежной мукой я томим,
       Столь сладким жалом я ужален,
       Что был бы горько опечален
       Выздоровлением моим [13].

Волнение стиснуло моё горло, я словно входил в отверстые врата рая. Эти слова я запомнил на всю жизнь, чтобы сейчас передать их вам.

– Вот так, не научно, а по-человечески, мы определили четыре стихии любви: пламя страсти, дуновение покоя, вино жизни и благодатная основа мыслей. Огонь, ветер, вода и земля – всё это вместе и есть человек…–  подвёл итог беседы Вениамин.   

– Хорошо поговорили, но пора уходить, начинается другая «пара», – с сожалением продолжил он – Кто-нибудь, растолкайте Хряща.

– Я всё слышал… – раздался из-под парты замогильный голос. – Лично мне больше всего понравилось определение любви Кабана. Братцы, странный сон мне приснился, однако. Снилось, будто в моей котельной черти мне вилами в бок тычут. Вот и следы остались. Как это может быть?

– Э-э-э-э… это у тебя психосоматика, дружище. Или стигматы какие-нибудь. Не обращай внимания, само пройдёт, – авторитетно заявил Веня, покосившись на Семёновну.

Кабан загоготал, как дикий гусь, и полез тыкать пальцами в нежный бочок Семёновны. Семёновна взвизгнула и опрометью бросилась в коридор. Возникла сумятица.

Потом, отбежав на безопасное расстояние, в уголке коридора девушка достала пудреницу и стала прихорашиваться. Рыбка и Кабан, тем временем, увидели это и, обняв друг друга за плечи, решили исполнить комический куплет. Для этого они грянули полной глоткой: «На речке, на речке, на том бережо-о-о-о-чке, мыла Семёновна белые щёчки!».

От неожиданности Семёновна фыркнула в пудреницу. Белое облако вылетело навстречу голосящим певцам. Из облака раздался стон: «Merde [14]. Это была моя французская пудра…». На что Рыбка отреагировал в том же стиле: «Et ce que nous sommes pires que les Fran?ais? Nous Powder [15].» Не дожидаясь ответа, куплетисты бросились врассыпную. Мы с Веней стали оттирать белое привидение, похожее на Семёновну, от остатков французской красоты. Я с интересом наблюдал жестокую борьбу чувств на лице Веника. Где-то посредине процесса чистки, Веня не выдержал, и, упёршись головой в мягкое плечо нашей красотки, громко заржал, как жеребец под гусаром…

Тогда я подумал, что лучший способ ощутить полноту жизни – это всё-таки следовать своим душевным порывам…

Боже мой, только сейчас я начинаю понимать, как мне тогда было хорошо…

[1] Бурбаки Н. (1965) Теория множеств. М.: Мир.

[2] Грубое немецкое выражение.

[3] Шекспир В. (2017) Ромео и Джульетта. Отелло. М.: АСТ. Монолог Меркуцио.

[4] Герой романа В. Гюго «Собор парижской Богоматери», уродливый горбун.

[5] Y хромосома у мужчин является деградировавшей предковой X хромосомой. Это безобразное научное суеверие Рыбки очень хорошо комментируется словами Екклесиаста: «Во многие знания есть много скорби…» Ну что тут скажешь?

[6] Это сильнее меня (фр.)

[7] Янг Л., Александер Б. (2012) Химия любви. Научный взгляд на любовь, секс и влечение. Анахронизм, конечно, но без него не обойтись. Мы-то с вами идём в будущее, а мои герои навсегда останутся в 70-х.

[8] Патри?ция Ли (Патти) Смит – певица и поэтесса, одна из первых исполнительниц панк-рока.

[9] Петров П.К. Два животных и два человека, 2015 г.

[10] А. Тарковский.  Первые свидания.

[11] П. Петров. Колыбельная для любимой, с изменениями.

[12] БИ2. Теряю голову. Слова песни. Опять анахронизм, извините.

[13] Лопе-де Вега. Собака на сене (сборник). М.: Эксмо. Монолог Теодоро.

[14] Вот дерьмо! (фр.)

[15] А чем мы хуже французов? Припудри нас. (фр.)