Наш Юлиан

Борис Родоман

ВОСПОМИНАНИЯ
О Ю.Г. САУШКИНЕ

(написаны в 1988 г. по заказу В.Г. Глушковой)

     Юлиан Глебович Саушкин был настоящим русским интеллигентом и учёным широкого профиля, обаятельным и красноречивым лектором, плодовитым литератором в науке. В год его рождения такая аттестация не очень-то выделяла бы университетского деятеля из рядов профессуры. В год его смерти это выглядело как реликтовое чудо, звезда на сером фоне. Феномен Саушкина, строго говоря, необъясним без характеристики фона, но она не входит в мою задачу.
     Посреди любимой им Русской равнины Ю.Г. Саушкин возвышался,  как Автомедон над тройкой лошадей, всегда бежавших дружно: его лекции, его сочинения, его ученики. Он был настоящим университетским Профессором, таким, о которых грезят сегодняшние публицисты. В своих высказываниях наш Юлиан был смел настолько, насколько это было возможно, и чуточку больше; балансировал, как эквилибрист на канате. Улавливал, схватывал всё новое, передовое, нетривиальное, чтобы передать нам до того, как оно станет дозволенным. Он был проводником идеологических оттепелей, но не участвовал в закручивании гаек; выдвигал и поддерживал молодёжь, шагал с нею в ногу.
     Ю.Г. Саушкин принял кафедру в годы, когда Геофак ютился на задворках Моховой, а нас, вчерашних школьников в байковых шароварах и бывших фронтовиков в гимнастёрках объединяла в тесной 56-й аудитории романтика экспедиций и наивная вера в грядущее преобразование природы. Фиолетовыми чернилами и вольным художественным стилем  писали профессора отчёты и отзывы о научных работах. Юлиан покинул нас в пору застоя, когда многие преподаватели стали подобострастными гувернёрами для недорослей с Кутузовского проспекта, научные отчёты превратились в стандартные бланки с машинописным шифром, а у проходной высотного Храма науки дежурила милиция. Сопротивлялся ли Ю.Г. Саушкин нараставшей коросте или ухитрялся её не замечать? Не знаю. Должно быть, и я все эти годы витал в облаках. Для меня Ю.Г. был не заведующим, подписателем бумаг, а обаятельным учёным, влюблённым в своё дело. География в изложении Ю.Г. Саушкина казалась не только наукой, но и искусством.
     Настоящий интеллигент и настоящий географ! С годами эти свойства становились всё более взаимозависимыми, оттачивались, отливались в некоторую эстафетную палочку культурных традиций, переданную нам через гуманитарную щель в железобетонной стене прагматизма и технократизма. Нельзя не быть интеллигентом, гуманистом, публицистом, если вместил в профессию весь диапазон «от геологии до идеологии». Любимыми героями Ю.Г. Саушкина были К.И. Арсеньев, Л.И. Мечников, П.П. Семёнов-Тян-Шанский, А.И. Воейков, В.В. Докучаев, Д.Н. Анучин, Л.С. Берг. И сам Ю.Г. чувствовал себя их наследником.
     В тридцатые годы советская наука изрядно поредела, но географии сравнительно повезло: она пострадала не столько от репрессий, сколько от роковой пропасти между физической и экономической половинами. Географы-естественники, каковых в географии тогда было большинство, искали в природе убежище от идеологического давления и не хотели связываться с напористыми марксистами. Л.С. Берг и А.А. Григорьев отреклись от человека и стали чистыми природоведами. В те годы, когда судьбу «географической среды» предначертал в своём «Кратком курсе» И.В. Сталин, иных позиций у учёных, доживших до наших дней, и быть не могло.
     В отличие от В.А. Анучина, Ю.Г. Саушкин даже в оттепельные 60-е годы не выступал явно под флагом «единой географии», но по существу был проводником географии комплексной, понимаемой теперь как гуманитарное естествознание. Ю.Г. Саушкин сам был отличным комплексным географом, о чём свидетельствуют его «Географические очерки…» (1947).
     «Экономическая география..!» Так и звучит в моих ушах раскатистый, особо поставленный голос Юлиана Глебовича, якобы бравшего уроки ораторского искусства у артистов, со своеобразным староинтеллигентским московским произношением, в котором «э» такое же закрытое, как «и», а «если» звучит почти как «эсли». Через всю мою жизнь прошли два слова – существительное с прилагательным. На каком же из них мы сегодня должны ставить ударение?
     Мне кажется, что мы должны сделать решительное ударение на слове «география». Экономическая география Н.Н. Баранского и Ю.Г. Саушкина не была частью сталинистского экономического учения. Ошельмовавшая Тюнена и Вебера, вытравившая из памяти Чаянова и Кондратьева, не заметившая Кристаллера и Лёша, отвергнувшая рынок, ренту и стоимость, советская экономическая псевдонаука ничего не могла дать экономической географии и ничего от неё не получила, несмотря на все старания наших экономгеографов улучшить командно-административную систему хозяйствования. Я имею в виду экономическую картографию и районирование  Н.Н. Баранского, энергопроизводственные циклы Н.Н. Колосовского, географию сельского хозяйства Н.Н. Ракитникова.
     Экономическая география не поставляла отмычек для кладовой невозобновляемых ресурсов, но и не могла препятствовать их разграблению. Мышиный писк о нецелесообразности БАМа или автозавода в Тольятти не был услышан. Школьный курс экономической географии Н.Н. Баранского оказался слишком трудным для министров. Нелегко толковать о различиях от места к месту тем, кто всю страну пытался постричь под одну гребёнку. География невольно сделалась «антигосударственной» наукой и уцелела только благодаря своей малой известности. Так чем же она всё-таки была, чем ещё может стать?
     Экономическая география Н.Н. Баранского и Ю.Г. Саушкина, Р.М. Кабо и С.А. Ковалёва была в какой-то  мере географией человека в самом бесчеловечном периоде истории советского общества. Это была не антропогеография и не только география населения в демографическом и трудоресурсном значении, а география всей человеческой деятельности, география антропогенных явлений. Такой географией никто в нашей стране, кроме горстки учеников Н.Н. Баранского, Ю.Г. Саушкина, С.А. Ковалёва, не занимается. Такая география нужна нам и сегодня как база для экологии человека, как основа экофильного градостроительства и районных планировок, дифференцированной финансовой и социальной политики, учитывающей географическое положение и различия от места к месту.
     Ю.Г. Саушкин своевременно заразил нас оптимизмом и манией величия. География, с его подачи, казалась пупом Земли. Великая наука, охватившая всё сущее на нашей планете, молодая и древняя одновременно, такая же красивая, как голубой земноводный шар, открывающийся  взору из космоса. Очевидно, наш Профессор умел вдохновлять студентов в то время, когда они ещё не были охвачены скепсисом, ставить их на необратимый путь развития в избранной ими профессии до того, как они столкнутся с всесильной реальностью. Разочаровался бы я сейчас, да поздно: б;льшая часть жизни прожита и отдана любимой науке.
     Выступления и лекции Саушкина – это фейерверк на кафедре. Он увлекал нас и сам увлекался своими идеями так, что его заносило иногда далеко в сторону.  В 40-х годах Ю.Г. породил оригинальную гипотезу об антропогенном происхождении, культурной проградации чернозёма. Природоведы закатили глаза, а Ю.К. Ефремов откликнулся стихотворением.

Кто с бальмонтовой бородкой,
В меру пылкий, в меру кроткий..?

     Описав «испанскую» внешность нашего Юлиана, стихотворец переходил к сути его концепции.

Раскопав мечи и кольца
Допотопного трипольца,
Он базировал на сём
Среднерусский чернозём.
С почвой бед таких не чаяв,
Охнул в гробе Докучаев…

     Занимаясь Москвой, Ю.Г. Саушкин выдал диковинную версию происхождения её названия. То было на заре научной топонимики. Теперь эта наука расцвела, гипотезу Саушкина лингвисты решительно отвергли, но окончательного решения не вынесли.
     Листая труды науковедов, я с удовольствием прочитал о таком типе учёного, который мечет идеи как икру, не опасаясь, что многие окажутся ложными. Мутации мысли рассчитаны на последующий отбор. Критики и экспериментаторы для проверки гипотез всегда найдутся, а сейчас главное – высказать. «Наука – это такое сообщество, в котором ни одна новая мысль не пропадает». Мне нравится «икромётный» и «искромётный» талант Ю.Г. Саушкина: такие учёные полезны для мозгового штурма.
     Жизнь внесла поправки в некоторые наши теории. Значение концентрации производительных сил Ю.Г. Саушкин возможно преувеличивал, но зато этот закон хорошо сработал в подготовке самих географов. За 17 лет моего процветания в Московском университете при Ю.Г. Саушкине наша кафедра выпустила две «могучие кучки»: в 1971 г. это были А.И. Алексеев, П.Я. Бакланов, Т.П. Варна, В.Г. Глушкова, Н.Б. Култашев, И.А. Портянский, В.Н. Севостьянов, И.Р. Спектор; в 1976 г. В.Л. Бабурин, О.И. Вендина, Г.А. Горностаева, В.Л. Каганский, Н.Н. Казанцев, С.А. Тархов, В.Е. Шувалов. Как города-спутники вокруг столиц, располагаются в хронологии вблизи этих пиков малые агломерации выпускников: М.Е. Карпель, М.П. Крылов, М.Р. Сигалов, Б.М. Эккель;  Г.Л. Васильев, Н.В. Петров.
     Ю.Г. Саушкин был мастером ассоциативного мышления. Его вдохновляли неожиданные связи, аналогии, парадоксы. Во всей Вселенной не было такого явления, которое Ю.Г. не мог бы остроумно связать с географией. В его представлении А.С. Пушкин и Н.В. Гоголь были прекрасными географами. Статьёй в журнале «География в школе» откликнулся Ю.Г. Саушкин в 1937 г. на бурно праздновавшееся всей страной столетие смерти А.С. Пушкина. Великий наш поэт первым отметил  белую  берёзу  в Крыму и природную высотную зональность на Кавказе, а его «Заметки при чтении "Описания земли Камчатки" С.П.Крашенинникова» – последнее, что он успел написать перед роковой дуэлью.
     Хозяйство и земная кора, хозяйство и климат, хозяйство и океан… Ю.Г. выступал не только как экономгеограф, он покушался на почвоведение, любил и понимал физическую географию, но любовь эта не всегда была взаимной. Коллеги с других кафедр нередко называли Ю.Г. Саушкина дилетантом, артистом, позёром.
     Чтобы быть услышанным в век конкуренции и информационного потопа, надо громко кричать. Сегодня хотят посадить науку на хозрасчёт,  рассуждают о ценообразовании на рынке научных идей. Но что за маркетинг без рекламы? Ю.Г. прекрасно рекламировал всю географическую науку, а не только  свою специальность, старался за гидрологов и климатологов, откровенно презиравших географию, хотя и числившихся докторами географических наук.
     Не счесть тех, кто сделался географом под обаянием Ю.Г. Саушкина. В 1963 г. 24-летняя Н.Б. Крутовская ехала в электричке с работы домой, от Подлипок до Лосиноостровской, и оказалась рядом с Ю.Г., который читал книгу на английском языке. Заметив, что Наташа читает вместе с ним, он дал ей книгу, они разговорились. Она не вышла в своей Лосинке, а доехала с Юлианом до Ярославского вокзала. Отказалась от карьеры на престижном предприятии, где была секретарём комсомольской организации при генеральном конструкторе С.П. Королёве, поступила на Геофак, потом работала в институте «Союзкурортпроект». А сколько ещё таких кадров было извлечено из провинции на гастролях Ю.Г. Саушкина!
     Один английский профессор при мне спросил, каково влияние советской географии на практику. Ю.Г. ответил скромнее, чем я ожидал, но твёрдо.
     -- Мы – учебное заведение. Влияем через наших выпускников.
     В хрущёвскую оттепель Ю.Г.Саушкин вышел на международную арену и воспользовался ею сполна. Похлопывая по плечу Тэда Шабада [1], прорубил нам окна в  Америку и Европу. С именем Саушкина связаны математические методы, системный подход, развитие непроизводственных сфер социально-экономической географии. У истоков модернистских течений  рядом с Ю.Г. Саушкиным стояли В.М. Гохман, Б.Л. Гуревич, Ю.В. Медведков, В.С. Преображенский. С ними наш Юлиан организовал первую математическую школу для географов в спортлагере Казанского университета (1966), был он и во главе «12 апостолов», собравшихся в Риге в 1973 г. на Первый всесоюзный симпозиум по теоретической географии. Мы все сидели за одним столом, а особенно запомнилась заключительная «тайная вечеря» в небольшом  элитном ресторане «Put, vejini» в глубине Старой Риги, около Домского собора.
     Парадоксальна связь Ю.Г. Саушкина с математикой. В отличие от другого моего научного руководителя, «инженера лесополос» Д.Л. Арманда, Ю.Г. сам не занимался расчётами, в его сочинениях почти нет формул, он не любил цифр, не доверял статистике и количественным прогнозам. Зато он понимал математику по-новаторски, прежде всего как науку о структурах и формах. Он истолковал И. Тюнена как предтечу линейного программирования. От Ю.Г. Саушкина на одном из последних при нём заседаний кафедры я впервые услышал термин «качественная математика» и с восторгом принял его на вооружение, понял, в каком жанре прозы выступаю: занимаюсь отношениями «ближе – дальше» и «меньше – больше» без предварительных измерений (которые, однако, становятся возможными как вторичные, после ранжирования), и это не просто модельный трюк, но и, между прочим,  приспособление науки к отсутствию правдивых карт и достоверной статистики.
     Ю.Г. Саушкин перенёс к нам заимствованное у В. Бунге понятие теоретическая география, окрестив им отечественную поросль, дополнил своей метагеографией (по аналогии с метаматематикой и металингвистикой). Не столько содержание работ Ю.Г. Саушкина и его последователей, сколько их претенциозная вывеска раздражали наших оппонентов. Не нравилось им, что такая ёмкая терминолексическая ниша захвачена одним специфическим  направлением, сектантски обособившимся от «корифеев». Но дело сделано! Пути, пройденного под флагом теоретической географии, никто не отберёт.

*  *  *
     Зимой 1951/52 г. я был безвестным второкурсником, но уже штудировал труды Н.Н. Баранского, мечтал о возрождении географических описаний. О предмете и методах нашей науки тогда спорили яростнее, чем сегодня. На одной из дискуссий в закоулках НИИГа [2] я послал Ю.Г. Саушкину записку.
     -- Почему бы не сказать, что объект географии – территория?
     -- Вы правы, но… не будем дразнить гусей!
     Я лихорадочно и тайно от кафедры дописывал свой трактат и под занавес, 30 апреля, положил его на стол Ю.Г. Саушкину, а тот отнёс его Николаю Николаевичу Баранскому. Так состоялся мой первый личный разговор с Баранским. Зачёт и оценку за курсовую работу мне поставили без защиты, и вместо учебной практики я сразу отправился в Прикаспийскую экспедицию. И в дальнейшем я писал в своих студенческих работах, что хотел, а моими формальными руководителями были Н.Н. Баранский, Ю.Г. Саушкин, А.Н.Ракитников. Благодаря Н.Н.Б. моя дипломная работа была полностью опубликована в 1956 г. в «Вопросах географии» (сб. 39) и осталась самой объёмистой статьёй в моей жизни. Более того, я сам сделался её издательским редактором в Географгизе.
     В аспирантуру в те годы брали только членов комсомольского бюро, так что вопрос о моём распределении был предрешён. Титул «любимого ученика Н.Н. Баранского», который, кроме меня, носили Ю.Г. Саушкин, В.М. Гохман, Г.В. Сдасюк, Б.С. Хорев, В.С. Варламов и некоторые другие, помог мне легко адаптироваться в издательстве, основанном Баранским и Саушкиным. В числе моих авторов побывали почти все ведущие географы нашей страны, а в 1963 г. на мой стол легла рукопись книги Ю.Г. Саушкина «Москва», хорошо известной мне по предыдущим трём изданиям.
     Работа над книгой была приятной и увлекательной, а сам я не мог удержаться, чтобы не вписать в неё множество своих строк и абзацев, -- разумеется, с ведома и полного одобрения автора. Выпуск этой книги географической редакцией издательства «Мысль» в 1964 г. был для меня большим праздником. Типография отпечатала небольшую часть тиража, включая контрольные и авторские экземпляры, на хорошей бумаге в ярко-красном переплёте, с прицелом на международную книжную выставку, а остальной тираж, как водится, сделали похуже. Юлиан Глебович и я погрузили более сотни экземпляров в такси на площади, где теперь стоит главное здание Текстильного института. Разорвав одну из пачек, автор с картинным жестом преподнёс свою книгу ошарашенному шофёру.
     В 1965 г. Ю.Г. Саушкин наконец-то смог пригласить меня на работу на свою кафедру. Одновременно на Геофак пришёл предостерегающий сигнал. Ради меня, которого брали на должность всего лишь старшего инженера, собрался деканат, но Ю.Г. и Татьяна Михайловна Калашникова защитили своего протеже.
     -- Кто из учёных не отличался странностями? В конце концов, нам нужны мозги.
     Это Ю.Г. сказал декану А.М. Рябчикову и повторил мне в своей квартире, куда я был приглашён для воспитательной беседы. Декан разрешил принять меня на службу с условием, что Ю.Г. поручится за мою лояльность. Разговор наш шёл за чашкой чая, по-семейному.
     -- Ну, ты же всё понимаешь, Борис, ты же знаешь…
     -- Да, Юлиан Глебович, понимаю, постараюсь…
     -- Ну, вот и хорошо, будь умницей, не подведи нас.
     Я обещал не совершать поступков и слово своё, в общем, сдержал. По крайней мере, до кончины Ю.Г.
     В следующие 19 лет я приходил на кафедру дважды в неделю к 15:00. В остальное время занимался своим делом. Опубликовал до сотни статей, некоторые переведены за границей, но ни одной книги, даже тоненькой брошюрки вроде методических рекомендаций протолкнуть не удалось. Похвала Саушкина, восторженные отзывы других географов не помогали, а скорее настораживали издателей, наталкивались на зловещее молчание «отцов» факультета.
     Однажды я пожаловался Ю.Г. Саушкину, что меня поливают в «Известиях ВГО», сравнивают с буржуазными учёными, проложившими дорогу фашизму. Саушкин рассмеялся.
     -- Гордись этим, Борис! Вырежи этот текст, носи на груди!      
     Официально меня не допускали к преподаванию, вероятно, чтобы «не дразнить гусей», но изредка показывали студентам, давали читать отдельные лекции и доклады. Немногие студенты пришли ко мне сами, как я когда-то пришёл к своим руководителям, сразу сделались моими друзьями и сотрудниками на всю жизнь.
     Присутствуя на студенческих и аспирантских защитах, я видел, как пестовал и выдвигал молодёжь Ю.Г. Саушкин. Тому, кто не знал, чем заняться, он предлагал оригинальнейшие темы, вплоть до «Географии мелкого хулиганства» (студентке, служившей в милиции) и «Географии мороженого», а тех, кто сам выбрал свой путь, благожелательно принимал и признавал готовенькими.
     Помню, как защищал свою работу Михаил Крылов. Меня, его оппонента, хотя и считавшегося оригинальным мыслителем, но пропитанного редакторским педантизмом, смутила сумбурность изложения, а Ю.Г. вступился за своего питомца знаменитыми словами Н.Н. Баранского.
     -- Лучше ворох непричёсанных мыслей, чем гладкое безмыслие.
     Въедливыми вопросами и нетривиальными инициативами М.П. Крылов и сегодня будоражит нас в Географическом обществе.
     Экстравагантным и одиозным казался эпатировавший своими парадоксами Владимир Каганский, специалист по географическим границам. Сам он не принадлежал к числу поклонников и любимцев Ю.Г. Саушкина, но ни на какой другой кафедре не смог бы окончить Геофак. Теперь В.Л. Каганский – признанный методолог географии и науковедения. Немало его статей опубликовано вопреки сопротивлению некоторых профессоров нашего факультета. Хорошо, что кафедра Баранского и Саушкина сберегла для науки несколько нонконформистов.
     Ю.Г. Саушкин мною не командовал, ничего мне не приказывал, а воздействовал на меня авторитетом учёного. Много лет он был первым читателем и критиком моих сочинений. К тому же я был бесконечно признателен ему за то, что он взял меня на службу в университет; понимал, что без его поддержки я не продержался бы в Храме  и несколько месяцев. Этого было достаточно для послушания. Ловлю себя на мысли, что и в моих отношениях с младшими поколениями в какой-то мере идеалом служит  модель научной деятельности Н.Н. Баранского и Ю.Г. Саушкина: «икромётность» творчества и руководство как покровительство.
     Ю.Г. Саушкин управлял кафедрой скорее авторитарно, нежели демократично, он окружал себя фаворитами, к коим принадлежал и я, но для меня власть шефа была чем-то вроде меценатства за счёт госбюджета. Я был единственным в СССР человеком, получавшим зарплату за занятие теоретической географией. Мне выпало счастье заниматься в рабочее время только своим любимым делом. Значительно продвинулась бы вся наша наука, если бы многие учёные пользовались такими же нормальными условиями для работы.

Примечания (сноски)

1. Теодор Шабад – редактор и переводчик американского журнала «Soviet Geography».
2. Научно-исследовательский институт географии. Впоследствии НИИ при факультетах были ликвидированы, а их сотрудники распределены по кафедральным и факультетским лабораториям.

     Написано 28 октября 1988 г. В машинописном виде передано В.Г. Глушковой, обещавшей это опубликовать, а также Б.С. Хореву, Е.Е. Лейзеровичу, Л.В. Смирнягину и др.
    
Из переписки Б.Б. Родомана с В.Г. Глушковой

     Борис Борисович! С.Б. Лавров, Е.Н. Перцик и я пишем книгу о Ю.Г. Саушкине. Пожалуйста, напиши для этой книги твои воспоминания о Ю.Г.С., их включим в книгу за твоей подписью… Вера Глушкова. 4.09.88.

     Дорогая Вера! С этим письмом посылаю мои воспоминания о Ю.Г. Саушкине, 13 с., 2 экз. Надеюсь, что они будут опубликованы как целое, а не раздроблены и перемешаны с материалами других авторов. Копии этого сочинения я послал в подарок Б.С.Хореву и другим видным географам… Б.Б.Родоман. 31 окт. 1988.


О дальнейшей судьбе этого текста

     Небольшая часть этих воспоминаний в виде огромной цитаты (на несколько страниц) вошла в написанную В.Г. Глушковой  брошюру, которую мне пока не удалось найти в своей домашней библиотеке, но б;льшая часть текста осталась не опубликованной, а я полагаю, что она заслуживает публикации в связи с исполняющимся в этом, 2011 г., столетием со дня рождения Ю.Г.Саушкина.

21 февраля 2011 г.     Б.Б.Родоман     21,8 тыс. зн.

Опубликовано: Воспоминания о Ю.Г.Саушкине // Социально-экономическая география: История, теория, методы, практика:  сборник научных статей.  – Смоленск: Универсум, 2011, с. 74 – 80;  0.5 л.; т. 300

Подготовлено для «Проза.ру» 21 декабря 2016 г.


Приложение

Из переписки Б.Б. Родомана с коллегами в октябре 2021 г.

Б.Б. Родоман -- Г.И. Гладкевич

        Уважаемая Галя Гладкевич! У меня есть замечание по Вашему докладу в Смоленске 15 октября 2021 г.
        Я был фаворитом Ю.Г. Саушкина и благодаря его покровительству создал себе необыкновенно свободный режим (которым, впрочем, неизменно пользовался и на всех последующих местах службы, в разных учреждениях): писал что хотел, не получал никаких заданий, не имел нагрузок. Но я скорее пропустил бы еженедельное (по вторникам) заседание кафедры, находясь в каком-нибудь турпоходе или мини-путешествии, нежели позволил бы себе регулярно на эти заседания опаздывать, а Вы сказали: «Никто не смел опаздывать даже на одну минуту, кроме Бориса Борисовича Родомана». (Курсивом выделены слова, сказанные особенно весело и с ехидно-ядовитой интонацией, которая нигде больше в Вашей горячей и эмоциональной речи  не встречается). Из Вашего рассказа вырисовывается следующая картина.
        Великие учёные сидят в первом ряду как паиньки, не смея шелохнуться перед лицом своего начальника Ю.Г. Саушкина, но вдруг открывается дверь, в аудиторию входит Б.Б. Родоман и садится в первый ряд, расталкивая корифеев, а Ю.Г. своему любимцу даже никакого замечания не делает. Нет, дорогая Галина Ивановна, такого быть не могло! Ю.Г. в самом деле никогда меня ни за что не ругал, но его любое критическое замечание на меня очень действовало и заставляло переживать не меньше, чем Вас в аналогичных случаях.
        Я в самом деле в каждом помещении старался сесть в первых рядах, но не потому, что считал себя важной персоной, а только из-за глухоты и близорукости. При этом я садился на первый ряд лишь  в боковой колонке столов и/или парт, а в средней колонке я выбирал по возможности второй ряд, чтобы немного укрыться за спиной впереди сидящих и не маячить перед председателем. При этом, чтобы не отрываться от коллектива, я в последние годы пребывания в alma mater завёл зеркальце, в котором рассматривал сидящих в заднем ряду хорошеньких аспиранток.
        Вы как-то невнятно упомянули о моём уходе с кафедры, но я же не просто ушёл – меня выгнали, можно сказать, на Ваших глазах. Изгнание меня из Московского университета в 1984 г. – несмываемое пятно в истории Геофака и нашей кафедры, но  произошло оно через два года после кончины Ю.Г. и никакого отношения к нему не имеет.
        Я был бы доволен, если  бы Вы всякое упоминание обо мне из Вашей предстоящей публикации убрали. – Б.Р. 19.10.2021.

Г.И. Гладкевич -- Б.Б. Родоману

        Здравствуйте, Борис Борисович! Каждый год в курсе лекций, который я продолжаю, к чести, читать по так называемому введению в географию, которое теперь по новому плану на первом курсе называется "Социально-экономическая география", я, среди обязательных рекомендаций по литературе, упоминаю Ваши работы и невероятно уважительно, точнее восхитительно  - Ваше имя.

Ваш талант и Ваш вклад в нашу науку неоспорим.

Но талантливых людей не всегда любят. Это правда.

И еще больше: талантливые люди могут иметь отвратительные черты характера. Я о них не упоминала. Тон моего выступления был самый мягкий.

Я искренне рада, что Вы сохраняете свою уникальную работоспособность. Желаю Вам здоровья, новых успехов. Мы, действительно, Вами гордимся, как ученым.

Но только.

Мои воспоминания - это МОИ воспоминания. С ними можно и не согласиться.

Но, впредь, я не буду упоминать Ваше имя. И в мыслях не было обидеть Вас.

С глубоким уважением к Вам как ученому.

Здоровья! Долголетия!

Гладкевич Галина Ивановна
19.10.2021

Для "Проза.ру" Б.Р. 21 октября 2021 г.