Блуждание. Часть 12. Глава 2

   В комнате темно, шторы завешены, лампы погашены. Генри лежит на кровати, закрыв глаза. Голос отца Эдуарда, который он слышал со дня смерти оного, перестал звучать в его голове после того, как не стало Мирабель. Это и понятно, их души, так давно разлучённые, снова вместе, - осознание сего сглаживает боль невосполнимой утраты. Мамы больше нет. И всё-таки она рядом, в каждом предмете этой квартиры, в каждом уголке. На него нахлынули воспоминания.

-  Нужно научиться жить с этим, Генри... - сказала на похоронах Жюзьен. - Меньше всего Мирабель хотела бы видеть твои слёзы. Она отдала вам всю себя, отпустите её теперь туда, где она обретёт полное счастье! - сестра его братьев вздохнула, и Генри увидел в её глазах пылающий костёр.
-  Я больше его не слышу, - внезапно признался он, заглянув в каре-зелёные глаза, наполненные слезами.
-  Они ушли вместе, взявшись за руки, туда, где никто и ничто не сможет помешать их любви. Эти двое, словно птицы-неразлучники, всегда отыщут друг друга.
   Он посмотрел на лицо матери, покрытое прозрачной белой вуалью.
-  И всё же я не могу смириться, что она больше не встанет, не погладит меня по голове, не назовет сыном... - он пошатнулся, ощутив всю горечь своей потери.
   Жюзьен взяла его за руку.
-  А теперь смотри!
   Он внезапно увидел пышущего здоровьем Эдуарда, рядом с ним в платье невесты молодую Мирабель. Их руки переплелись пальцами, а лица выражают неизреченную радость. Две человеческие фигуры у него на глазах превратились в птиц и вознеслись в поднебесье.

-  Проститесь с усопшей, - Грэг с сочувствием посмотрел на трёх парней, стоящих у гроба.
   Генри был бледен, но стоек. Конег ронял слёзы, но от этого ему становилось легче. Бастиан заторможенный, словно в полусне. Всех контролировала Жюзьен, не позволяя страданиям набрать полную силу.
   "Только кто защитит их от моей смерти?" - подумала она, ясно увидев ожидающего её на другом берегу сына. Максимум того, что могла, - уже сделала.
   Мысль о том, что Клер способна продолжить избранный ею путь, согревала надеждой. "Нужно попросить её позаботиться о братьях и поддержать Реми..."
   Подошла и её очередь проститься с телом. Положив ладонь на мраморно-белые холодные руки, Жюзьен содрогнулась и неожиданные рыдания вырвались из глубин её сердца.
-  Мне и жизни не хватит, чтобы отблагодарить тебя за всё!..
   Реми поддержал жену под руку, опасаясь, что она может упасть.
-  Позволь мне найти вас в грядущем! - еле слышно произнесли губы, и слеза, скатившись по щеке, упала на грудь покойной. На мгновение почудилось, что Мирабель вздохнула.
   Капли, долетевшие до лица, привели Жюзьен в чувство. Священник окропил святой водой могилу. Вереница прощающихся закончилась, похоронные служащие закрыли крышку гроба. Стук молотков говорил о безвозвратности бытия. Закончилась история жизни Мирабель Прижан.

   Генри открыл глаза. Полумрак и траурная тишина сейчас были для него отражением состояния души, потребностью заглянуть за грань видимого.
   "Нужно написать об этом, чтобы сохранить в памяти, столько всего произошло, чего уже никогда не повторится, нельзя позволить столь дорогим воспоминаниям исчезнуть!" - он поднялся, зажёг лампу, схватил перо, обмакнул в чернильницу и со скрипом стал выводить кружево слов. Словно, отдав бумаге все свои эмоции, можно от них избавиться. И вот уже первый лист исписан, Генри перечитывает его и, тяжело вздохнув, комкает, бросает на пол. С ещё большим усердием берётся за второй, но и его постигает та же участь. Слова не могут передать переполняющие душу чувства, они - лишь слабое отражение действительности. Но так важно, так необходимо увековечить память о тех, кого уже не будет рядом, чтобы и в старости не потерять их след...

   "Она сказала, что я буду счастлив и доживу до глубоких седин, пройду через две войны и Катенька будет моею. Наши дети продолжат славный род на Земле... Она ещё много чего предрекла! Почему же я сразу не записал? Думал, такое не забудется, но от переживаний и потрясений последующих событий, я чувствую, что не соберу и половины подаренных мне сокровищ.
   Всё началось со смерти мамы. Или нет, ещё раньше? С того самого дня, когда я впервые увидел их.
   "Какие же они рыжие!" - воскликнул я тогда, зачарованно разглядывая сирот из приюта, подопечных отца Эдуарда.
   "Не говори так, - поправила меня мама, - это их Солнышко поцеловало, они - его дети!"
   Как поразили и вдохновили меня тогда эти слова! Сразу же захотелось с ними познакомиться поближе, разгадать тайну, как могли дети Солнца очутиться на земле и попасть в сиротский приют? Мальчишки улыбались, а вот девочка, старшая из них, была очень странной и совсем неприветливой, словно обиженной на весь белый свет. Она цеплялась за руку священника как за последнюю ниточку спасения. А он будто и не замечал, поглощённый беседой с мамой. Я помню, что предложил покататься на карусели, и хотя только что не один тур кружился на ней, был рад снова очутиться на коне, да ещё и в компании этих необыкновенных детей. Конег и Бастиан были счастливы, нам купили "Барб а папа"*, и ветер свистел в ушах, казалось, что мы летим!.. Это сейчас, когда я смотрю на подобные аттракционы, они вызывают улыбку: слишком медлительные и скучные, с одинаково мелодичным аккомпанированием шарманки, будто устаревшие давным-давно музыкальные игрушки. Но это сейчас, а тогда - это был предел всех мечтаний! Мы были по-настоящему счастливы, все, кроме потерянной и диковатой девочки, смотревшей на маму так, словно хочет её укусить... О, Господи, неужели уже тогда это маленькое сердце умело любить и сходить с ума от ревности? Никто и подумать не мог, что ребёнок, способен на глубокие чувства.
   Когда после смерти Эдуарда Боссе мама привела двух братишек, я спросил про девочку, но она исчезла. Беглянку не нашли, и мама безуспешно нанимала детективов и несколько лет наводила справки, Жюзьен, как в воду канула, но лишь для того, чтобы спустя годы самой постучаться в наши двери, да ещё и в компании с епископом Дюбуа... Как давно и недавно это было?! Всё смешалась во мне: горе и радость, сладость с горечью, как в алкогольном коктейле, название которого - Короткая Человеческая Жизнь, ибо сколько бы ты ни жил, этого всегда покажется слишком мало."

   Генри продолжал писать день, два, три, увлечённо, забывая даже о еде и сне насущном. Всё казалось теперь важным, и чтобы не потерять пережитое, он должен написать честно обо всём. Лица любимых людей вставали перед ним, как живые, разыгрывая целые сюжеты из прошлого. Уникальная способность мозга воссоздать, а в чём-то даже и приукрасить, даёт порой неожиданные результаты...

*"Барб а папа" - дословно "папина борода" так во Франции называют сладкую вату.

Продолжение: http://www.proza.ru/2016/12/23/956