Шестая палата на Второй Брестской

Борис Родоман

ФЕСТИВАЛЬ В ДОМЕ КИНО

Впечатления дикаря из Быдлостана
от Церемонии открытия VII Московского фестиваля
отечественного кино «Московская премьера»
27 августа 2009 г.

        Как человек, далёкий от советской и постсоветской российской культуры [1] и даже ей отчасти враждебный, а, стало быть, на подобном мероприятии посетитель более чем случайный, позволю себе высказаться об этой Церемонии – без церемоний. Начну с того, с чего начинается театр. Классики говорили, что «театр начинается с вешалки» (раздевалки, гардероба), но в данном случае, и не только потому, что ещё стояла тёплая летняя погода, для меня Дом кино начался с металлоискателя. К подобному досмотру я уже привык в аэропортах и на государственной границе, но в зрелищном учреждении сталкивался впервые. Среди охранников-ментов была и одна баба – для ощупывания женщин. Но я уверен, что Анастасию Волочкову и других  VIP никакому шмону не подвергали, их ввели через задний проход, предназначенный для элиты. Досмотр применяется только для «населения», т.е. для быдла [2].
        Во второй раз я (немного) ощутил себя быдлом, когда увидел пять-десять свободных передних рядов, зарезервированных для почётных гостей, б;льшая часть которых не соизволила прийти, вследствие чего эти места, как водится, были потом заняты «обычной» публикой. На научных конференциях, которые я посещаю, ничего подобного не бывает, там вне президиума или сцены не отводят особые места «корифеям».
        В третий раз я (слегка) ощутил себя быдлом, когда мне со сцены приказывали: «Аплодируйте звезде! Не слышно ваших аплодисментов». Но даже и в проклятое сталинское время трудящимся так цинично не приказывали аплодировать; выдрессированные тру-щиеся сами инстинктивно чюйвствствовали, когда следует кричать «ура!». В том обществе, в котором я вращаюсь, не принято что-либо выкрикивать или жестикулировать по команде из президиума.
        В четвёртый раз я (в полной мере) ощутил себя быдлом, когда от имени всех собравшихся (а стало быть и от моего имени, но без моего согласия) верноподданически благодарили московское правительство и его чиновницу, опекавшую эту кинематографию. Но мне западл;  учавствствовать в собраниях, на которых славословят власть предержащую.
        В пятый раз я (правда, в ничтожной мере) ощутил себя быдлом, когда увидел, что главные люди, причастные к этому фестивалю и его премьере, данное собрание по той или иной причине проигнорировали, а прислали вместо себя каких-то заместителей и представителей.
        В шестой раз я (чуточку) ощутил себя быдлом, когда для украшения фестиваля и придания ему веса на него притащили, притянули за уши или за иные части тела двух несомненных, официально признанных звёздами знаменитостей – Диму Белана и Настю Волочкову, вряд ли способных (имеющих желание и время) просмотреть все фильмы и шевелить по их поводу мозгами. В том обществе, где я вращаюсь, не принято приглашать свадебных генералов и «звёзд» («Смотрите, кто пришёл!»).
        В седьмой раз я (в той или иной мере) ощутил себя быдлом, когда понял, что, подавая этот фестиваль (названный отечественным, но фактически и отчасти международный),   как конкурс, мне вешают лапшу на уши. Назначение фильма «Палата № 6» в премьеры уже говорит о том, что именно его устроители фестиваля хотят признать лучшим. Если бы они стремились к справедливости, то выбрали бы премьеру по жребию или, руководствуясь элементарной политкорректностью (впрочем, правителям России отнюдь не свойственной), показали бы в качестве премьеры заведомо слабый фильм из малозначительной страны. Однако московская власть руководствуется наивно-циничным правилом: «На российском московском фестивале должен победить российский фильм». Это ли не имперский шовинизм? Не будучи в силах выйти на подлинно международный уровень, деятели российской культуры приглашают к себе лишь немногих избранных гостей из республик бывшего СССР, дабы на заведомо беспроигрышном фоне продемонструировать своё превосходство. Впрочем, так же они стараются поступать и на МКФ в Москве.
        В восьмой раз я ощутил себя быдлом, когда при мне зачислили в СНГ одну из стран Балтии. До какой же степени невежественны устроители фестиваля или они считают таковыми всех зрителей! О мертворождённом СНГ, созданном в надежде на восстановление СССР, в наши дни в порядочном обществе не вспоминают, это же неприлично!
        В девятый раз я ощутил себя быдлом, когда нас, зрителей с галёрки, выпускали из зала через отвратительный, грязный чёрный ход.
        Предупреждённый  предварительными пояснениями со сцены, я приготовился воспринимать фильм «Палата № 6» не как простую экранизацию известной повести А.П. Чехова, а как совершенно самостоятельное, современное XXI веку произведение, для которого у писателя заимствованы «всего лишь» (?) некоторые главные идеи и, конечно же, сюжет; смотреть этот фильм  без оглядки на А.П. Чехова и его эпоху. Такую установку (и у авторов фильма, и у его зрителей) я считаю правильной. Однако осуществить её ни авторам фильма, ни мне, как его зрителю, всё-таки читавшему и помнящему А.П. Чехова (не только по программе средней школы),  не удалось. Фрагментов с примитивной, буквальной экранизацией повести и с точным воспроизведением речи её героев в фильме предостаточно, но связаны они между собой и с современной эпохой неорганично и  неправдоподобно. Чеховское в этом фильме не окрыляет, а давит, связывает по рукам и ногам, отягощает и мешает, как колодки, хотя идти надо по известной дороге, уже достаточно проторённой хотя бы «Идиотом» А. Куросавы, где бывший солдат Мисико и блудница Настайко валяют своего японского дурака в духе Ф.М. Достоевского. Смешав реалии чеховской эпохи с реалиями России 2007 г. (нарочито чётко в фильме обозначенного – встречей Нового, 2008 года), Карен Шахназаров создал фильм не реалистичный и от реалий нынешней России далёкий, хотя заявлено было автором как раз противоположное. (Всё сказанное в этом абзаце – мои пока что голословные утверждения, но далее я постараюсь их немного раскрыть и «доказать» по мере сил).
        Одну из главных идей К.Г. Шахназарова – что в России со времён Чехова в сущности и в принципе ничего не изменилось к лучшему, а фундаментальные для нашей страны социально-духовные проблемы остались прежними – я разделяю, и, более того, сам я давно пишу и публикую статьи, косвенно затрагивающие эти, в общем-то очень известные и банальные темы: деспотизм, авторитаризм, бюрократия, патернализм, коррупция, воровство, грязь; алкоголизация, деморализация, дебилизация, бъздуховность, пассивность и вырождение душевно кастрированного «населения», регресс на фоне догоняющего псевдоразвития в сфере потребления плодов зарубежного научно-технического прогресса, гиперцентрализация и анизотропия российского пространства при ужасной оторванности провинции от столицы. Да, некоторые из этих тем и в повести А.П. Чехова, и в фильме К.Г. Шахназарова присутствуют, но преобладают не они, а общечеловеческие проблемы, с особенностями  России не очень-то  связанные.
        ; Почему, на каком основании одних людей считают «нормальными», а других «сумасшедшими»?
        ; Зачем жить, если всё равно помрёшь, а страдания неизбежны?
        Первым вопросом давно, но, в основном, после эпохи А.П. Чехова, занимается наука – небезуспешно, в плодотворном диалоге с философами и даже с  писателями, но оставаясь всё-таки наукой. На решение второго вопроса претендует религия, точнее, почти бесконечное множество разных конфессий, борющихся между собой за доходную клиентуру. Хорошей альтернативой религиям для людей мыслящих и творческих в наши дни является светский гуманизм (основанный на пресловутых, но широко известных «общечеловеческих ценностях», кое-как проверенных и подтверждённых историческим опытом) [3], но российским горе-интеллектуалам он в общем неизвестен, а циничной молодёжи и вовсе чужд.       
        Времена, когда писатели в подцензурной и духовно инфантильной стране заменяли философов и социологов для наивной и доверчивой публики, – миновали (да простит меня В. Пелевин), они перестали быть «властителями дум» (как в царской России) и «инженерами человеческих душ» (как в России сталинской). Даже «великий» А.И. Солженицын в качестве «пророка отечества» с треском провалился – о нём стараются не вспоминать не только ошельмованные им либерасты-дерьмократы,  но и придворные бюрократы, поскольку приказа рьяно чтить этого писателя им пока не спустили; постоянно  уценивающиеся труды горе-пророка ныне продаются на уличных развалах вместе с нацистской литературой. Тем более не советую я и деятелям кино идти по стопам русских писателей-классиков и снова выпускать на экраны мыслебудительные игровые фильмы. Философия – искусство вербальное, не нуждающееся в экранизации, а о психиатрических проблемах после З. Фрёйда, Э. Фромма, М. Фуко вряд ли можно сказать что-то новое, даже языком доктора Чехова.
        Россия в ХХ веке не решила стоявших перед ней социальных задач и по политическому большому счёту осталась прежней, но в некоторых важных частностях наша страна, вслед за всем человечеством, всё-таки изменилась кардинально. Почти во всех регионах, кроме двух-трёх нерусских, сменился тип рождаемости; завершилась урбанизация – подавляющее большинство населения стало если не фактически, то номинально городским; погрязнув на лето в деревне и садовых товариществах, оно всё же  пользуется зимой ватерклозетами и централизованной канализацией. Но главные изменения случились в информационно-коммуникативной сфере. Благодаря автомобилям и радиоэлектронике произошла, как и во всём остальном мире,  революция быта, по своим последствиям аналогичная нескольким неолитам. Даже в глубинной Африке эта революция уже состоялась! А в российском городке, что, ничего не изменилось и людишки от скуки маются всё тою же дурью, что и в позапрошлом веке?
        Во времена А.П. Чехова люди в провинции жили и сходили с ума в обстановке информационного голода, сегодня они живут и свихиваются при информационном потопе. Здоровье и болезнь не могут быть одинаковы, с одной стороны, в век лошадей, паровозов и проволочного телеграфа; с другой стороны, в век телевидения, Интернета и мобильных телефонов.
        Показывая ситуацию, по мнению кинорежиссёра «вневременную», автор фильма снабдил интерьер минимумом формальных признаков современности; из замеченных мною вещей назову стоящий автомобиль во дворе, компьютер устаревшей модели на письменном столе и портрет В.С. Высоцкого на стене. Но эти вещи в фильме не работают [4]. А ведь не кто иной как тот же А.П. Чехов сказал, что если в первом акте пьесы на стене висит ружьё, то в последующих актах оно должно выстрелить. Среди выставленных вещей не случайно нет самого главного – телевизора.
        Во времена А.П. Чехова и, тем более, во времена маркиза де Сада, сумасшедшие изнывали от скуки и бесцельно слонялись по отведённой им территории. Зато у них было время размышлять, что-нибудь сочинять и на этой почве сходить с ума ещё больше. Сегодняшним душевнобольным ни скучать, ни думать некогда: они всё свободное время смотрят телевизор и с ним  живут в очень красочном и эмоционально насыщенном  иллюзорном, виртуальном мире; у них, сумасшедших, есть ежедневная сбыточная мечта, вполне осмысленная и достижимая цель – увидеть продолжение сериала или отдельного фильма из любимой программы, прожить ещё один день вместе со знакомыми героями экрана. Телезрители как наркотик глотают новости, всё более ужасных событий  ожидают и хотят, чтобы увеличить дозу для притупившихся чюйвств, и жизнь идёт им навстречу, подбрасывая новые катастрофы и аварии. А тот, кто не хотел бы смотреть в ящик, всё равно смотрит, потому что в многолюдной палате ему от воли большинства деваться некуда, остаётся только мечтать о недоступной рядовому зэку одиночной камере, как мечтал (и у А.П. Чехова, и у К.Г. Шахназарова) Иван Дмитрич Громов. Телевизор, одни и те же программы, одинаково смотрят и психи в психушке, и прочие больные и инвалиды в обычных больницах и интернатах, и «нормальные и здоровые» в своих квартирах, и заключённые в камерах, и пассажиры в аэропортах и на вокзалах. Как ничто другое,  телевидение стирает различия между «нормальными» и «психами», заключёнными и свободными, делает неощутимыми разделяющие их стены и решётки, приводит всех к одному уровню перманентного полусумасшествия.
        Но в фильме К.Г. Шахназарова главное действующее лицо эпохи – телевидение – напрочь отсутствует.  Наверное, не случайно, потому что его присутствие разрушило бы авторскую концепцию и слишком оторвало кинопроизведение от чеховского прототипа. В конце фильма К.Г. Шахназаров показывает нам настоящих дебилов, но за ними не маячит главный дебилизатор – российское телевидение. От этого фильм становится менее правдоподобным.
        Советское литературоведение считало «Палату № 6» и другие близкие к ней (по содержанию и по времени написания) произведения А.П. Чехова картиной тягостного безвременья, в котором задыхалась российская интеллигенция накануне революций. В соответствующем кинофильме безвременье вечно и вневременно, предвестником и кануном чего-то иного и неизбежно лучшего оно не выглядит. После такой ампутации временнОго вектора возникает вопрос: что есть из показанного в фильме российского, а что общечеловеческого? К.Г. Шахназаров на этот вопрос не отвечает, но не ответили и все российские писатели-мыслители, вся наша отечественная гуманитарная наука: не могут подняться они на планетарный уровень и воспринимать свою страну в общечеловеческом контексте;  умом, мол не понять, у нас особый путь или наоборот, всё как у других и никаких роковых особенностей.
        А между тем, весьма примечательная специфическая черта у России есть, она сохраняется и даже усиливается вот уже триста лет, присутствует и в произведениях А.П. Чехова,  и в фильме «Палата № 6» на заднем плане просматривается: воистину роковая оторванность российской провинции от столиц. Отсюда традиционные страдания провинциального интеллигента, заедаемого средой, от того, что где-то там, на Большой столичной земле, жизнь якобы бьёт ключом (и не по голове!), а мы здесь в глуши прозябаем, время теряем, и т.д. К.Г. Шахназаров играючи и, кажется мне,  бездумно перенёс эту проблему из чеховской эпохи в нашу, но не всё так просто. В век Интернета оторванность провинции от столицы обусловлена не столько транспортной (и,  вообще, коммуникационной) инфраструктурой, сколько процессами, сходными с социальной стратификацией и поляризацией. Не трудности информационной связи, а, наоборот, её всеобщность, доступность и лёгкость,  порождающая информационный потоп, вынуждает людей замыкаться в скорлупах не связанных между собой сообществ. А у нас эти процессы к тому же направляются устойчивыми рамками административно-территориального деления. Уже есть немало деятелей, которые довольствуются ролью, скажем, архангельских и пермских, но не общероссийских, писателей; екатеринбургских и новосибирских, но не известных в Москве, учёных-гуманитариев. У каждого из таких сочинителей текстов бывает читателей больше, чем у А.С. Пушкина и А.П. Чехова в их время, хотя бы потому, что людей на Земле стало больше. А те 200 километров или вёрст, которые отделяют город доктора Рагина от ближайшей железнодорожной станции, тут не причём. Да и нет такого города в России начала XXI века.
        Как человек приземлённый и бездуховный [5], я очень внимателен к вещественным деталям, и меня бесит, когда,  скажем,  в фильме, изображающем Москву 30-х годов ХХ века, по Бульварному кольцу киношники пускают одинокий (без прицепа) трамвайный вагон с 12 окнами сбоку. Такие вагоны ходили по Садовому кольцу и, позже, на месте Камер-Коллежского вала, притом только  с прицепом,  а по   Бульварному кольцу двигались восьмиоконные вагоны с одним-двумя такими же короткими прицепами. Киношники подменили «Аннушку» «Букашкой», но это недопустимо для претендующих на знание «старой Москвы» (в данном случае, не такой уж старой, а намного моложе меня). (Заодно я и поклонникам М.А. Булгакова напомню: никогда не ходил трамвай по Большой Бронной улице мимо Патриарших прудов, не мог там ходить в принципе!).  Мне противно, когда начало фильма снимается в Можайском районе (упадочная деревня), а окончание в Центрально-Чернозёмном регионе (та же деревня, возрождённая и преображённая) («Председатель»). Или когда начало фильма, изображающего некоторую абстрактную  западно-европейскую приморскую деревню, снимается в засушливом и безлесном  Коктебеле, а окончание в переувлажнённой и лесистой  Пицунде («Алые паруса» по А. Грину). За неимением в Подмосковье чистых полей, не загаженных и не изуродованных сельхозтехникой, фильм «Чайка» (по А.П. Чехову) снимался на Тракайских озёрах в Литве, в моренно-озёрном ландшафте, которого нет под Москвой. (Единичные моренные озёра такого ландшафта не создали, а в зандрово-озёрной Мещёре не было таких усадеб). Подобных анахронизмов и анахоризмов и в нынешнем российском кино предостаточно. Чего стоит один только «Остров» П.  Лунгина – в советское послевоенное время (50-е – 60-е годы) действующих мужских монастырей на островах не было; единственный, подходящий по теме, Соловецкий, с начала 20-х годов до 1991 г. не действовал. 
        В наши дни в средней полосе европейской части России нет города, отстоящего на 200 км или более от ближайшей железной дороги, но и расстояния поменьше в качестве символа захолустья упоминать незачем: все малые города связаны автобусами со своими областными центрами, а многие – непосредственно с Москвой. Чеховские герои ехали на лошадях до железной дороги двести вёрст два дня (очень быстро по тем временам) и ещё по железной дороге, очевидно, столько же, т.е. могли добраться до столицы за четыре дня; сегодня они бы ехали на автотранспорте два-три часа и максимум полтора дня поездом, т.е. вдвое скорее; разница несущественная. Все упомянутые в повести и в кинофильме расстояния и скорости сами по себе не порождают захолустной оторванности обывателей от мира столиц; тут действуют и другие факторы, в том числе психологические барьеры.    
        Шахназаровский доктор Андрей Ефимыч Рагин – наш современник, ему  в 2007 г. было, судя по разным репликам, около 55 лет, т.е. родился он в 1952 г. (ровесник В.В. Путина). Человека столь «среднего» возраста во времена А.П. Чехова ещё можно было участливо похлопывать по плечу со словами «Нам, старикам, на отдых пора» (гл. XII) , но попробуйте то же сказать кое-кому в наше время! Родившийся в самой середине ХХ века этот врач «по правде жизни» был пионером, комсомольцем и, скорее всего, членом КПСС, но никакого отпечатка советской эпохи на нём в фильме нет, кроме атеизма, точь-в-точь такого же, как у самого А.П. Чехова и его героев, т.е. неверия в бога, порождённого естественными науками и жизненным опытом, а отнюдь не какой-то марксисськой идеологией.
        Когда человека из провинции, явно начитанного, принадлежащего к так называемой интеллигенции [6], в период его отпуска привозят на короткое время в Москву, столь якобы трудно для него доступную ранее, где он прежде редко бывал или (во что трудно поверить) никогда раньше не был (но которую мог, по логике эпохи, ежедневно видеть на телеэкране), он должен познакомиться хотя бы с тривиальным  минимумом достопримечательностей – посетить Кремль и Третьяковскую галерею, посмотреть на город с Воробьёвых Гор и т.д. Да если бы мне и моим друзьям запретили покидать пределы Москвы, мы всё равно в ней каждую неделю могли бы не только найти новые точечные  объекты для посещения, но и новые маршруты для мини-путешествий – так она неисчерпаема, «наша славная Москва!», как и любой такой же большой столичный город. А образованного доктора А.Е. Рагина всё это не интересует. Он сразу же залёг на диван и отвернулся к стене, продолжая мусолить свою привезённую с собой депрессию. У А.П. Чехова это выглядит правдоподобнее, чем у подражающего ему К.Г. Шахназарова: эпоха нынче другая, от чеховской она резко отличается по информационному наполнению.
               
Какое,  милые,  у нас
Тысячелетье на дворе?

        Пренебрегая деталями, позволяющими различать эпохи, сливая воедино чеховско-александровское время (1892) и шахназаровско-путинское (2007), а, стало быть, перечёркивая и смазывая все промежуточные 115 лет, да ещё, пожалуй, и смежные с ними столетия (всё XIX и всё ХХI), наш кинорежиссёр в сущности продолжает,  вслед за П. Лунгиным и другими имперскими мифотворцами, как в сфере искусства, так и в области гуманитарных псевдонаук, великое дело построения образа вечной, вневременной России. С этой мифологемой неожиданно чётко сопоставляется противоположный образ – России внепространственной, отличающейся от прочих стран только «экономическими показателями», которую сотворили экономисты (Е.Т. Гайдар, В.А. Мау и др.). Излишне было бы далее рассуждать о том, как далеки, на мой взгляд, те и другие от понимания реального российского «культурного ландшафта»…   
        Весьма лаконичный показ Москвы начинается в фильме с автомобильных пробок, эдакого «вавилонского ''столпотворения'' [7]», а вот и «вавилонские блудницы» – скачущие стриптизёрши. Им противопоставлен Храм Христа Спасителя. Всего три картинки. Два полюса Бытия, а между ними Ничто [8]. Или всё таки Нечто, точнее, кое-что – автомобили. Режиссёрская находка? Наглядная философия в картинках – но не на уровне ли детского комикса?
        Поляризация получилась неудачной. Стриптиз, как на него ни смотри, в натуре или на телеэкране, со слюной от похоти или от праведного возмущения – не самое худшее в Москве. У нас есть тайные игорные и наркопритоны, застенки и задворки, где менты и скины прессуют приезжих; есть рынки, кишащие крысами и полные тухлого мяса; но есть и Музей изобразительных искусств, стоящий, кстати говоря, рядом с тем же храмом и не менее достойный для посещения провинциальным интеллигентом. А храм этот в качестве вершины и символа добра и духовности не очень-то смотрится трезвым взглядом. Его бережно унаследованные от К.А. Тона чисто внешние неуклюжие и тяжеловесные формы, почти единогласно осуждённые архитекторами как в XIX веке, так и в наши дни, ныне скрывают объёмистые подземные гаражи, конференцзалы и офисы, которых в предшествовавшем храме не было, но без коих невозможно в наши дни функционирование богатого и могущественного ведомства.

Утро красит нежным светом
Храм Спасителя-Христа,
Просыпаются с рассветом
Всюду злачные места.

        Далее в этой пародийной песне, опубликованной в конце 90-х гг. в псевдолиберально ёрничающей желтоватой газете «Московский комсомолец», рассказывается, как сутенёры развозят по домам сонных работниц сферы интимных услуг. Как видите, сопоставление божьего храма и блудилища – тема не новая, но в наши дни, всего лишь десяток лет спустя, такую песню уже ни за что бы не поместили в большой газете. Сейчас «другое время», и в полном соответствии с его веяниями К.Г. Шахназаров в своём фильме «подпустил боженьку» – но подпустил так скромно, тактично, ненавязчиво, приемлемо для интеллигента – без колокольного звона, без кликушества. Фильм начинается сценами основания монастыря, в котором ныне помещается психушка, а участвующую в этом симпатичную юную монашку играет видимо та же актриса, что и современную нам девушку в конце фильма. (У А.П. Чехова, естественно, никакого монастырского сюжета не было, так как его земская больница помещалась не в монастыре). Далее в фильме встречаются лишь немного фраз, касающихся бога и религии. Да, в наши дни без бога далеко не уедешь; без упоминания о нём невозможно никакое публичное рассуждение и нет надежды на поддержку новоправославных чиновников и спонсоров, но не всё так просто, и кинорежиссёр не так уж примитивен.
        Примитивным было бы моё понимание (недопонимание) этого фильма, если бы я не увидел в нём очень важной, хотя и абсолютно не новой, преподанной К.Г. Шахназаровым религиозной идеи. Его фильм  крайне пессимистичен, более пессимистичен, чем повесть А.П. Чехова. В советское время за такой пессимистический фильм по головке бы не погладили. И в наши дни, когда российский народ под мудрым водительством новой правящей партии преодолевает кризис, печальные фильмы ему на массовых телеканалах противопоказаны. Такого пессимистичного фильма, портящего настроение зрителям, широкий кинопрокат не возьмёт. У К.Г. Шахназарова нет даже искры такой условно оптимистической надежды, которой заканчивается предсмертная  повесть А.П. Чехова «Невеста». Так в чём же дело?
        Фильм утверждает, что человечество бессильно изменить свою жизнь к лучшему, и не даёт явного ответа на один из двух пресловутых сакраментальных русских вопросов: «Что делать?» Ответ лежит вне сюжета, но напрашивается автоматически; ответ внешний, вполне потусторонний: «Спасти людей может только вера». Имеется в виду спасение не на этом свете, а только загробное, только для избранных. Церемония открытия кинофестиваля закончилась с демонстрацией фильма, но если бы после него продолжалось заседание, то на сцену должен был выйти поп, чтобы сказать:
        – Веруйте и молитесь! Православный не знает иного способа, как только обратиться за помощью ко Всеблагому, Всемилостивому. «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15: 5).
        А.П. Чехов верил в просвещение, науку и гуманизм, но сокрушался, что они (пока?) не решили проблем, не избавили от смерти и страданий. Устами своих героев он всё же высказал робкую надежду, что так будет не всегда, что избавление от мирового зла  – вопрос времени. Однако значительная и очень важная часть этого времени (ХХ век) прошла, все человекоисправительные идеологии крахнули, но хорошего результата нет. К.Г.Ш. идет дальше,  утверждая, что и не должно быть. Его герои по ту сторону добра и зла сливаются и растворяются в юродстве. Жутковатый нескончаемый смех одной дебильной девочки и блаженная улыбка другой завершают фильм. Дебилизация подаётся уже не как несчастье, поразившее многих, а как выход для всех, ибо только олигофрен может сохранить чистоту души и незапятнанность её грехами. Юродство делает святым. «Блаженны нищие духом,  ибо их есть Царство Небесное» (Матф. 5 : 3).
        Вопреки моим ожиданиям увидеть вполне современный фильм, отражающий злободневные реалии постсоветской России, он таковым не оказался. Вопрос о том, что хотел сказать автор той или иной сценой, меня не очень волновал, пока кинорежиссёр более или менее смиренно шёл на поводке у писателя (вопрос к литературоведам-чеховедам), но когда он с этого поводка сорвался, заскучавший было зритель просыпается и готов крикнуть:
        – Постой, пострелёнок, ты куда?! У Антона Павловича этого не было!
        И у А.П. Чехова, и у К.Г. Шахназарова доктора Рагина постигает «апоплексический удар», но дико и неправдоподобно звучит этот устаревший и забытый  термин, когда им в 2007 г. называют инсульт. У Чехова Рагин сразу умер, а у Шахназарова столь же быстро выздоровел – чтобы начать какую-то новую жизнь? В чём заключается его «возрождение», я не понял; возможно, как я уже отметил выше, в слиянии с дебилами. Если же их показом в заключительной сцене режиссёр хотел сказать, что у нас в России  большинство детей зачато в пьяном виде (и что такие зачатия происходили и по вине часто выпивавшего доктора), то в этом нет ничего нового. Любой трезвомыслящий россиянин, не ослеплённый религиозным этатизмом, должен признать, что по вине жадного государства, не желавшего отказаться от алкогольной ренты,  русский народ необратимо выродился и что хотя бы поэтому на русской земле вскоре будут хозяйничать другие народы, представителей коих мы видим на улицах и в общественном транспорте ежедневно. И этой сменой этносов вскоре закроются все русские проблемы. Я не уверен, что земля, простирающаяся  от Балтики до Тихого океана, без русских и после русских станет лучше, но она будет весьма иной.   
        Фильм К.Г. Шахназарова «Палата № 6» нереалистичен ещё и  потому, что в нём отсутствует секс – всесторонняя половая жизнь как таковая, как самодостаточное занятие, заменившее человеку бессмертие [9], как важнейшее лекарство от любого психоза, как стимул и источник вдохновения для творчества. В классической русской литературе «голый секс» виртуозно и красиво замалчивался, но глупо  игнорировать его в наши дни, после З. Фрёйда и сексуальной революции ХХ века, охватившей и Россию. Из фильма не очень ясно, каким образом его герои удовлетворяют свои половые потребности. А если несчастному философу А.Е. Рагину в разгар его обличительных речей подбросить в постель хорошенькую девочку – неужели он продолжал бы свои песси-мусю?   
        Да, мне этот фильм показался примитивным и неубедительным (нет в нём пресловутой «правды жизни»), но неудачным я его не назову. Для кого-то из исполнителей это была удача, кто-то успешно решил свои задачи, прошёл свою ступень актёрской карьеры и получил то, на что  рассчитывал. Я представляю, как режиссёр терзал  актёров, вымучивая из них непонятные, невозможные сцены; влагая и в их безумно усталые уста такие слова и выражения, которыми они в реальной жизни никогда не пользовались. И как они сами удивились, увидев, что из их потуг получилось. Но дело сделано – внутреннее дело какой-то в общем неведомой мне части сообщества киношников. На потребу этому цеху самодовольных профессионалов существует  категория поклонников – зрителей-любителей, потребителей столь «элитарной», сугубо фестивальной кинопродукции. Не без удовольствия я заметил, что среди зрителей были не только старушки – «божьи одуванчики», но и  немало молодёжи. Наверное, думал я, это и есть молодое поколение нашей русской интеллигенции, которая, стало быть,  ещё жива, вопреки утверждениям преждевременно похоронившего её С.Г. Кордонского  [10].  Девушки преобладали некрасивые, но с кажущейся печатью интеллекта. Вероятно, красивые и глупые приезжают не на метро и тусуются в ночных клубах на другой стороне улицы. Когда мы вышли из здания, светлый поток культурной публики ещё долго смотрелся на левом (нечётном) тротуаре Второй Брестской, как видится чистая вода малой реки, впавшей в реку большую и грязную – на протяжении полукилометра в данном случае, а потом все смешались в блестящей и светлой клоаке метро, где среди мрамора и люстр я вновь, т.е. уже в  десятый раз за этот вечер, ощутил себя быдлом.
               
Примечания

        1. Культура –  1)  сфера эмоционально-информационного потребления образованщины;  2) деятельность людей, оставляющая  после себя пустыню (по Ф. Энгельсу); 3) престижные духовно-эстетические экскременты артистов и художников, пожираемые обывателями.
        2. Быдло (польск. "byd;o" – скот) – население как электорат и телезритель; Быдлостан (польск. "byd;ostan" – поголовье скота) – страна на северо-востоке Евразии (Азиопы).
        3. См.: Куртц П. Что такое светский гуманизм? – М.: РГО, 2008; Здравый смысл. Журнал скептиков, оптимистов и гуманистов. 1996 – 2009, №№ 1 – 49. 
        4. В.С.Высоцкий ещё раз блистательно послужил бы  российской кинематографии, если бы вместо  «Палаты № 6» сняли фильм по известной песне поэта про волнения сумасшедших. Вот уж куда действительно можно было всунуть все мировые и отечественные проблемы, да ещё и в жанре комедии.
         5. Насколько я понял из текстов, проговариваемых и напечатанных в СМИ, духовностью в постсоветской России называют желание и готовность пользоваться услугами духовенства. В таком смысле я конечно же бездуховен. Кроме того, я негативно отношусь к отражательному (гетеронимному) искусству, отрывающему людей от нуждающейся в них реальности и погружающему их в искусственный мир художнических дефекатов. А приземлён я, между прочим, и потому, что профессионально занимаюсь землеведением, т.е. географией. В моих глазах так много ландшафтных картин, что на просмотр искусственных зрелищ ни времени, ни интереса не остаётся.
         6. Интеллигенция – пронизанная евреями прослойка русскоязычных людей, как правило, с дневным высшим образованием, почитающих классическую литературу и искусство, прочие памятники (руины) истории и культуры (см. [1]), и способных рассуждать о высоких материях (преимущественно в застолье на кухне), невзирая на любое говно; один из уникальных российских феноменов и достижений, названия которых вошли в мировую литературу и науку без перевода: baboushka, dacha, intelligentsia, mat, raspoutitsa, soviet, spoutnik, vodka etc.
        7. Столпотворение – сооружение башни (столпа), а не возникновение толпы.
        8. Намёк на книгу великого философа:  Сартр Ж.П. Бытие и Ничто (1943).
        9. Половое размножение у растений и животных оказалось более эффективным способом продолжения жизни, нежели поддержание индивидуального существования увядающих особей; иными словами, половая жизнь дана людям взамен бессмертия. Но что, сука, характерно! Что, блин, замечательно! С этим биологическим законом полностью согласован библейский миф о первородном грехе. Отсюда и предложение великого русского религиозного мыслителя-космиста, педераста Н.Ф. Фёдорова (1828 – 1903): силами науки упразднить секс и женщин, а половое размножение людей заменить воскрешением и бессмертием мужчин. Этот утопист был вдохновителем Л.Н. Толстого и К.Э. Циолковского. О, русская мысль! Воистину, нет тебе предела ни на сём свете, ни на том.
        10. См.: Кордонский С.Г. Рынки власти: Административные рынки СССР и России. – М.: ОГИ, 2000.   

          28 августа  – 26 сентября 2009     33,2 тыс. зн.
         
          Подготовлено для «Проза.ру» 22 декабря 2016 г.