Записки советской девочки

У мамы редко бывали 3-х копеечные монетки, чаще-однокопеечные. Но газированная вода из автомата, который стоял в бане, стоила именно три копейки, и она была с сиропом, а за одну копейку без.
Собирались в баню в воскресенье вечером т.к. к этому времени народу было меньше. Шли не спеша с большими сумками. Баня была старой, кирпичной и внутри пахла берёзовыми вениками и земляничным мылом.
Мама брала два тазика с номерочками, мыла их и окатывала кипятком мраморную скамейку и начинала меня мыть. Я сидела в тазу и наблюдала, как горячая и холодная вода лилась с шипением из огромных бронзовых кранов. Было шумно, мыло лезло в глаза, и голые тётки бегали с вениками в парилку и обратно.
Вымыв меня, мама сажала на тёплое полотенце в раздевалке, завязывала платок, чтобы уши не продуло и давала большое сочное яблоко, а сама шла обратно мыться. Я грызла яблоко и с тоской смотрела на газированный автомат, который угощал счастливцев газировкой с сиропом.
Спустя несколько лет, мой знакомый придумал оригинальный способ пить газировку без монетки. Он брал проволку, сгибал её крючком и опускал её в отверстие для монет, там что-то щёлкало и газированная вода свободно лилась. Но возникала другая проблема. Стаканы часто отсутствовали из-за людей, употреблявших портвейн 33 или других популярных напитков в народе. Им стаканы были нужнее, чем любителям газировки. Нет в мире совершенства!
Мы жили в коммунальной квартире рядом с Обводным каналом. Это был рабочий район, который состоял из небольших заводов, промышленных зданий и водонапорных башен, которые чудом остались неразрушенными во время войны. Моя мама и бабушка жили там ещё и до войны и пережили блокаду, так же, как и наши соседи.
В детстве я очень боялась нашей лестницы. Она была очень широкой и уходила куда-то в подвал, где в полной темноте что-то шумело и булькало. Когда надо было одной выходить на улицу, я неслась вниз на большой скорости и так же быстро поднималась на четвёртый этаж стараясь не смотреть вниз и не прислушиваться к звукам из подвала.
А ещё во дворе у нас жил «неумытка». Так его называла мамина подруга, когда, слегка выпив и выглянув в окно, она на соседней стене дома увидела три скола. Эти неровности на стене и часть обнажившейся кирпичной кладки, напоминали рожицу какого-то человечка, явно недоброжелательного. Когда я была дома одна и выглядывала в окно, мне казалось, что он смотрит К
 нам в окна и злобно ухмыляется. Было страшновато.
У нас была дружная коммуналка, наверно потому, что все друг друга знали почти всю жизнь, да и ещё и блокаду пережили вместе. Исключением была тётя Маша. Эта странная женщина не с кем особо не общалась, ходила всегда в одном и том же фланелевом халате и систематически подворовывала еду из чужих кастрюль. У неё в комнате стояла только кровать и один стул. Всё своё время она проводила в постели или бродила по нашему длинному коридору, шаркая тапками. Соседи на неё не обижались, они тоже знали её давно и считали, что она «повредилась» умом от несчастливой любви.
По праздникам утром все собирались на общей кухне, поздравляли друг друга и угощались салатами, пирогами, студнем, рыбой под маринадом…в общем всем, кто, что приготовил. А потом все расходились по своим комнатам или по гостям. Холодильников тогда не было и у нас в кухне за окном в сетках висели курицы с длинными шеями и закатанными глазами, и очень страшными скрюченными лапами, рыба, мясо. В банках стояла квашенная капуста и сливочное масло в воде, чтобы не испортилось.
На майские праздники мы с мамой ходили гулять в сад «Олимпия». Это название перешло к нему с довоенных времён. Мама говорила, что на этом месте раньше был кинотеатр, а сейчас там находилось заколоченное здание, напоминавшее шайбу. Около входа в сад продавали цветные раскидайчики на резинке, которые прыгали в разные стороны, а внутри у них оказывается были опилки. Современная игрушка йо-йо, «отдыхает» по сравнению с этими раскидайчиками! Иногда мне покупали глиняных птичек с яркими хвостиками из настоящих пёрышек, но они часто разбивались. Там же были и складные веера из гофрированной бумаги, которые почему-то назывались китайскими. Но самой большой и несбыточной мечтой были «сосульки»! Эти ярко-малиновые звёзды, пистолеты и петушки на палочке, продавали женщины в ярких платках. Мне они никогда не доставались. Это отрава, говорила мама. А мне так хотелось их полизать и погрызть!
Ещё одна несбыточная мечта моего детства – это розовое капроновое платье! На новогодней ёлке я его увидела на одной девочке. Свет померк в моих глазах! Это наряд принцессы! Оно было светло-розовым, почти не гнулось, на шёлковой подкладке, А в центре лифа была капроновая роза, отдалённо напоминающая скрученный пожарный шланг. Я умоляла маму купить мне такое же, но она ссылалась на отсутствие денег. Мечты разбились, как новогодний шарик!
Кстати, чуть позже, я узнала, что такое платье горит за две минуты, если на него попадёт искра от новогодней свечки или бенгальского огня.
С бабушкой мы часто ходили в продуктовый магазин на набережной Обводного канала. Там у меня был любимый отдел-рыбный. В большом мраморном аквариуме плавали живые рыбы. Иногда продавец ловил их сачком для покупателей. Я могла часами наблюдать за неспешной жизнью карпов, сомов, окуней, пока бабушка отоваривалась в других отделах. Однажды, по случаю какого-то праздника, она купила живого огромного сома и принесла его домой. Он прожил у нас два дня в тазу, где я его подкармливала булкой. А из моей семьи никто не решался его убить. И только сосед дядя Боря прикончил его молотком по голове, после выпитой рюмки водки, чем вызвал у меня море слёз. Растягай с рыбой мы съесть не смогли и разделили его между соседями.
Овощной отдел в нашем магазине тоже представлял для меня определённый интерес. Там находился странный агрегат, по которому двигалась картошка. Продавщица в перчатках нажимала на кнопку и из недр магазина, по резиновой ленте двигалась картошка. Потом она бросала плоскую гирю на весы, нажимала на рычаг и… как из пасти дракона, в сетку сыпалась картошка, которая иногда выскакивала мимо сетки. Завораживающее зрелище! А ещё мне очень хотелось иметь железную кружку с носиком из которой разливали подсолнечное масло в бутылки или банки. Масло вкусно пахло семечками и в нём долго сохранялись пузырики.
Около нашего магазина часто останавливался точильщик ножей. Он носил странную конструкцию на плече, а сняв её, нажимал на педаль и точильный круг начинал крутиться, разбрасывая в разные стороны брызги искр. Вокруг него сразу собирались дети, а взрослые бежали домой, кто за ножами, а кто за ножницами. Потом из магазина неспешно выходил мясник, неся в руках ножи и топорики. Мы его немного побаивались, он напоминал людоеда из сказок- толстый, усатый, с большими волосатыми руками и фартук у него был в крови.
С мамой мы часто ходили на Сенной рынок, где покупали в эмалированный бидон квашенную капусту. Но до этого мы проходили все прилавки и пробовали капусту на вкус. Тазиков с капустой было очень много: с яблоками, с клюквой, с тмином и с сахаром. Мне всегда хотелось с сахаром, но мама говорила, что я и дома могу её подсластить. А ещё там были маленькие солёные огурчики, маринованный чеснок, черемша и зелёные помидорчики. И всё можно было попробовать. Иногда на рынке мама покупала мне деревянные игрушки, расписанные народными мастерами. Грибочки-копилки, птички-свистульки, ложки и бочоночки долго стояли у нас на полке в кухне. Капуста в бидоне быстро исчезала, наверное ещё и потому, что нажимая кулаком на неё, я жадно пила сок, который поднимался со дна.
Недалеко от Сенного рынка, на Московском проспекте, находился мой любимый магазин. Ярко- розовая неоновая роза и надпись: «Кондитерская» притягивала, как магнитом и маму, и бабушку, не говоря про меня. Мы никогда не уходили из неё без покупок. Магазин был сказочный! Внутри обит деревянными панелями, стеклянные прилавки ломились от вкусностей и их названия завораживали: рахат- лукум, козинаки, бухарская обсыпка… И над всем этим великолепием стояли продавщицы в накрахмаленных халатах с белыми резными кокошничками. В жестяных банках продавалась халва и монпасье, в стеклянных вазочках зефир в шоколаде, ароматные коврижки с запахом корицы и пирожные с воздушными сливками. Торты разных размеров и цветов, но чаще всего мы покупали маленький тортик с жёлтой розочкой и кусочком марципана в середине, особенно когда шли в гости. На семейные праздники у нас на столе был вафельный торт «Полярный», с изображением белого медведя или звезды, но всё равно было очень вкусно. Иногда в красной коробке мы покупали  печенье «Красная Москва», там были печенюшки разных форм. У нашей соседки тёти Шуры, кстати тоже была коробка с набором «Красная Москва», но это было уже парфюмерное чудо и предмет моей зависти на долгие годы. Коробка открывалась на шёлковых ленточках, а внутри находились флаконы из матового стекла, изображающие башни московского Кремля и всё это покоилось на белом бархате!  Так хотелось иметь такое богатство.
Самой большой достопримечательностью нашего района был Фрунзенский универмаг. Он занимал почти квартал и поражал своей грандиозностью и монолитом. Пример «сталинского ампира» впечатляет до сих пор, но внешний масштаб закрыт дурацкими банерами с рекламой итальянской мебели и сотовой связи. Судя по всему, не даётся  этот «мастадонт» советской эпохи современным инвесторам! Входные дубовые двери, широкая мраморная лестница с деревянными перилами и фигурными балясинами, огромные люстры (может и хрустальные) и три этажа различных отделов, начиная от косметики, кончая коврами, на которые надо было записываться.
В моей памяти он навсегда останется, как уникальный объект «счастливой, советской жизни».
А ещё рядом с ним, почти в притык находилась пышечная, где в горячее масло прыгали белые кусочки теста, превращаясь в румяные
пышки, которые посыпали из ситечка сахарной пудрой!
Были у меня и «нелюбимости». Первой «нелюбимостью» был лифчик на пуговицах. Большой мукой было для меня в детстве одевать этот лифчик и пристёгивать к нему коричневые хлопчатобумажные чулки. Они часто перекручивались, сползали, отстёгивались, пуговицы отрывались в самый неподходящий момент. А ведь поверх их надо было ещё одеть фланелевые штаны на резинке. Очень долгое одевание перед походом в садик тоже было «нелюбиммостью».  Шапка, платок под неё, колючие рейтузы, шарф и валенки с галошами, которые с трудом одевались… Кошмар! Детский сад- это отдельная история: я его не любила всем своим сердцем. Мы туда приходили рано, так как маме надо было на работу в другой конец. Раздеваясь около своего шкафчика с вишенкой на дверце, я путалась в носках, галошах,  в  общем всё в обратном порядке. С трудом одевала войлочные тапочки на резинках, чтобы не сваливались, одевала передничек и шла завтракать. На столе всегда стояла чуть тёплая каша с плёнкой и чашка с какао, покрытая пенкой. Эти плёнки и пенки вызывали почти рвотный рефлекс. Наша воспитательница, с высокой причёской, которая почему-то называлась «халой» и яркими губами, почти силой заставляла нас съесть несколько ложек. Ей не всегда это удавалось, и она ставила перед родителями свой вердикт: «У вашего ребёнка глисты!» Бедные родители таскали своих детей по врачам, сдавая большое количество анализов  и справок для детского сада.               
В десять часов утра нас всех вели в туалетную комнату и младшую группу сажали на горшки, вне зависимости от желания. Мы иногда минут двадцать сидели на них безрезультатно и вставали с ярко-красными кругами на попе. Горшки были почему-то пронумерованы
К «нелюбимостям» относился и приём рыбьего жира, которым меня подчивала бабушка весной и осенью. Запах от него был тошнотворный и в качестве бонуса мне давали его закусить хлебом с солью. Пенка в молоке, варёный лук в супе и долька чеснока не прибавляла мне радости.
Я не очень любил, когда на детские праздники приходило много взрослых и мало детей. Каждый пришедший родственник подходил к дверному косяку, где мерили мой рост и говорил о том, как я выросла. Потом все садились за стол, ели, пили, разговаривали, а расслабившись просили меня рассказать стихотворение,  или спеть песенку. Я была послушным ребёнком и выполняла их просьбу. Про детей за столом быстро забывали, и мы с двоюродными сёстрами забирались под стол, где тихонько ковыряли дырки в паркете или рисовали рожицы в «Блокноте агитатора», а потом их складывали в гармошку. Когда про нас окончательно забывали, мы выходили в общий коридор и играли там в прятки и пятнашки. Спрятаться можно было хорошо так как коридор был длинным и у каждой комнаты висели шубы, плащи, пальто, а ещё там было много закоулков. Как только праздник для нас становился интересным, взрослые вдруг начинали собираться домой. Мы дружно ревели в голос и просили ещё чуть-чуть остаться. Не помогало.
Самым любимым праздником был Новый год. Мы ходили покупать ёлку и мандарины. Украшали комнату и ёлку игрушками, вырезали из фольги снежинки и рисовали зубной пастой на окнах зимние узоры. Я долго верила в Деда Мороза, а для исполнения желаний открывал форточку, в которую шептала что я хочу получить в подарок. Было настоящим чудом, когда утром 1-го января я находила под ёлкой, рядом с ватным Дедом Морозом именно то, о чём я его просила. Сказка закончилась в третьем классе – я попросила в подарок платье для фигурного катанья у Деда Мороза, а мама сказала, что у него нет денег… Сказка исчезла.
К школе моя семья готовилась основательно. В середине лета мне купили ранец, коричневую школьную форму, карандаши, ручку, пластилин, чернила, краски, ластик и атласные ленты для косичек. Я была счастлива и несколько раз мерила форму перед зеркалом. Позже докупили передники – чёрный, на каждый день и белый- на праздники. С лентами я позже намучилась, их надо было гладить каждый день, зато, когда появились капроновые, я их просто наматывала на батарею. Мама сшила мне нарукавники и мешочек для обуви, который затягивался шнурком. Им было очень удобно драться на перемене или после уроков, почти как раскидаем на резинке.
В школе всё было в новинку. У нас были прописи, где надо было рисовать палочки, а позже буквы, но под определённым наклоном. Был букварь с картинками, были кружочки и квадратики, которые нам в 1-м классе заменяли отметки. Да много всего было интересного. У меня, например, был деревянный пенал, в котором находились ручка, карандаш и ластик. Он так здорово тарахтел. Поршневая ручка стала сразу «нелюбимостью». Фиолетовые чернила из стеклянной бутылочки набирались в неё не всегда удачно, оставляя следы на пальцах, переднике, столе и тетрадях. Чернила плохо отстировались и оттирались. Ещё у меня была перочистка, об которую вытиралось перо ручки, чтобы не было клякс, но они всё равно появлялись где хотели. Позже, в классе третьем, мама научила меня их срезать кончиком бритвы.
В школьной столовой нас кормили завтраками бесплатно. Больше никогда в жизни я не ела таких вкусных сарделек! Когда их кусаешь – из них брызгал сок на подбородок и кожура приятно хрустела. А ещё выдавали маленькие булочки с изюмом и треугольничек молока.
В классе нас рассадили по половому признаку- мальчик, девочка; девочка, мальчик. Так я оказалась за третьей партой в среднем ряду с Толиком Кумайгородским. Он был озорным очкариком, с короткой чёлкой и всё время хихикал на уроках, чем меня страшно раздражал.  Я систематически била его по голове своим деревянным пеналом по голове – звук был потрясающий! Мы с ним всё время ссорились, вернее я его ругала, за то, что он у меня списывал, а он только хихикал или улыбался, корча рожи. И однажды я его ударила на перемене мешочком из под обуви, а он упал и закрыл глаза. Я испугалась и побежала в класс к учительнице, сообщать, что я его убила. Никогда в жизни я не видела, как меняется цвет лица у человека! Мы выскочили в коридор и подбежали к Толику, а он открыл глаза и засмеялся. Пошутил он оказывается! Наших родителей вызвали в школу… Было стыдно и обидно до слёз.
Толик отомстил мне не сразу. Когда меня вызвали отвечать урок с места, он воткнул мне в ногу циркуль, который почему-то назывался «козьей ножкой», я дико заорала. «Это было отравленное копьё!» - прошептал Толик и опять захихикал. После этого нас рассадили.
В нашей школе было много бесплатных кружков и как писала советская поэтесса: « драм кружок, кружок по фото, мне ещё и петь охота…» Я и записалась в кружок по пению и на художественную гимнастику. Для гимнастики мама сшила мне чёрные сатиновые трусы на резинке и купила двухметровую шёлковую ленту голубого цвета, которую прикрепили на палочку.  Она так красиво летала и извивалась, что я себя чувствовала мастером спорта по художественной гимнастике! А в хоре мы разучивали песни в основном, патриотического содержания: « Орлёнок», «Взвейтесь с кострами…», «Буквами большими, на шелку  знамён, мы напишем имя, лучше всех имён- все мы знаем Ленина, все мы помним Ленина, на него похожего вырасти хотим…» и случайно попавшего в репертуар «Сурка».
В общем в школе мне было интересно, там было чем заняться!
Со второго класса в школу я ходила одна, без родителей и на шее на верёвочке у меня висел ключ от дома, чтобы я его не потеряла. Каждое утро мы небольшой стайкой с одноклассницами выходили из дома в одно и то же время, в 8 утра. Не спеша шли в школу, «обрастая» по пути девочками и мальчиками из нашего класса. У нас был «Б» класс и с «А-шками» мы не дружили. Шли мимо хлебозавода, от которого всегда так вкусно пахло сдобой, мимо плодово-ягодного завода, мимо дома, который называли « Порт- Артур» - бывший доходный дом для участников и их семей в русско-японской войне, а ныне заводское общежитие, мимо стадиона и маленького садика с тепловой трубой по середине. За это время мы успевали обсудить все новости и решить, кто с кем дружит, а кто с кем- нет. После школы мы гуляли во дворе, играя в классики, где битой была железная баночка из-под гуталина, набитая песком или устанавливали «рекорды» в прыжках на скакалке или крутя хала-хуп.
И вдруг как-то незаметно всё стало меняться в нашем детском мире. Среди взрослых всё чаше шли разговоры о переезде и новых отдельных квартирах, где есть ванна и туалет. Слова Купчино, Ульянка, Гражданка, напоминали название деревень, хотя были новыми районами нашего города и туда засобирались жители нашего дома и мои одноклассники. Мы иногда ездили в гости к новосёлам, но со временем всё реже и реже. Дорога занимала почти половину дня, да и дел постепенно становилось всё больше. А потом и нашей семье дали отдельную квартиру на обдуваемом со всех сторон Васильевском острове. Рядом был Финский залив и река Смоленка, с  проржавевшем кораблём на песчаной косе. Была художественная школа, куда я поступила, были новые друзья и новые соседи по лестнечной клетке  и парадному подъезду… Но это, как говорит актёр Каневский, совсем другая история.