Србска ракия из кральева

  Выражение "пить горькую" к ракии не подходит. Ее пьют не с горя, как русские водку. Не покупают на последние гроши: в магазинах фирменная ракия стоит очень дорого -- почти как шотландское виски. Поэтому пьют в основном "домачу" (домашнюю ракию), приготовленную кустарным способом. Но об этом ниже. Кроме того, в любом уважающем себя доме хозяева имеют запас ракии для празднования дня семейного святого -- "крестной славы" -- и просто на всякий случай.

      Здесь не принято бежать в магазин, когда гость уже на пороге. Только случайно оказавшийся в Сербии человек удивится, если ему подарят заткнутую "пыжом" или кукурузной кочерыжкой бутыль с написанной от руки этикеткой. Это -- знак особого расположения, самый дорогой сувенир, потому что дарящий вложил него всю свою душу.

      

      Ведь для ракии нужны отборные фрукты -- груша, абрикос, слива, айва. Значит, нужен свой сад. Нужны знание и мастерство, чтобы зрелые плоды в меру перебродили. Нужно время и терпение для сложного процесса их перегонки, фильтрации, доведения до нужной кондиции. И каждый мастер расскажет вам целую притчу о произведении искусства, сотворенном им, отчего любая бутыль ракии приобретает свою индивидуальность, отражая вкус и характер ее хозяина.

     По ряду причин мое отношение к ракии субъективно. Ведь запоминаешь не то, что пил, а с кем, где и при каких обстоятельствах. Моя работа в Сербии пришлась на годы лихолетья -- с 1996 по 2001-й, когда в стране происходили революции, разгорелся косовский кризис, завершившийся натовскими бомбардировками. Сменился режим, сменилась власть, окончательно распалось бывшее государство Югославия.

      Но неизменной осталась вековая привычка сербского крестьянина возделывать землю и гордиться плодами своего труда. Только поэтому ни в один из кризисных годов в Сербии не переводились ни отборное мясо, ни фруктово-овощное изобилие, ни ракия. Мой отец, ветеран Великой Отечественной войны, гостивший у меня в Белграде после тех страшных дней, сказал: "Не знаю, что бы мы, русские, ели, если бы нас так бомбили". Что такое продуктовые карточки - сербы не ведают.

      Потому что никакие катаклизмы не могут деморализовать трудолюбивых крестьян и их городских родственников, которые в патриархальном сербском обществе никогда не забывают собственных корней. Самая близкая моя подруга Драгица Лекович в этом смысле -- типичная белградка. Выросла она в родовом имении в Черногории, училась в столичном институте, здесь же, в Белграде, вышла замуж и стала городской жительницей. Ее отец был высокопоставленным офицером, симпатизировал Советскому Союзу, отстаивал идеи Коминформбюро, за что в годы ссоры Иосипа Броз Тито со Сталиным был сослан на Голый Оток. Так называлась каторжная тюрьма на одноименном острове в Адриатическом море.

    

      От отца Драгица унаследовала любовь к русским и дочку устроила учиться в школу при посольстве России в Белграде. Дети нас и подружили. А меня Драгица попросила крестить их с дочерью, потому что, по ее словам, всегда хотела иметь русскую сестру, но при коммунистическом режиме обряд крещения был под запретом.

      Когда натовцы сбросили на Белград первые бомбы, удары пришлись как раз по многоэтажному району Видиковац, где живет Драгица. Памятуя мою просьбу сообщать, где что происходит, она мне немедленно позвонила: "Удар был такой силы, что дом подпрыгнул и покачнулся, полетели вниз стекла, в округе взвыли все противоугонные устройства на машинах". В Видиковце натовцы пытались мощными бомбами пробить гору и добраться до бункера, в котором, по слухам, мог скрываться Слободан Милошевич. А дочь Драгицы Даринка в часы бомбежек рисовала плакаты, чтобы приветствовать прилетевшую в Белград из России на антинатовский концерт группу "На-на".

      Спускаться в бомбоубежище мать и дочь считали ниже своего достоинства. Православную Пасху подруга предложила отметить на природе. Только мы затеяли пикник -- воздушная тревога. "Прятаться не будем, пусть бомбят", -- объявила Драгица и достала бутыль темного стекла. "Этой ракии 15 лет, -- сказала она. -- в нашем имении после папиной смерти в саду остался богатый урожай слив. Я не могла позволить, чтобы он пропал. Сама понимаешь -- отцовскими руками выращен. Пришлось взять внеочередной отпуск. Я целый месяц пекла эту ракию -- жгла костер, носила ведрами воду для охлаждения аппарата. Этой ракией мы поминали отца. А потом я закопала несколько баллонов в землю, чтобы сохранить шливовицу до Даринкиной свадьбы. Но тут уж случай такой. Пусть отец на том свете знает, что мы перед натовцами не дрогнули. Живели!"

      Сербы, в отличие от русских, не приучены говорить тосты. Их заменяет короткая здравица "Живели!", что можно перевести как "Будем живы и здравы". Тем, кто хорошо знаком с русской классикой, эта здравица должна быть памятна по роману Льва Толстого "Анна Каренина".

     В конце XIX века часть российского общества охватило чувство солидарности с сербами, восставшими против турецких захватчиков. "Геройство сербов и черногорцев, борющихся за великое дело, породило во всем народе желание помочь своим братьям уже не словом, а делом", -- писал Лев Толстой. Когда Вронский после смерти Анны отправлялся воевать в Сербию, толпа на Курском вокзале Москвы, провожая добровольцев, восклицала: "Живели!"

     Вот и мы с Драгицей, чокаясь под отдаленные удары бомб, повторяли эту жизнеутверждающую здравицу, которая помогает сербам выстоять в любых испытаниях.

    

      В нашем журнале не так давно был напечатан очерк о возможном прототипе графа Алексея Вронского -- полковнике царской армии Николае Раевском. Он погиб в сражении с турками при освобождении Сербии от Оттоманского ига. На месте его гибели близ городка Горни Андровац сто лет назад была возведена церковь Святой Троицы. К празднованию этой даты бывший посол России в Югославии Валерий Егошкин несколько лет назад решил собрать средства для реставрации церкви Николая Раевского, как зовут ее сербы. На инициативу посла откликнулось министерство обороны Югославии.

      Когда договор был подписан, высокопоставленный сербский генерал пригласил участников акции отметить это событие. На столе, конечно же, появилась ракия. Она была в расписной коробке. Посмотрев на нее, я обнаружила на упаковке целую поэму некоего доморощенного автора. В ней говорилось, что глоток живительного напитка помогал сербским витязям бить турок на Косовом поле и поднимал партизан на схватку с фашистами. Ну прямо сталинские сто грамм! Вооружившись маникюрными ножницами, я принялась вырезать стихи с картонной коробки.

      Но генерал остановил меня словами, что такому искреннему ценителю сербской ракии он передаст отдельный презент. И действительно, на следующий день курьер из министерства обороны доставил мне на дом генеральский подарок. Жаль только, что летописи не сохранили свидетельства, ценил ли сербскую ракию полковник Николай Раевский. Думаю, что да.

     Героических историй про ракию столько же, сколько смешных. Потому что в конце концов ракия -- напиток веселья. Муж Драгициной сестры Радоман по примеру свояченицы тоже решил печь ракию. Поскольку сербы не говорят "гнать", "варить" или "готовить" ракию, а пользуются глаголом "печь", я тоже буду употреблять это слово.

      Так вот, Радоман как истинный черногорец, а черногорцы предпочитают ракию из винограда -- "лозу", решил закупить целый вагон спелых гроздьев. Печь так печь! Процесс продолжался несколько дней. Когда Радоман в конце концов вручил Драгице всего одну бутылку "лозы", она не могла скрыть разочарования: "И это от целого вагона винограда?" Тогда Радоман поведал ей драматическую историю про то, что цистерна, в которую он с друзьями сливал готовый продукт, оказалась дырявой, и за ночь вся ракия ушла в землю. Так до сих пор и остается загадкой -- быль это или на ходу придуманная легенда.

      Если из моих слов кто-то сделал вывод, что сербы или черногорцы -- великие пьяницы, тот ошибся. За пять лет пребывания в этой стране я разве что пару раз видела изрядно перебравших ракии мужчин. Культура пития здесь прививалась веками. Напиваться считается делом постыдным, недостойным настоящего серба. С рюмкой ракии и стаканом холодной воды или чашечкой кофе сербы могут сидеть за разговором часами. Опрокидывать рюмку в рот, как водку, не принято, можно только пригубить и до следующего глотка долго обсуждать вкус отведанного напитка.

    

      Сидели мы как-то в гостях у известной белградской журналистки. Хозяйка налила в маленькие стопочки ракию и по комнате поплыл нежный аромат цветущей груши. Напиток принес заместитель главного редактора столичной газеты "Вечерние новости" Миролюб. Восхищенные отзывы не заставили себя ждать. Польщенный автор напитка рассказал, что столь тонкого вкуса ракию можно испечь только из особого сорта мелкой груши "июньская красавица". Так вот Миролюб, живя в особняке в центре Белграда, умудрился развести в саду этот редкий сорт груши, чтобы радовать друзей. Экспериментирует он и с другими фруктами, выдерживая в подвале бутыли по 10-12 лет. Такое вот у столичного интеллигента хобби.

      Как-то, только приехав в Сербию, мы с мужем сидели в загородном ресторанчике. Привлекло внимание, что его стены увешаны картинами, на которых запечатлены бытовые сценки выпекания ракии. Вот несколько мужчин, расположившись у костра, дегустируют "первач". А вот крестьянка подносит им ведро воды. И так на всех картинах -- какие-то фрагменты технологической цепочки по изготовлению душистого напитка. "Разве нет в Сербии государственной монополии на производство алкоголя?", -- спросили мы у официанта. "Нет и никогда не было", -- с гордостью ответил он.

     Может быть, поэтому государство с его сетью комбинатов по производству ракии не может соперничать с той самой, "домачей", о которой я рассказываю. Хотя и в магазинах можно купить хорошую грушевую "Вильямовку" или сливовую "Желтую осу". Но, во-первых, с таким продуктом не будут связаны семейные предания. А во-вторых, как я уже говорила, магазинная ракия стоит дорого.

      Самый экзотичный сувенир из Сербии - это бутылка ракии с запечатанной в ней целой грушей. Промышленным способом такое чудо произвести несложно: просто дно у бытылки отвинчивается и туда помещается плод. Это "ноу-хау" заимствовано у сербских монахов, только те прибегали к более хлопотному способу: надевали пустую бутылку на ветку с завязью груши, и, когда она вызревала внутри сосуда, заполняли емкость ракией и закупоривали. Монастырская ракия вкусна вдвойне, потому что приготовлена по рецептам предков, а трапеза в церковных стенах придает напитку особый колорит. Это ощущение я испытала в древнем сербском монастыре Грачаница в Косово.

    

      Туда мы с группой журналистов отправились по окончании бомбардировок. Руководство миротворческой миссии НАТО хотело продемонстрировать прессе, что интересы сербского меньшинства в Косово защищаются, а сербские памятники культуры -- средневековые церкви и монастыри -- находятся под надежной охраной. Но мы стали свидетелями обратной картины. Пользуясь поддержкой союзников по альянсу, косовские албанцы заставили славянское меньшинство бросить свои дома и бежать в Сербию, а православные святыни нещадно сжигались и взрывались. Патриарх Сербской православной церкви Павле издал альбом "Распятое Косово", в которой представлены фотографии сотен разрушенных монастырей. Грачаница уцелела чудом, потому что этот монастырь XIV века занесен ЮНЕСКО в список памятников культуры человечества и после окончания бомбардировок находился под усиленной охраной миротворцев.

     Нас тронуло, что сопровождавшие журналистов на бронетранспортерах итальянские карабинеры, будучи католиками, проявили уважение к православной вере. В храм вошли, перекрестясь и оставив оружие перед входом. Вместе с нами они почтительно слушали рассказ монаха о том, почему на ликах святых на иконостасе нет глаз. Это турецкие завоеватели, не сумев уничтожить все фрески, выкалывали святым глаза. То, что не довершили турки, пытаются уничтожить косовские албанцы, рассказывал монах.

      А потом нас провели в трапезную, и настоятель храма налил гостям по чаше ракии из монастырских подвалов. И мы восприняли этот ритуал как символ стойкости монахов, которые ни при каких обстоятельствах не покидают свою обитель и не изменяют обычаю гостеприимства. Уже в другом монастыре -- черногорском Остроге святая сестра Василиса спросила русских гостей, по какому ритуалу угощать нас монастырской ракией -- по коммунистическому или по православному? "А в чем разница?" -- слегка опешили мы. Монахиня объяснила, что по коммунистическому ритуалу сначала угощают дам, а по православному -- мужчин. Признаться, не помню, на чем мы остановились. Уж больна крепка была ракия и высота головокружительная: монастырь возвышается на 1700 метров над уровнем моря. К слову, там мы и крестили Драгицу.

    

      Из всего вышесказанного следует, что сербский народ делится на две половины: на тех, кто живет в городских квартирах и не может печь ракию, и тех, у кого дом всегда полная чаша. Не знаю, каким напитком она должна быть наполнена согласно русской пословице, но в Сербии -- уж точно ракией, чем же еще? Впрочем, в Сербии бывают периоды полного "национального примирения" на этой почве. Они приходятся на празднование дней семейного святого. Обычай славить домашнего покровителя -- Святого Николая, Михаила Архангела, Георгия Победоносца -- уходит корнями в средние века, когда Сербия находилась под игом Османской империи. Завоеватели-турки запрещали сербам собираться вместе, но во избежание вспышек недовольства делали исключение только для праздника семейного святого, на который можно было позвать родственников, друзей и соседей.

      С тех пор и появилась пословица, что в день семейного святого - "крестной славы" - пол-Сербии накрывает столы, а другая половина идет в гости. Это главный праздник в любом доме. Тут уж поистине все, что есть в печи, на стол мечи. Хозяйки за два-три дня до застолья заготавливают на рынках снедь, жарят поросят и барашков, готовят выпечку, режут салаты. Ну а дело хозяина, который по обычаю предков не должен даже присаживаться за стол, - стоя потчевать гостей ракией, расхваливая ее на все лады и рассказывая, из какого края и каким родственником она передана.

     Дело в том, что каждая сербская провинция славится собственным сортом ракии. Центральная часть Сербии - Шумадия с главным городом Чачак специализируется на шливовице - ракии из слив. Этот плод в простонародье зовут "коштуницей" - косточковой культурой. Еще и поэтому недавний президент Югославии Воислав Коштуница пользовался среди сербов особой любовью. Свой, мол, - косточка от косточки. Он и родился в селе Коштуница, под Чачаком.

     Высокогорная Черногория садами похвастаться не может, поэтому в ней популярна виноградная ракия. А поскольку черногорцы считают себя "сербами со знаком качества", то их "лоза" в промышленной расфасовке называется "Круна" - корона, словом, верх совершенства. Но самые мягкие на вкус и душистые сорта ракии - это грушевая и абрикосовая. Их, как правило, пекут для самых дорогих гостей. При самом процессе, увы, не присутствовала -- не довелось, но могу воспроизвести всю картину в антураже. Журналист Мичо позвал нас с мужем в гости в город Зренянин, в родительский дом. Город городом, но жизнь там вполне деревенская. Свой особняк с приусадебным участком. За загородкой ходят куры. В огороде -- шпалеры винограда, помидоры с огурцами. А в тенистом дворе -- раскидистый абрикос, не очень, впрочем, старый.

      Климат, что и говорить, сербам достался божественный. Как и плодородная земля. Я сама осенью просто так, из интереса, купила на сельскохозяйственной ярмарке саженец абрикоса и посадила в Белграде за домом. Следующей же весной деревце обильно зацвело, а к июлю дало целую миску румяных плодов. Повторила эксперимент на даче в Подмосковье -- замерзло деревце, торчит из земли лишь сухая хворостина. Вот и Драгица, побывав у меня на даче, все удивлялась: "Что-то у вас одна картошка да сорняки, а где же фрукты?" Плохо у нас с этим, Драгица. Яблоки разве что иногда родятся, да и те червивые. А может, с трудолюбием у нас нелады. Но вернемся под абрикосовое дерево в Зренянин.

    

      Мичо растопил рядом с ним мангал, положил на решетку куски свинины, налил себе рюмочку, закурил: "С этого дерева я собрал 15 ведер абрикосов. Получилась приличная фляга ракии. Пробуйте. Своя, домача". Домашняя то есть. Графин мы распробовали очень быстро, тут и мясо подоспело. А на остывающие угли Мичо бросил спелую паприку - огромные стручки сладкого красного перца. Печеная паприка - это чисто сербский специалитет. Более экзотичного ужина - во дворике под абрикосовым деревом, которое подарило нам дивную ракию, - я не припомню.

      Надо ли говорить, что на даче в Подмосковье я попыталась воспроизвести атмосферу этого сербского дворика. Про неудавшийся эксперимент с абрикосовым деревцем уже рассказала. Но вот сербский мангал, который у них называется "роштиль", мы с мужем соорудили. Мясо на нем получается не хуже, чем у Мичо, правда, запивать его приходится не ракией, а водкой Но уж когда друзья с оказией привозят из Белграда ракию - ностальгия по Сербии разгорается с новой силой. По такому случаю обязательно приглашаем в гости тех, с кем работа познакомила в Сербии.

      Доктор исторических наук Елена Гуськова, всю сознательную жизнь посвятившая изучению Балкан, отдала дань и кулинарному опыту южных славян. Как заправски готовит она копченые сербские колбаски - пальчики оближешь! И вот за нашим дачным мангалом Елена Юрьевна с академическим видом рассказывает, как звонила она недавно мужу из Сербии, где была на международной конференции: "Саша, нам раздали столько книг, что подаренную друзьями ракию придется оставить в Белграде до следующего приезда, иначе в самолете будет перегруз". "Нет уж, ты лучше свои книги оставь до следующего приезда", -- ответил муж ученой дамы, успевший приобщиться к сербскому колориту..

      А когда мы с мужем подарили бутылку "Вильямовки" космонавту Юрию Батурину, он, отведав ее, произнес: "Хороша "Шекспировка". Батурин, будучи помощником по национальной безопасности у первого президента России, немало помогал сербам в годы югославских кризисов. А все потому, что в юности изучал сербский язык и проникся уважением к этому воинственному, гордому и стойкому народу.

      Ракия долго не могла не найти своего сказителя. Им оказался классик современной сербской литературы Момо Капор. Недавно он издал роман "Ивана", в котором ракия является чуть ли не главным действующим лицом. "Народы различаются не по нациям, а по тому, что они пьют", -- утверждает Капор. А ракия сполна вобрала в себя сербский дух. "Если бы христианство придумали сербы, они бы вместо красного вина причащались ракией", -- шутит автор. Иронизирует он и над русскими, у которых популярнее водки только чай, который пьют каждый день. Сербы же чай не пьют вообще, разве что как лекарство от простуды. Зато они изобрели его аналог -- "Шумадийский чай". Это не что иное как горячая ракия со жженым сахаром. Очень согревает. Приводит Капор и импровизированную молитву монахов в монастыре Гомейницы, которые пекут ракию под причитание: "Если бы вся великая православная Русь напилась нашей ракии, которая придает сил и крепости, завоевала бы она семь царств.."

      Момо Капор утверждает, что в истории Сербии не было ни одного важного деятеля, который на коне или в кабинете, рядом с оружием и письменным прибором не держал бы флягу шливовицы. Карагеоргий князь Милош, по его словам, ничего, кроме ракии, не пил. На последней перед расстрелом фотографии времен Второй мировой войны вождь сербских четников-монархистов -- генерал Драже Михайлович снят в тюремной камере с флягой ракии. Дальше, по словам автора, Сербия дала крен на Запад, потому что недавний ее президент предпочитал пить виски. Не знаю, насколько справедлив этот намек на Слободана Милошевича. Во всяком случае, его близкий соратник, работающий в Москве бизнесмен, рассказал мне однажды, как пришел в полдень на прием к президенту Сербии и на вопрос, что будешь пить, неосторожно ответил: "Чай". Милошевич рассердился: "Ты не в России, а дома. Будем пить ракию".

      К вину Момо Капор относится снисходительно и приводит в книге сербскую пословицу: "Вину нужен слуга, а ракии -- господин". Почему? Потому что за виноградником надо денно и нощно ухаживать, а сливы родятся сами по себе. Да и что может понести в подарок врачу, полицейскому, судье, леснику сербский крестьянин? Конечно, бутыль ракии.

     Капор не был бы признанным классиком, если бы свои размышления о ракии не облек в захватывающий сюжет романа "Ивана". Его героиня, чемпионка Югославии по стрельбе, была инструктором в армии боснийских сербов. Этот этап межэтнической войны на Балканах Капор знает по личному опыту. По слухам, он и сам воевал в окопах под Сараево в месте с российским добровольцем писателем Эдуардом Лимоновым. Но предпочитает говорить, что был всего лишь военным репортером.

      Когда Сараево по Дейтонским соглашениям 1995 года было признано столицей мусульманско-хорватской Федерации в составе Боснии и Герцеговины, сербы были изгнаны из своих домов. Беженкой оказалась и Ивана. Ее муж погиб в Сараево. В Сербии, в селе под выразительным названием "Шливово" она получила в наследство имение умершего деда -- известного на всю республику мастера по производству ракии. Иване ничего не остается в жизни, как продолжить дело предков. И всего через три года ее ракия "Слезы Иваны" получает высшую национальную награду.

      И снова героиню настигает война - бомбардировки НАТО. В ее сливовом саду разместилась зенитная батерея сербской армии. Тремя ракетами натовцы уничтожают и зенитную установку вместе с солдатами, и дом Иваны. А она под взрывами рожает сына, которого из-за отсутствия воды омывает ракией. Одой звучат в финале слова Капора о том, что с ракией в Сербии рождаются и умирают. С нею провожают в дорогу, в армию и на войну. С нею встречают с войны, чтобы снова возделывать сады, растить детей и беречь свою землю.

   ***