По следам Короткевича. Рождественская ночь

 Начало см.  http://www.proza.ru/2016/12/16/1011               

                В поисках вдохновения Нина Петровна ходила по комнате… Надо бы написать: «из одного угла в другой», но так не получалось. Углы в маленькой комнате заставлены мебелью, поэтому приходилось ходить из комнаты на кухню, тем более, что в духовке стоял пирог, за которым нужно было присматривать.
                Нине Петровне хотелось придумать какую-нибудь гениальную первую фразу, чтобы дальше рассказ сам начал наматываться на эту фразу, как на катушку, но фраза упорно не желала приходить в голову. Где уж там она задержалась, бог знает: в конце концов, писателей много, а гениальные фразы – по пальцам пересчитать можно. Пожалуй, лучше пока заняться чем-нибудь более полезным: полить цветы, вытереть пыль… Нина Петровна провела пальцем по полке, определяя наличие пыли: нет, еще не накопилась. Это и понятно, она же вытерла ее полчаса назад. Короткевич, между прочим, всегда садился работать в чистой белой рубашке, словно на свидание шел. А рубашку-то, наверное, жена стирала и гладила. Так, надо и мужу рубашку погладить, пусть Рита с Олегом сами придумают, чем заняться.

                Ну, конечно, они целовались. А что еще могут придумать влюбленные, предоставленные самим себе на деревенской улочке?
                Нет-нет, ребята, это в первой части у нас был любовный роман, а сейчас просто рассказ.

- Пойдем, - Рита, послушная воле автора, попыталась освободиться из рук Олега, - на нас смотрят.
- Во-первых, на улице ни одного человека, во-вторых, пусть смотрят, я уже целую неделю твой муж, - засмеялся Олег, - забыла?
- Не забыла. В деревне нет секретов: за каждым окошком – люди. А то, что муж – еще более подозрительно, где это видано, чтобы муж на улице жену целовал?
- Ладно, пошли замок смотреть: давно обещала. 

                На деревенских улицах снег, съеденный туманом, безжалостно разъезженный колесами машин да растоптанный прохожими, превратился в грязно-серые островки между домами; лишь возле замка он лежал нетронутый, словно природа как реставратор закутала то, что еще осталось от замка белой пленкой, прикрывая грязь и не давая подойти слишком близко.
                Две полуразрушенные башни и часть восточного крыла – все что осталось от былого величия замка, который архитекторы того времени называли «Каменным цветком». Да и как было еще назвать трехэтажный замок с четырьмя угловыми башнями и двумя на северной и южной стенах, с множеством комнат, печами, украшенными геральдическими изразцами, мраморными каминами на столбиках и огромными подвалами.
 
 - Как Короткевич описывает явившийся перед ним замок? Повтори, пожалуйста, - глаза Олега смеялись.
Рита вытащила из рюкзака затрепанную книгу, полистав, нашла: «Які злавесны, пачварны замак! І не на ўзгорку, не наводдаль, каб чалавек паспеў неяк падрыхтавацца, а твар у твар, як нечаканы ўдар мяча».
- Какой зловещий, чудовищный замок! И не на холме, не поодаль, чтобы человек успел как-то подготовиться, а лицом к лицу, словно неожиданный удар меча, - перевел Олег. – Ты меня прости, пожалуйста, по-моему, то, что мы видим сейчас - больше похоже на единственный зуб, оставшийся во рту пациента. Надо бы вырвать к чертям и делать протез, но жалко: раритет все-таки.
Покосился на девушку и, приобняв за плечи, дурашливо добавил:
- Ну, прости-прости, не секи буйну голову с плеч.
Рита пожала плечами:
- Короткевич говорил, что был в Гольшанах, писал под впечатлением увиденного, но роман - не фотография. Хотя история уж очень похожа.  И тайные захоронения, и неожиданно обедневший род.
- Здесь тоже кого-то тайно захоронили?   
- Не без того, - звонкий смех разнесся над спящим в снегах замком. – Молодой парень без титула и состояния влюбился в княжну Ганну–Гордиславу Гольшанскую. Знатному магнату тайные встречи дочки с безродным женихом не понравились, приказал он схватить несчастного юношу и замуровать в стене замка. С тех пор призрак Черного Монаха по ночам бродит и ищет княжну.
- Что же это за место такое, где всех замуровать норовят, - вздохнул Олег.
                Вечереет. Темно-красный кирпич замка становится черным, проемы окон наполняются зловещим сумраком, а очертания полукруглых арок размываются и кажется, вздрагивают под порывами ветра. Рита ежится: ветер пробирается и под куртку.
- Говорил: надень дубленку.
- Она длинная, я в ней на Ганну-Гордиславу похожа.
- И прекрасно. Ты - Гордислава, а я - кто там, у Короткевича? - Гремислав Валюжинич? Имена-то какие… Пойдем греться, воробушек.

                Вечер перед Рождеством – особенный. Кажется, и пахнет в деревне по-другому: еще бы, все хозяйки с утра пекут да кашеварят, и огни в окнах домов по-другому светят: в каждом лампочки на елках да свечи на праздничных столах отражаются.
- О, божачкі, - всплескивает руками круглолицая, дородная хозяйка дома, -  а я ўсё мяркую: каго мне пашле сёння Гасподзь*.
- Проходите, проходите, гость дорогой, - она слегка кланяется, нараспев выговаривая слова, – время вигилии** подошло, первая звезда засветила.
- Франтишка Петровна, это мой муж, - представляет Рита.
Хозяйка в ответ улыбается:
- Можно подумать, я не догадывалась, что к этому дело идет. Не зря ты его Белой Панне не отдала. Мойте руки, только вас и ждем.
 
                За столом, накрытым белоснежной, кажется, даже хрустящей скатертью - чисто выбритый и абсолютно трезвый «стары кавалер»*** Базильчик, его племянница Янина с женихом Генкой, Рита с Олегом. Уже обменялись кусочками оплатки**** пожелали друг другу счастья и процветания, простили грехи, если и были какие, а теперь все вместе пытаются рассказать Олегу о традициях празднования.
- За стол садятся с появлением первой звезды, - от глаз Франтишки Петровны лучиками расходятся морщинки, делая ее похожей на добрую крупную звезду, заглядывающую к ним в окно. – Считается, что должно быть двенадцать постных блюд…
Да что их считать - пересчитывать, вот же они: только что сваренные вареники с грибами исходят паром, ласкает взор кутья, заправленная медом, орехами, изюмом, запеченный карп выложен на блюде, а еще капуста тушеная, фасоль, пирожки с разной начинкой, кисель, оладьи…  Каждое блюдо обязательно надо попробовать.
- Под скатерть кладут пучок сена или соломы, - звенит колокольчиком Янина.
Как непослушные рыжие завитки Янины не укладываются ни в какую прическу, так и она сама с трудом сидит на месте, все порываясь что-то подать, принести.
 - Как символ яслей, в которых Христа нашли. А еще на этой соломе можно гадать: вытащишь, не глядя, крепкий колосок – быть свадьбе в новом году, а если невзрачный колосок попадется – такой и жених будет, беги от него без оглядки.
- Не волнуйся, Гена, - улыбается Франтишка Петровна, - у меня все колоски – как на подбор.
- А спиртного на вигилию – ни-ни, - хрипло басит Базильчик, - только после Литургии. Лишь узвар можно, по-вашему, компот из сухофруктов.
- Ну, это кто как, а некоторые и медовухой балуются, - хитро подмигивает Генка. Он похож на всех белорусов сразу: русоголовый, зеленоглазый, памяркоўны*****, но «вельмі ўпарты».*****
- И еще обязательно лишний прибор на стол ставят, для нежданного гостя.
- На пастэрку пойдете, молодые люди?
- Мы не католики, - смущается Олег.
- Это не важно. Просто побудьте вместе с людьми, праздник почувствуйте.

                Крохотные точки - звезды на черном небе кажутся продолжением украшения, словно кто-то развесил разноцветные лампочки не только у входа в костел, но сумел забросить гирлянду высоко в небо. 
                Во дворе костела - рождественский «вертеп»: Пресвятая дева Мария, Святой Иосиф, ясли, в которые после начала мессы ксендз положит Младенца Христа. 
                Гул голосов стихает. Молодой розовощекий настоятель Храма в смешных круглых очках обводит взглядом прихожан, застенчиво улыбается:
- Хрыстос нарадзіўся.
               
                Сладкая истома забирается в сердце оттого, что ты сегодня здесь, вместе с этими людьми. Такими хорошими в эту ночь, такими светлыми. Кажется, что такими они будут всегда, так внимательно вслушиваются в слова ксендза:
- Яму тады не хапіла месца і ён нарадзіўся ў хлеве, а сёння трэба падумаць аб тым, ці ёсць яму месца ў вашым доме. Калі ён пастукаецца ў вашы дзверы, ці пусціце вы яго?*******

В костеле не пройти: не только лавки, но и проходы заполнены, из соседних деревень приехал народ. Славят новорожденного Иисуса прихожане.

                Олег с Ритой, не дослушав мессу, вышли на улицу: сердца оказались слишком переполнены впечатлениями. Постояли, прислушиваясь к тишине и покою. Из открытых дверей храма падал яркий сноп света, доносились песнопения, а по небу на фоне посеребренных луной облаков медленно проплыла фигура монаха в черном одеянии и скрылась среди черных ветвей деревьев.

                Рита больно сжала руку Олега:
- Ты видел? Или я одна?
- Нет, я тоже видел, - неуверенно предположил, - может, опять чьи-то шутки.
- Думаешь?

                Гениальная фраза, так долго где-то крутившаяся, все-таки забрела в голову к Нине Петровне. Отставив приготовление ужина, Нина Петровна побежала к компьютеру, опустила руки на клавиатуру и с удивлением обнаружила на экране монитора: «Все смешалось в доме Гольшанских». Н-да… Причем здесь Лев Николаевич? Правда, для многих белорусов Короткевич почти такая же глыба, как Толстой. Что там дальше?
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему» …

                Несчастье в семье Гольшанских звалось Ганна – Гордислава. Вот она ураганом прошествовала в кабинет отца по анфиладе комнат, подолом платья сметая все на своем пути:
- Отец, как понимать это? Что за нелепые слухи о каком-то возлюбленном, которого ты якобы где-то замуровал? Тебе ли не знать: я чиста как вода в Гольшанке.
- Конечно, дорогая, - про себя князь Гольшанский подумал, что в Гольшанке хватает омутов, но высказать это вслух не решился.
На стенах кабинета – живописные полотна лучших мастеров, гобелены и коллекционное оружие, окна во внутренний двор украшены витражами из толстого стекла, на мраморном столике – отливают бронзой подсвечники, на потолке – лепные розетки с орнаментом, декоративные карнизы.
- Мало того, что разлюбезный дядюшка Витовт выбрал в жены польскому королю, своему кузену, эту никчемную Соньку, причем преступив правило, что первой должна выходить замуж старшая дочь, так теперь и ты туда же: решил на весь свет меня обесчестить.
- Ох, дочу, что же здесь бесчестного? Для тебя стараюсь. Слыхала мудрость: «Плохой сват сватается – хорошему путь застилает». Поговорит народ, да и вспомнят, что тут вот, в замке, красавица на выданье, - льстиво улыбается дочке князь, на всякий случай отставляя подсвечники подальше: у Гордиславы тяжелая рука и меткий глаз.
- Не мог замуровать богатого и родовитого?
- С какой же стати богатого да родовитого замуровывать? Все скажут, что я - дурак. А так -
са-мо-дур… Корень в словах один, а слова разные…

                Олег с утра пораньше вышел на улицу, до рези в глазах, вглядывался в небо, пытаясь представить себе, что именно могло напомнить им с Ритой силуэт монаха. Ничего не придумав, вернулся в дом, попросил:
- Воробушек, расскажи все, что знаешь о Гольшанских.
- Не так много. Впервые князь Альгимунт Гольшанский упоминается в летописях в конце XIV века. Дочь его Ульяна - третья жена великого князя Витовта, а сын Иван - ближайший друг и помощник. Род был богатым, влиятельным. Мужчины рода занимали важные государственные должности, среди женщин всех превзошла Софья Ольшанская – королева Польши, жена Ягайло. До Софьи Ягайло был женат трижды, подрастали две дочери, но король хотел сына, вот и попросил семидесятилетний Ягайло своего кузена Витовта подыскать жену из бывших соотечественниц – литвинку или русинку. Витовт нашел шестнадцатилетнюю Софью, внучку Ивана Гольшанского. Злые языки историков утверждают, что Витовт втайне надеялся: король в виду почтенного возраста не оставит потомков, и польский трон займет он сам. Просчитался: Софья родила трех сыновей.
Отчаянные Гольшанские власть любили больше жизни, плели интриги, меняли покровителей и ввязывались в династические конфликты, но в середине XVI века род угас. Последний представитель рода Гольшанских умер в 1556 году, не оставив законных потомков. Последняя его представительница княжна Елена Гольшанская в 1525 году вышла замуж за Павла Сапегу и принесла в приданое свое родовое поместье. Через поколение их внук – Павел Стефан Сапега – построил на этой земле замок, придав ему небывалое величие.

- Стоп, Ритуля. Получается, не ходила никакая Ганна – Горислава по замку, построенному Сапегами, не подметала нарядами пол, выложенный звездоподобной керамической плиткой. Не могли они никак пересечься, разошлись во времени, понимаешь? Призрак, если он настоящий призрак, должен знать, что на этих руинах княжну не найти. Я не призрак, и то всегда чувствую, где ты можешь быть, а где нет… Кто-то придумал монаха и хочет, чтобы в него верили. Как там писал Короткевич: «Паршывы беларускі рамантызм»? В романе Короткевич объяснил появление призраков тенью от движения стрелок часов на костеле, но на нашем костеле нет часов… Что тогда?

                Раздался стук. За дверью принаряженный Базильчик прижимал к груди полуторалитровый кувшин.
- Я, Рита, к мужику твоему. Павіншаваць з Калядамі******** хочу. Мед питьевой, сам варил на родниковой воде, да полгода выдерживал.
- Спасибо, присаживайтесь.
Накрыли на стол, чем богаты, разлили по стаканам густой ароматный напиток.
После первого глотка из глаз брызнули слезы. Базильчик варил мед не только на родниковой воде с гвоздикой, корицей и мускатным орехом, но и спиртом не побрезговал.
- Тебя как по батюшке будет?
- Игоревич. А вы?
- Так Петрович. Я же Франтишке сводный брат по отцу. Батя четыре раза женился и плодовитый был, почитай половина Гольшан в родственниках ходит.
- Петрович, - осторожно начал Олег, - скажите, а вы ночью ничего не заметили?
Базильчик хитро прищурился:
- Ты про монаха, что ли? – рассмеялся, содрогаясь всем телом и вытирая кулаком глаза, - Был-был монах, не с узвару тебе померещилось. Все Генка – дурень, чтоб его забрала нелегкая. Они с Тадеушом сызмальства друг перед другом похваляются да выделываются.
- Тадеуш – это?
- Так ксендз наш. Он местный, гольшанский. С Генкой в одном классе учился, потом семинарию закончил… Ксендз наш хоть и молодой, но правильный, - в голосе Базильчика – тихая гордость, - наложил епитимью на Генку за то, что такую ночь испортил.
- Откуда же он узнал, что это Генка?
- Так вся деревня знает. Во-первых, у Генки это наследственное, еще его дед привидением наряжался, да девок пугал, а во-вторых, нет у нас других специалистов по 3D-технологиям: он один в Минске радиотехнический университет закончил. А ты, Игоревич, небось, думал: паршивый белорусский романтизм? Бери выше: 3D-технологии.
Очень довольный и собой, и разговором Базильчик откинулся на спинку стула, победоносно оглядываясь вокруг и жалея, что так мало людей его сейчас слышат.
- Петрович, вы «Черный замок Ольшанский» Короткевича читали? – робко спросила Рита.
- А кто его не читал? Я тебе так скажу: правильный мужик был Семенович. Только бабник.
- Это-то откуда известно? – засмеялся Олег.
- Так сам и написал.
Рита достала книжку и, полистав, положила раскрытую перед мужем. Олег, пробежав глазами несколько абзацев, с уважением посмотрел на собеседника:
- Давайте, Петрович, за ваши Гольшаны выпьем. Интересный народ у вас тут живет.

                Нина Петровна с огорчением смотрела на монитор. Что же она натворила? Получается, что Белая Панна – результат крамбамбуля, Черный Монах – 3D технологии… Все в Гольшанах привидения видят, и только она самая умная нашлась…
Нет-нет, все не так. Приезжайте сами и послушайте рассказы людей, которые видели привидения собственными глазами.
                А тайн у Гольшанского замка и без привидений хватает. Вот говорят, что вели от него два подземных хода. Один якобы соединял Гольшаны с Кревским замком, тем самым, в котором погиб Кейстут и из которого бежал Витовт, а второй вел из замка в костел и был он таким широким, что могла по нему проехать карета, запряженная четверкой лошадей.   
                Рассказывают и о несметных сокровищах Сапегов, спрятанных где-то среди руин. Приезжайте, поищем вместе.
                Впрочем, скорее всего, сокровища Гольшан в другом. И лучше, чем сказал Короткевич, об этом не скажешь:
«Мелькают речки… леса, поляны посреди ржи, на которых — огромные, как священные дубы предков, дикие груши. Пролетают пустоши, поросшие вереском. На них белорусскими кипарисами возвышается мрачный можжевельник.
А там промелькнули на холме руины замка или старинного оборонительного костела. Хатки прилепились над оранжевым речным обрывом, а немного поодаль, в заводи, шевелятся от течения плети водокраса и цветет водяная гречиха.
Край мой! Родная земля моя! Как же мне жить без тебя? Как мне быть, когда я умру и, может, бытие мое еще некоторое время не закончится — и это и есть обещанный мне ад? Без тебя».

*        а я все думаю: кого мне пошлет сегодня Господь
**       зд. – семейный ужин в ночь накануне Рождества
***      старый холостяк
****     тонкие хлебцы, символизирующие тело господнее
*****    терпимый, уступчивый
******   очень упрямый
*******  Ему тогда не хватило места, и он родился в хлеву, а сегодня нужно подумать о том, есть ли ему место в вашем доме. Если он постучится в ваши двери, пустите ли вы его
******** поздравить с Рождеством