Последний из бесермян

   Утро. Кофе. Сигарета. По эту сторону окна сидит старичок, напевает: «Человек и кошка сели у окошка…». Ни слуха, ни голоса, напевает, как может, самому смешно, кстати, кот тоже где-то поблизости присутствует. Этот старичок – Я. Ну, что ж, настроение вроде бы неплохое, может и день не пройдёт впустую. К зубному, правда, всё равно не пойду, обосную как-нибудь самому себе, не в первый раз, не портить же такой день.
   Утро по ту сторону окна на самом деле замечательное: неторопливое, солнечное, почти средиземноморское, но за окном Царское Село, что тоже неплохо. На доме напротив двое неспешных парней прилаживают рекламный плакат в ритме начала дня. Получается не сразу, но, переругиваются, посмеиваясь, что в такое утро и не странно. Плакат масштабный ярко жёлтый с фотоаппаратом и надписью "Я Никон". У меня тоже есть такой аппарат, правда, называю я его уважительно, по имени  отчеству - Никон Петрович. Так звали моего деда.
   Умер дед перед самым Новым годом, 1975-м годом, когда я уже служил молодым лейтенантом на Северном флоте. Сердобольный командир отпустил меня в очередной отпуск за следующий год, но успел я только на девятый день, так что простился с дедом заочно.
   Всё моё детство, вплоть до окончания школы, дед был рядом в отличие от родителей, пропадавших в длительных, по нескольку лет, командировках. Дед любил своего единственного внука, но делал это так, что жить мне не мешал. Я его тоже любил, но его жизнью интересовался мало, а жаль, интересоваться было чем, а теперь и спросить не у кого.
   Родился Никон в самом начале ХХ века в далёкой удмуртской деревне в семье крестьянина-середняка. У него уже был брат Федот, который остался верен своей малой родине, где работал директором школы, покидая родные места только на учёбу да войну, с которой вернулся после Сталинградской битвы инвалидом. Его израненного и контуженного нашли служебные собаки собаки из противотанкового батальона среди погибших и уже подготовленных к захоронению бойцов. Всего в семье было 6 детей, но выжили только двое.Отец Никона и Федота умер рано, ещё в начале 20-х годов: не выдержали его лёгкие, обожжённые в газовой атаке на Австрийской границе в Первую мировую.
   Никон, в отличие от Федота, покинул отчий дом рано и уже в 19-м году был тяжело ранен в голову на Восточном фронте Гражданской войны. Пока не оправился от ранения, работал телеграфистом в почтовой конторе, а в 1922-м году поступил курсантом в Ижевскую оружейную техническую школу. Потом учился в Ленинграде, но закончил своё обучение в столице русских оружейников Туле, где и встретил свою жену. Елена Суворова была двенадцатым ребёнком в семье. Детство её прошло в Ясной Поляне в дворовых у Льва Николаевича, там же она получила всё своё образование в основанной Толстым школе. Воспоминаний о раннем детстве у неё почти не осталось: все они были вытеснены бурными событиями последующих лет. Вспоминала только как однажды с другими дворовыми девчонками, убирая барскую постель, наткнулась на гадюку и с воплями от неожиданного ужаса вытряхнула её вместе с простынью во двор, а ещё посмеивалась над барским вегитарианством, вспоминая наваристые мясные бульоны, готовившиеся на кухне.
   После окончания обучения в 1929-м году начались их семейные скитания по дальним гарнизонам. В 1939-м Никон повоевал на Советско-финской войне, отделавшись лёгким ранением, а Великую Отечественную встретил уже в Бресте. Позже он участвовал в битве за Москву и во взятии Кенигсберга. После того, как его наступавший фронт упёрся в Балтийское море, его в полном составе отправился на войну с Японией, которую победоносно завершили Манчжурской операцией. Победу дед встретил в Порт-Артуре. Оба его сына доучивались в школе там же, причём старший сын – мой отец, заканчивал 10-й класс  уже будучи инвалидом войны, т. к. был призван в армию в 1943-м прямо со школьной скамьи  9-го класса. Уволили деда со службы в 1953-м году по болезни в звании полковника, несмотря на занимаемую им генеральскую должность, то ли потому, что он не был членом КПСС, то ли по причине его сложного и неудобного характера.   Своим жильём дед за всю свою жизнь так и не обзавёлся, поэтому решил с младшим сыном, женой и пожитками перебираться через всю страну в Ленинград, где его старший сын, заканчивавший Университет, уже женился и родил сына.
   Встретили их там радушно и с пониманием, выделили угол в комнате коммунальной квартиры на перекрёстке Лермонтовского и Римского-Корсакова, в которой жили сами, а именно: его сын, внук, жена сына, её сестра и мать.Позже во время капитального ремонта в подвале дома по настоянию очевидцев отыскали неразорвавшуюся авиационную бомбу, упавшую на дом в блокаду.  Через каких-то два года деду удалось, наконец, получить свою квартиру в новом доме у Володарского моста. Это была замечательная отдельная двушка, но чтобы её деду дали пришлось привезти из Удмуртии ещё и свою мать. Так и зажили там четыре поколения в двух комнатах, но у других и того не было. Началась оседлая мирная жизнь. Много позже, когда деда уже не было во время ремонта под старыми досками нашли оставленную им записку: "В этой квартире с 1955-го года живёт Н.П. Невоструев, у него два сына: 1926-го и 1939-го года рождения". Видимо счёл, что это главное, что останется после него. Напоминает, конечно, гоголевского "Ревизора":"Будете при Дворе скажите всем там вельможам разным...так и скажите: живёт Пётр Иванович Бобчинский. - И всё? - И всё!",- только не смешно, а трогательно и горько как-то.
   В 1959-м году страна решила осуществить ревизию людских ресурсов и провести перепись населения. Пришли и к деду две молоденьких студентки. Попили чаю, привычно заполнили на всех прописанных в квартире форменные бланки, пока не упёрлись в вопрос национальности деда. Всех записали русскими, но дед наотрез отказался быть кем-то другим: по национальности он был бесермянин. Девочки спорить с фронтовиком не стали и в графе национальность написали так, как хотел дед. Надо сказать, что в советское время бланки переписи были документом строгой отчётности, а сама первая послевоенная перепись являлась делом особой государственной важности, поэтому девочки вернулись на следующий день, но уже со своим начальником. Превосходство "противника" три к одному для старого боевого офицера не проблема, поэтому вся честная компания удалилась, так и не добившись от него внесения изменений. Если бы Никон был членом КПСС, то вопрос с его несговорчивостью решился бы легко, но на деда этого мощного рычага воздействия не было. Следующий день начался с визита председателя районной переписной комиссии с клерками и папками, полными документов. Предъявляя их деду один за другим, его долго убеждали, что в реестре национальностей бесермян нет, что в связи с тем, что по переписи 1926 года их числилось всего 10 000 человек, было принято решение упразднить эту национальность, а записать всех кого удмуртом, кого татарином, кого русским по их добровольному выбору, переубедить деда не удалось. Он на все аргументы протягивал свою пожелтевшую от времени метрику, где в графе национальность чёрным по жёлтому было написано – бесермянин. День, в общем, для всех прошёл впустую. С утра пораньше Никон достал из шкафа свою форму, погладил её, развесил все ордена с медалями и, решив, что с районным начальством разговаривать нечего, поехал спасать свою национальность в городскую комиссию. Там, как выяснилось, о нём уже слышали и подготовились, обложившись документами, но, в понимании деда, его простой аргумент, заключающийся в том, что вот вам документ о рождении человека, а вот и он сам этот человек, который стоит перед вами, перевешивал всё.   После перезваниваний с Москвой решили следующее: дед пишет заявление, в котором излагает свои аргументы, делает копию своей метрики и, приколов это всё к переписному листу, сдаёт его в переписную комиссию. Так и поступили. В результате по итогам переписи 1959 года в стране числился один человек с экзотической  национальностью «бесермянин», это был мой дед Никон Петрович Невоструев. В 1992-м году постановлением Удмуртской республики было принято решение «О восстановлении исторического имени бесермянского народа», а в 2000-м году бесермяне были включены в единый перечень коренных малочисленных народов России.
   Полной ясности о том кто такие бесермяне, откуда и почему пришли в Удмуртию на сегодняшний день нет, но существует ряд довольно правдоподобных гипотез. Наиболее ранние упоминания о бесермянах относятся к битве при Калке, где рассказывается о «бесермянских лучниках, стрелявших огненными стрелами». Скорее всего бесермяне бежали от надвигающейся Орды из Волжской Булгарии, где появились, по-видимому, из Хазарского Каганата. Но это всё равно не объясняет: откуда в национальном костюме бесермян, который они чтут и передают из поколения в поколение, присутствуют украшения из кораллов, ракушек каури и бисера с берегов Красного моря. У меня, кстати, в старом дедовском чемодане тоже хранится национальная мужская рубаха и женский сарафан.
   В середине ХVIII века бесермян, проживавших в Удмуртии, крестили в православную веру миссионеры из Санкт-Петербургской Александро-Невской Лавры. Поскольку крестили их невской водой, то и фамилии поле крещения им дали соответствующие – Невоструевы. Так что если встретите человека с такой фамилией – будьте уверены, что его корни из районов реки Чепцы в сегодняшней Удмуртии.
   Вечер. Кофе. Сигарета. Вот под эти размышления и воспоминания день у нашего старичка и впрямь прошёл неплохо. Под конец дня он задумался о том, что всё-таки каждый человек приходит в этот мир с какой-то миссией: вот его дед «сберёг» целый народ, отец обучил русскому языку огромное количество студентов из, как тогда говорили, стран третьего мира, а он сам, что он? Подумал – подумал и решил: «Поздно уже. Утро вечера мудренее».


_______________________________________________________
   На фото Невоструев Н. П. в день своего 60-ти летия