Жашк

               


                ЖАШК


    Мы прибыли в ленинаканский аэропорт спецрейсом из Архангельска теплой майской ночью 1989-го. Мы - строители треста СевЗапСтрой командированные на восстановление разрушенного страшным землетрясением в прошлом декабре города Ленинакана. Жуткое землетрясение, жашк - по-армянски, унесло тогда десятки тысяч жизней. Оказавшийся в эпицентре землетрясения город Спитак был полностью стерт с лица земли. Огромным разрушениям подверглись Ленинакан, Степанаван, Кировакан и окрестные селения. По дороге из аэропорта я пытался разглядеть из окна автобуса разрушения. Но уличное освещение не работало, мы плыли в кромешной тьма. Лишь одинокие огни мерцали то здесь, то там, да на ухабах фары выхватывали из темноты какие-то неясные силуэты.
    Пока выгружались из автобуса, забрезжил рассвет. Трехэтажное здание общежития техникума, где нам предстояло  квартировать, оказалось опоясано, стянуто стальными балками. После чьего-то настороженного вопроса – выдержит ли здание еще один толчок - нас заверили, что бояться нечего, здание отреставрировано и укреплено. Общежитие теснилось среди каких-то производственных построек, широкого обзора не было, потому разрушения не были видны. На первом этаже общежития находилась столовая, где мне предстояло работать шеф-поваром. Столовая работала круглосуточно. Неподалеку располагались принадлежащие нашему строительно-монтажному поезду(в дальнейшем изложении – СМП) бетонный завод и цех железобетонных конструкций под открытым небом - полигон. Работали строители вахтовым методом месяц через месяц. Работы велись круглосуточно в две смены по 12 часов. Основной наш городок из вагончиков-бытовок располагался на окраине Ленинакана. Рабочих привозили на смену из городка на автобусе и грузовике. Наш СМП разрастался, требовалось место для размещения персонала, под это выделили отреставрированное общежитие.
    На неурочном завтраке, куда нас вскоре пригласили,  жидкий, чуть подслащенный чай спорил с серой, цвета свежего бетона, лапшой. Не обжарь лапшу перед варкой, она бы попросту превратилась в клейстер. Такого мерзкого варева я не встречал со времен срочной службы. Но не это меня озаботило, меня озаботил  персонал столовой, с которым мне предстояло работать,  персонал  состоял исключительно из местных кадров. После завтрака  вновь прибывшим было предложено обустроиться и отдохнуть до обеда. После обеда должно состояться производственное собрание и инструктаж на рабочих местах - ночная смена должна приступить к работе уже сегодня вечером. Вздремнув после бессонной ночи, я и трое соседей по комнате отправились знакомиться с городом.

    Первая же увиденная нами, превращенная землетрясением в гору битого кирпича, хрущевка  усилила беспокойство по поводу нашей «перебинтованной» общаги. Я взялся  за конец ржавой арматуры торчавшей из обломка бетонной плиты, подергал из стороны в сторону – приличный кусок бетона отвалился и из раковин в бетоне посыпался песок. Тревожный вопрос прочитал я на лицах моих спутников. Этот обломок плиты стал для меня символическим надгробием на могиле советского качества. Рядом с развалинами стояли вагончики-бытовки. Вагончики были разные, от  неказистых советских, до больших  комфортабельных импортных. Позже я узнал от местных, чтобы заполучить вагончик большего размера и комфорта нужно платит мзду. Как вы уже догадались,  гуманитарная помощь, в том числе из-за границы, безбожно распродавалась, а ленинаканский рынок тогда был побогаче московских барахолок. Почти возле каждого вагончика стоял легковой автомобиль. Армения была удивительно богатой советской республикой, в ней имелось самое большое количество автомобилей на душу населения, а также пианино. Также Армения была самой мононациональной республикой. А еще Армения славилась тем, что  была единственной советской республикой, где не  было вытрезвителей, что особенно нравилось русским и нерусским строителям. На грубо сколоченном из неотесанных досок крыльце вагончика сидела иссохшая старуха в черном. У другого вагончика дородная женщина готовила на костре пищу и поглядывала на нас. Она помешивала что-то ароматное в казане на треноге. Ребята, здесь ничего нельзя трогать – предупредила женщина строго. Легкое дуновение ветра и из груды битого кирпича в нос ударил тошнотворный трупный запах. Мы отпрянули и зашагали прочь.
     Выйдя на широкую улицу, ведущую в центр города,   мы, наконец, смогли оценить истинный масштаб бедствия. Какие-то многоквартирные дома были полностью разрушены, другие частично, в тех, что остались целы, люди продолжали жить. Подземные коммуникации были разорваны – из окон целых на вид домов торчали трубы буржуек.  Повсюду бытовки-вагончики, построенные из подручных материалов лачуги. Самосвалы и миксеры для перевозки бетона были самыми распространенными видами транспорта на дорогах города. Позже я побывал в Спитаке, он выглядел еще ужасней, там не осталось ни одного целого дома. Попадалось много бородатых армянских мужчин - они носили траур, они год не брились и не стриглись. Картина потрясала своим ужасающим величием. 
    Руины вдоль центральных улиц разбирали и вывозили в первую очередь. Перед нами разбирали останки четырехэтажного кирпичного дома. То, что дом был четырехэтажный, можно было судить по уцелевшему углу. На третьем этаже, в углу некогда комнаты с красными обоями продолжала стоять на куске перекрытия чудом уцелевшая тумбочка. На тумбочке стояла пузатая ваза. Из вазы торчал  разлапистый букет. Цветы, по всей видимости, были искусственные. Тумбочка, ваза и букет были покрыты однотонным, серым, слоем цементной пыли. Словно какой-то злой гений старательно потрудился над этой адской икебаной. Словно это был привет с того света от сюрреалиста Дали. Вокруг развалин стояли в оцеплении солдаты с автоматами. По развалинам лазали люди в строительных касках с респираторами на лицах, они отдавали команды машинисту экскаватора. Ожидали погрузки самосвалы. Снаружи оцепления толпились люди, видимо, уцелевшие жильцы дома. И опять этот невыносимый запах разлагающейся плоти, даже сквозь пыль поднимаемую экскаватором.
    Наш машинист автокрана, доставленный в Ленинакан грузовым Ил-76 вместе со своей машиной на следующий день после землетрясения рассказывал, что творилось здесь в первые дни. Спасательные бригады прибывали со всех уголков СССР. Но этого не хватало, особенно техники, с которой в СССР был вечный дефицит. Но и сама доставка представляла колоссальную проблему. Ил-76 мог взять на борт один автокран либо пару небольших колесных  экскаваторов, остальную же технику приходилось везти по железной дороге днями и неделями, когда для спасения погребенных под завалами была дорога  каждая минута. Учитывая погодные условия, был декабрь месяц, а в декабре и в Армении холодно,  надежда найти выживших под завалами умирала на глазах. Тела погибших горожан свозили на городской стадион, где образовался импровизированный морг под открытым небом. Выделить один автокран или экскаватор разом на каждый разрушенный дом было невозможно.  Обезумевшие от горя люди пытались голыми руками разгребать завалы в поисках возможно еще живых родственников. Но сдвигать и поднимать многотонные бетонные плиты они были не в состоянии.  Отчаявшиеся люди останавливали проезжавшие автокраны, экскаваторы,  умоляли машинистов помочь вытащить выживших из-под завалов, уверяли, что слышат их крики о помощи, предлагали деньги, угрожали, выкидывали из кабин машинистов, пытались самостоятельно управлять техникой.  Рассказ о доставке техники и стройматериалов будет неполным, если не упомянуть об одной  специфической проблеме. Проблема эта - ставший враждебным после армянских погромов в Сумгаите Азербайджан. Мало того, что Азербайджан проигнорировал призывы о помощи, на территории Азербайджана имел место откровенный саботаж. Саботажники чинили всяческие препятствия вплоть до полного уничтожение шедших  в Армению грузов. Железнодорожные и автомобильные перевозки осуществлялись в основном через Грузию. Грузины первыми пришли на помощь соседям. Чтобы не быть голословным, приведу один пример, как действовали азербайджанские саботажники. Основным объектом работы нашего СМП был смонтированный в кратчайшие сроки бетонный завод. Пришел на завод первый состав с цементом - весь цемент в хопперах был залит водой и превратился в монолит. На этом доставка цемента через Азербайджан закончилась. Так что, на совести саботажников множество не спасенных жизней.
    А сейчас скромный символический букет на могилу, где упокоилась пресловутая советская дружба народов. Мне, к счастью, не довелось стать свидетелем межэтнической резни, я всего лишь мирно сидел за чашкой ароматного кофе на открытой террасе  кафе в центре города, когда на перекресток выехала «Волга» с азербайджанскими номерами. Я бы не обратил внимания на номера «Волги», если бы не мужчины, сидевшие за соседними столиками. Они с криками бросились наперерез автомобилю. Место это бойкое, оживленное, в считанные секунды «Волгу» окружила большая толпа. Атаковавшие «Волгу» мужчины выволокли наружу водителя и пассажира. Водитель и пассажир что-то кричали по-армянски, прикрываясь от сыпавшихся на них ударов разъяренной толпы. Поняв, наконец, что водитель и пассажир тоже армяне - беженцы из Азербайджана -  люди стали кричать, мол, вы идиоты, если разъезжаете тут с азербайджанскими номерами. Я, конечно, ни слова не понял в этой перепалке, мне один мужик пересказал, видя, что я не местный, хотя я его об этом не просил. К эпицентру толпы протиснулся милиционер. Разобравшись в ситуации, он приказал снять номерные знаки. Водитель достал из багажника  отвертку и стал суетливо откручивать задний номер. Не успел он его открутить, как кто-то выхватил номер у него из рук, согнул пополам и бросил на асфальт. Толпа, включая милиционера, принялась с криками и дикой яростью топтать азербайджанский номер, как обычно топчут в странах третьего мира американские флаги. Страшно представить, если бы им в руки попался настоящий азербайджанец.
     По рассказам нашего крановщика, спасатели трудились на развалинах неделю, пока руководство не приняло решение, что живых под завалами больше не осталось. Все силы были брошены на оборудование временных жилищ, восстановление уцелевших многоквартирных домов и жизненно важных объектов. А руины стали разбирать постепенно, по плану.  Помимо останков погибших в руинах  оставались деньги и драгоценности. Этим объясняется бдительность бывших жильцов, охранявших свои развалины. С содроганием вспоминаю тот невыносимый трупный запах.
   Уцелевшие многоквартирные дома были большей частью старой постройки, от дореволюционной до сталинской, хрущевский же и брежневский новодел испытаний не выдержал. Однако, при обрушении  крупнопанельных домов образовывались пустоты, где могли оставаться выжившие, чего не скажешь о кирпичных.  Единственным высотным зданием в Ленинакане пережившим землетрясение была гостиница «Ширак», и та была построена финнами. Частному сектору повезло больше.
   Знакомясь с израненным городом, мы незаметно дошли до большой площади. Скорее, это был сквер.  Окружавшие сквер красивые, облицованные розовым туфом, дома на вид были целыми. Здесь ничто не напоминало о страшной трагедии. Лишь стрелки часов на башенке одного из домов застыли в минуту жашк. Оставаясь неподвижными, стрелки  символизировали  вечную минуту молчания в память о тысячах погибших горожан.
    Заглянув в маленький продуктовый магазин, мы были поражены казавшимся нам тогда изобилием. В России уже были введены талоны на продукты питания.  Лежащие свободно на прилавках магазинов мясо, колбасы, сыры и другие продукты остались у жителей РСФСР лишь в памяти, да на страницах знаменитой кулинарной энциклопедии Вильяма  Похлёбкина. Такое неравенство вызывало крайнее  раздражение у строителей из РСФСР. Не сообщу ничего нового, если скажу, что изобилие  продмагов  союзных республик на фоне голых прилавков России сыграло, возможно, решающую роль в развале СССР - холодильник победил таки телевизор.
      Я отдал продавцу один рубль за пачку сигарет Космос, стоивших по прейскуранту 70 копеек и ждал причитающуюся мне сдачу. Но продавец, лысый пузатый крепыш,  уже переключился на другого покупателя и потерял ко мне всякий интерес. Я напомнил продавцу про сдачу. Э, какая сдача? Тридцать копеек! Тот ухмыльнулся, зловеще сверкнул черными глазами, достал из кассы монеты и швырнул на прилавок так, что те со звоном рассыпались по полу. Представить такое в  полуазиатской, но остающейся, несмотря ни на что, в ареале европейской цивилизации, России было невозможно, не говоря уже о Прибалтийских республиках, жизнь которых я неплохо знал. Я опешил. Подбирать мелочь я не собирался. И взбешенный наглостью торгаша, я бросился на него через прилавок. Мои спутники насилу вытащили меня из магазина. За нами следом вышла  интеллигентная женщина пенсионного возраста. Молодой человек, - обратилась она практически без акцента – вот ваша сдача, - и протянула мне на ладони 30 копеек. Я прибывал в замешательстве. Пишу эти строки, а сам  голову ломаю - были ли те 30 копеек сдачей, которую добрая женщина, нет – Леди,  подобрала в магазине, или продавца совесть замучила и он дал ей эти копейки и попросил передать. А может Леди стало стыдно за своего земляка и она отдала мне свои собственные деньги. Я об этом уже никогда не узнаю, однако, склоняюсь к последней версии. Я поблагодарил Леди, а она дала нам мудрый житейский совет – давать  продавцам либо точную сумму, либо максимально приближенную к точной, так как сдачи не дождаться – обычаи здесь такие.
     Не было в СССР места с более древней и богатой историей, чем Армения. Будь мой рассказ туристическо-гастрономическим  экскурсом, я бы обязательно рассказал о кружевных интальо хачкаров Эчмиадзина, непременно поведал о ласковых водах Севана и неповторимом вкусе вяленого янтарного ишхана. А коньяки, коньяки – они достойны целого романа! Здесь все было сплетено из противоречий -   самоотверженный, героический труд спасателей соседствовал с мародерством, а наглый жадный торгаш выглядел ничтожеством по сравнению с заключенными  тюрьмы, опущенными под честное слово на поиски и похороны близких, и никто из зеков не сбежал, все вернулись, лишь один  немного запоздал.

    Вернувшись в общагу, я стал свидетелем следующей сцены. Повар-армянин выносил из столовой через служебный вход тяжелые коробки и передавал  их мужику, который складывал коробки в багажник Жигулей. В советскую эпоху, эпоху тотального дефицита, из заведений общепита могли выносить лишь помои. Но даже помои предприимчивые  люди забирали на корм свиньям. Эта сцена могла означать только одно – воруют. Мое беспокойство стало  паническим. Меня только что с треском уволили за недостачу из геологоразведочной экспедиции, где я успел проработать всего месяц шеф-поваром в глухой тайге на месторождении  алмазов. К геологам я попал из тралового флота, откуда меня уволили за  несоответствие занимаемой должности. Тут подоплека была морального плана, в КЗоТе такой статьи не было – я утаивал от коллектива дефицитные продукты питания и в одиночку их поедал, крысятничал - одним словом(читайте «Бунт на корабле»). Я рассуждал так. В столовке этой  начисто проворовались и требовался козел отпущения. Это напомнило мне трудоустройство в геологоразведочную экспедицию, где меня встретили  с распростертыми объятиями, прямо зазывали. Ни один командированный русский начальник справиться здесь с местными кадрами явно не мог. Почему не наняли шефа из местных? Зачем понадобилось везти сюда человека из Архангельска, который абсолютно не знаком ни с ситуацией, ни с местными обычаями? Тревожные мысли роились в голове и не давали покоя.
      На производственном собрании выяснилось, что наш электрик по неизвестной причине не явился на посадку на самолет в Архангельске. Не долго думая, я  предложил свою кандидатуру. В армии я освоил профессию электромонтажника и к двадцати годам имел уже пятый разряд. После непродолжительной беседы с главным инженером, энергетиком и начальником отдела кадров,  я сменил амплуа и  переквалифицировался в  электрики. А тем временем хавка в столовой становилась хуже день ото дня, пока, наконец, не выгнали всех местных кадров и не привезли своих из Архангельска.

    Глубокой ночью, несмотря на изрядное количество выпитого накануне коньяка, какой-то первобытный, животный инстинкт смахнул с меня наркоз пьяного сна.  И в одночасье вся Вселенная вдруг задрожала,  зашаталась, затрещала, заходила ходуном. Землетрясение! Жашк! Люди в ужасе вскакивали с постелей, метались, кричали, диким стадом бежали по коридорам и лестничным маршам на улицу. Мы в трусах и майках метались по двору, а два повара в белых поварских куртках наблюдали  за нами с изумлением. Если бы в ту минуту какой-нибудь режиссер мог видеть нас со стороны, он назвал бы эту мизансцену - прогулка душевнобольных во дворе психушки под присмотром санитаров в белом. Повара-санитары нас успокаивали, говорили, что небольшие толчки тут часто происходят - здесь зона повышенной сейсмической активности. Тут произошла еще серия небольших толчков и на наших глазах на опоясанных стальным бандажом стенах здания появились трещины. Повара сказали, что это старые трещины, их плохо заделали второпях, вот штукатурка и отвалилась. Затем повара-санитары поведали об истинной причине декабрьского землетрясения. Позже я эту параноидально-конспирологическую версию слышал множество раз. Оказывается, декабрьское жашк это вовсе не жашк, а устроенный с подачи азербайджанцев подземный направленный ядерный взрыв – ни больше, ни меньше. Санитаров сюда, настоящих, срочно!!!
    Посовещавшись, мы решили больше в общагу не возвращаться и требовать переселить нас в вагончики или в палатки. И если наше требование не будет удовлетворено, то мы уедем обратно в Архангельск своим ходом. Ваш покорный слуга был одним из авторов данного ультиматума. Выждав некоторое время, мы с опаской поднялись в комнаты и вынесли во двор свои вещи.
    Начальство застало нас утром спящими на скамейках, столах и газоне во дворе общаги. Требования наши начальство удовлетворило, и вечером того же дня мы переселились в городок в вагончики,  которые прежде использовали под склад.
      Городок наш находился на окраине Ленинакана. Он был построен из составленных буквой «П» двухкомнатных вагончиков-бытовок и стоял на краю длинного, глубокого, широкого, поросшего кустарником оврага. По дну оврага тек ручей. На небольшом уступе крутого склона была построена русская баня, к которой вела крутая деревянная лестница. Воду нам привозили в цистерне, электричество для нужд  городка вырабатывали два дизель-генератора. За порядком в городке следил командированный из Архангельска милиционер. Вдоль  оврага стояло еще несколько похожих городков из разных краев и весей необъятной Родины. Вокруг были разбросаны частные дома. Напротив городка, через дорогу, на огромном пустыре виднелся старый форт на вершине холма, он являлся частью большой военной базы. Подступы к форту были опутаны колючей проволокой. На противоположном краю оврага, влево наискосок, находилась еще одна военная база, она располагалась в старой крепости. Ленинакан, ныне Гюмри, стоит на границе с Турцией, там всегда имелся большой гарнизон. Я еще вернусь к армейской теме. 
     Подобно тому, как во время Великой Отечественной войны   советские военачальники ради удобства и престижа старались заиметь толмача с немецкого, начальники строительно-монтажных поездов просто обязаны были иметь снабженца армянина. Иначе, не зная тонкостей национальной трудовой этики, приезжих начальников ждали известные трудности. Одни привозили снабженцев с собой, другие нанимали на месте. У нас снабженцем трудился  веселый ушлый армянин Володя, которого наш начальник привез из Архангельска. В глазах русских строителей трудовые отношения в АрмянскойССР выглядели довольно экзотично. Примеров подобной «трудовой этики» я не находил ни в жизни российской глубинки, ни в курсе политэкономии. На работу здесь устраивались исключительно за мзду. И не только на «хлебные места» типа гаишника или в торговлю, а на любую работу. Да, в России тоже халтурили все кто мог, но делали это по-тихому, втайне от начальства. Главным различием было - владение средствами производства. Марксизм из меня сегодня так и прет! Устроился к нам сварщиком некто Овик, житель близлежащей деревни, невысокий мужичек лет сорока с пышными усами, как пропитанная гуталином щетка для чистки армейских сапог. По-русски Овик говорил плохо. В первый же день работы, дело происходило на полигоне, вернувшись с обеда, мы застали Овика и еще двух армян за следующим занятием. Они закатывали по сходням из досок в кузов грузовика электросварочный аппарат. Наш мастер Ирина, чье  присутствие на строительной площадке уже вызывало кучу проблем, но об этом позже, удивленно спросила у Овика, куда он увозит аппарат.  Э, надо-да, работать-да! – процедил, пыхтя под тяжестью аппарата Овик. Ти-да, работаешь здесь-да! Куда аппарат повез и сам куда собрался в рабочее время? – передразнила Овика мастер Ирина. Затащив тяжелый  аппарат в кузов грузовика, Овик отдышался, распушил усы и зарычал:  - Я дэнги платиль за этот работа-да! До обэда я здэс работаль, послэ обэда - аппарат мой, я в другой мэстэ работаль, пониль?  - забрался в кабину грузовика и был таков. Тут на полигон пришел наш прораб. Мастер Ирина доложила ему про Овика. Прораб пообещал разобраться. Через какое-то время прораб вернулся. Смущенно сказал, что отношение к средствам производства, да и вообще культура производственных отношений здесь, мягко говоря,  другие, не нам их менять, остается лишь подстроиться. Работы на полигоне велись круглосуточно, Овик же работал только в дневную смену, потому прораб посоветовал выполнять сварочные работы ночью и до обеда. Под конец смены подкатил Овик на грузовике со сварочным аппаратом.
     Выше я упомянул, что само присутствие мастера Ирины на стройплощадке уже вызывало кучу проблем. Нам приходилось постоянно ее защищать от домогательств местных ловеласов. А тут,  получив аванс, мы всей бригадой закатились в ресторан при гостинице «Ширак». Мое почтение  армянской кухне,  ахпер джан! Гостиница «Ширак» оставалась единственным сохранившимся высотным зданием в Ленинакане, она возвышалась над руинами обелиском, триумфальной аркой европейскому качеству. Построенная  трудолюбивыми, аккуратными, воспитанными на принципах протестантской этики финнами,  гостиница с честью выдержала ужасное землетрясение. Гостиница не работала по причине разрыва подземных  коммуникаций, функционировал только ресторан, куда бросили времянку. Помимо нас в ресторане  отдыхала еще одна большая шумная компания местных. Традиционно посетителями ресторанов и кафе Ленинакана были исключительно мужчины, и эта шумная компания не была исключением. Изрядно выпив, весь этот мальчишник пытался  ухаживать за нашим мастером Ириной, оказавшейся единственной особью женского пола в заполненном до краев флюидами тестостерона зале. Разгоряченные ухажеры  посылали ей шампанское и коньяк, шашлыки и долму, сначала приглашали, а затем силком тащили танцевать. А когда мы собрались уходить, они и вовсе попытались ее у нас отнять. На выходе из ресторана  завязалась драка. Схватка с местными скорее всего  закончилась бы не в нашу пользу. Благо, проезжавший мимо патруль, состоявший из командированных русских милиционеров, нас разнял.

     Вести восстановительные работы в стране, где абсолютно все  являлось дефицитом, было непросто. Тут не помогали ни ободряющие визиты Шарля Азнавура и Маргарет Тэтчер, ни почетные грамоты и звания. Частный сектор пострадал меньше многоквартирных домов, но для восстановления частных домов не предусмотрели ровным счетом  ничего. Приоритет был отдан восстановлению и строительству многоквартирных домов и промышленных объектов. В разрушенном городе частные лица не могли купить решительно ничего, никакие строительные материалы, имеется в виду купить легально в магазине, их там попросту не было. Частный сектор восстанавливался исключительно из краденых стройматериалов. Мы тоже на полигоне продавали потихоньку арматуру, но делали это «совестливо» – в основном за выпивку и закуску. На бетонном же заводе размах воровства был гораздо больший - редкий миксер выходил с территории нашего завода без лишнего куба в мешалке, ну и цемент, понятно, несли. И по соседству с вагончиками-бытовками и хижинами бидонвилей росли как на дрожжах настоящие дворцы. Это чей? Это директор молокозавода строит.  А этот? А этот олимпийского чемпиона Юрика Варданяня. Строились, кто как мог. Кто сам строил, кто нанимал, а кто-то не гнушался использовать рабский труд. В городок неожиданно вернулись двое наших строителей, пропавших без вести три месяца назад. Позарившись на посулы мутного дельца, они попали в настоящее рабство, где гнули спины на частных стройках за кусок хлеба и побои. Только чудом им удалось сбежать.
    Познакомились мы с солдатами-архангелагородцами  с военной базы, что  через дорогу, чей форт виднелся на пустыре. Двое из них  находились здесь в день землетрясения. Они рассказывали, как после толчков их подняли по боевой тревоге. В помощь пострадавшим были направлены машины медпомощи полевого госпиталя, тягачи и другая спецтехника, полевые кухни и палатки. Когда стемнело, в оставшемся без электричества и освещения городе началось  мародерство. Грабили магазины, склады. Милиция не справлялась. Военным поступил приказ выступить на патрулирование города и стрелять по мародерам на поражение. Один из солдат рассказал подробности того ночного патруля. Патрулировали они улицы на БТРе, вдруг увидели, как мародеры выносят товар из магазина и складывают в легковую машину. Длинная трассирующая очередь из пулемета прошила ночную мглу. Двое мародеров были убиты, один ранен. Военные вызвали по рации свою машину медпомощи. Такие случаи не предавались огласке, это остались тайной, как для СМИ, так и для жителей города. Увы, такой была исподняя сторона и без того ужасной трагедии под названием жашк. Солдатики эти были плоть от плоти народа, и дефицит понимали по-своему. Они тащили к нам на продажу популярную тогда камуфляжную униформу и радиостанции, тротиловые шашки, боевые патроны и гранаты. Тротиловые шашки покупали рыбаки, боевые же патроны и гранаты брать побаивались, но и они пошли в ход в конце года. Любопытный факт – первым за боевыми патронами для своего макарова обратился наш командированный милиционер, старлей, после того, как по пьянке расстрелял                по бутылкам и консервным банкам почти весь свой боекомплект.
      Тучи сгущались на национальных окраинах Империи. В метрополии не пытались вникать в то, что там происходило. Единственное, что смогли тогда сделать, так это избить саперными лопатками мирных демонстрантов в Тбилиси. Странно слышать сейчас стенания некоторых в России по поводу развала СССР. Развал произошел не в декабре 1991-го, но гораздо раньше, чему я был свидетелем, находясь в одной из национальных окраин – Армении. Я не помню, чтобы хоть один находившийся тогда в Армении командированный русский протестовал, переживал или просто печалился по этому поводу. А ведь все происходило на наших глазах. Я единственный из работников нашего СМП кто для приличия хотя бы алфавит армянский выучил, пускай по этикеткам на бутылках и пачках сигарет, но все же, и уже мог сносно читать, остальные же лишь высокомерно посматривали на странных аборигенов, желая лишь побольше заработать да свалить из этой дыры.  И уж совсем нелепо звучат подобные стенания в Армении. Независимость бывшим советские республикам досталась - даром, спросите курдов по этому  поводу, например.
    Первые фидаины из Народного фронта нагрянули к нам осенью. Cуровые бородатые мужчины в камуфляже вооруженные охотничьими ружьями и малокалиберными винтовками сказали, что борются за независимость Армении. Каким бы странным это не казалось, но они и от помощи Большого брата отказываться не хотели. Фидаины заверяли, что нам нечего бояться, они здесь, чтобы поддерживать порядок. Как только день умирал, милиция исчезала с улиц, и они становились полноправными хозяевами города. Да и проку от местных милиционеров не было никакого, обращаться к ним за помощью было себе дороже. Командированные милиционеры тоже особой активности не проявляли. Когда приходили фидаины, наш старлей куда-то прятался, а то чего доброго пистолет отнимут! Тут повсеместно начались нападения на воинские части. И вооружение фидаинов становилось все серьезнее и мощнее. У них появились калашниковы, ТТ и макаровы. У одного я даже видел израильский узи. Кое-кто из наших строителей стал перепродавать фидаинам купленные у предприимчивых вояк боевые патроны и гранаты. По ночам стало твориться невообразимое. Перестрелки по периметру военных баз по соседству происходили чуть  не каждую ночь. Столбы света мощных прожекторов  обшаривали окрестности, трассеры  расчерчивали черное небо. Получить шальную пулю стало вполне реально. Что вскоре и произошло с одним нашим строителем. Хотя, шальной эту пулю не назовешь. Возвращался подвыпивший парень в городок, заплутал в кромешной тьме, и угораздило же его оказаться вблизи проволочного ограждения у форта на пустыре. Вспыхнувший солнцем прожектор ослепил его,  и тотчас, разорвав ночную тишину, хлестнула пулеметная очередь. Парню повезло, что первая пуля попала в бедро, и он сразу рухнул оземь. Другая пуля раздробила палец на руке. Парень от болевого шока потерял сознание. Очнувшись, он услышал над собой голоса: - Ты смотри – живой, а я в него почти целый рожок выпустил! Да он по ходу русский! – говорили голоса  на чистом русском. Парня отвезли в больницу, прооперировали. Когда парень пришел в себя, особисты учинили ему допрос. Не найдя в его действиях злого умысла, они оставили парня в покое. Через пару дней его неожиданно навестил корреспондент «Красной звезды». Корреспондент хотел написать по этому поводу статью, да еще с фотографией, но перевернул дело так, что якобы парня подстрелили фидаины, а не советские солдаты. Парень не собирался лезть в политику и ответил, что не помнит, ни как это произошло, ни кто его подстрелил. Корреспондент остался недоволен, но пообещал еще раз его навестить. Следом за военкором к раненому явились фидаины. Они требовали подтверждения, что его подстрелили не они, а солдаты. Бедолага  попал между молотом и наковальней. Однако, по сравнению с военкором фидаины принесли ему жаренного мяса, лаваш, овощи и фрукты. Парень рассказал фидаинам ту же историю, что и военкору. Когда фидаины ушли, он, неожиданно попавший в водоворот истории, попросту смылся из больницы от греха подальше и отлеживался в городке в ожидании вахтового самолета. 
    Товарищи из Москвы пытались поддерживать здесь порядок на штыках, посылая все новые войска, но это слабо помогало. К осени 1990-го обстановка настолько обострилась, что порой работы останавливались и мы по несколько дней не выходили из городка.
     Читатель, возможно, задается вопросом: тралфлот, геологоразведочная экспедиция, землетрясение, фидаины – не многовато ли приключений на мою голову? Совсем нет, я был молод и грыз жизнь крепкими зубами и уже готовился к отъезду в Израиль.
     В сентябре я рассчитался с работы и должен был возвращаться вахтовым самолетом в Архангельск. Тщательного досмотра на вахтовые рейсы в аэропорту Ленинакана не проводилось. Посторонних пассажиров на таких рейсах не было - все свои.  Все было как обычно. Мы как обычно выпивали в аэропорту и продолжили уже в самолете. Ставшие в настоящее время притчей во языцах пьяные пассажиры, летящие в какую-нибудь хургаду просто агнцы невинные по сравнению с пьяными вахтовиками. Какое время было! Романтическое время - семья Овечкиных захватила и подорвала самолет в Пулково. Банда Паши Якшиянца угнала самолет с заложниками в Израиль. Военный летчик угнал реактивный истребитель в Турцию. Советские люди открывали для себя мир. До турецкой границы было рукой подать. Заграницу было видно невооруженным глазом. Ветры  Перестройки и близость манящей заграницы будоражили  умы русских и нерусских строителей. Но граница тщательно охранялась. Веселые разговоры по пьяному делу о том, как бы развернуть самолет да улететь в Турцию велись постоянно. Перед посадкой в самолет и в самолете постоянно шутили на эту тему. А фраза – Ну что, в Турцию летим?! - стала сакраментальной. Это стало забавой, на которую перестали обращать внимание даже профорги и парторги. Когда стало известно, что я собираюсь на ПМЖ в Израиль, ко мне накрепко приклеилось прозвище - Сёмка-сионист. Почему-то именно я стал главным объектом этой веселой шутки. Ну что, Сёмка-сионист, в Турцию летим?! А вот зачем Сёмке-сионисту сдалась Турция, никто не брался объяснить. Видимо, тогда Сёмка-сионист являл собой сборный образ отщепенца, бегущего с Родины. Было весело, и все тут! Вот и на этот раз все было как всегда. Была шикарная пьянка, и добродушные шутки в мой адрес,   но, как только самолет оторвался от взлетной полосы, наш плотник-бетонщик, щуплый  парнишка, даже пьяным остававшийся спокойным, заорал вдруг на весь салон ТУ-134:
-  Летим в Турцию, разворачивай самолет!
- Уже летим, только еще по маленькой выпьем! - понеслось ему в ответ.
 И вдруг негромко донеслось:
-  У меня бомба!
Это произнес тот самый спокойный бетонщик.
- Да, чувак, прикольно! – ответил кто-то ему.
- Я не шучу, бля, все смотрим сюда!
    Веселый гвалт в салоне стих, и  я расслышал сквозь мерный гул турбин, как ангелочки небесные хлопают белыми крылышками  по дюралевой обшивке самолета. Бетонщик стоял в проходе в конце салона, сжимая в левой руке двухсотграммовую тротиловую шашку, а указательным пальцем правой зацепил кольцо взрывателя мгновенного действия. Он пошатывался, и стало понятно, что он действительно пьян и невменяем, одно движение и … На всех лицах застыл ужас. Воображение стало лихорадочно рисовать  апокалипсические сцены.
     «Ну что, Сёмка-сионист, уехал в свой Израиль? Доигрались. Не понос, так золотуха. Если советские отпускают, так  Ваня-дурак взорвет. Страна дураков. «Я – террорист! Я – Иван Помидоров! Хватит трепаться, наш козырь – террор!» - эхом в голове отдавались слова известной песни ДДТ. Нет, тут не песенка, тут целый катехизис террориста. Полюбуйтесь на своего Ивана Помидорова.  Значит, вот так должна закончиться моя армянская эпопея? А ты как хотел? Приехал, романтик долбанный, на чужое горе поглазеть, а сам хлебнуть не желаешь? Что делать?»
     Оцепенение длилось секунд двадцать, затем стал слышен стон и всхлипывания мастера Ирины. Бетонщик, увидел выглянувшую на шум из кухни стюардессу, замершую в ужасе, властно поманил ее пальцем; стюардесса медленно двинулась к нему, но остановилась.
- Скажи командиру – прохрипел бетонщик, - чтобы повернул в Турцию! Быстро!  -  иначе всем хана! Ну! Я кому сказал! Иди к командиру! Быстро! – заорал бетонщик и поднял руку с гранатой вверх.
- Братан, слышь,  - а в Израиль со мной не хочешь махнуть? – эта фраза вырвалась из моей груди совершенно машинально.
- В Израиль?  - повернулся ко мне бетонщик. - А чо, летим в Израиль! Девушка, не надо в Турцию, скажи командиру, чтобы летел в Израиль!  – бетонщик вдруг развеселился, опустил руку с гранатой, стюардесса неуверенно пошла по салону.
 - Слушай, там террористов не любят, их обратно заворачивают, надо легально, меня сестра в Архангельске дожидается, распишетесь с ней и дело в шляпе.
- А ты не свистишь?
- Клянусь, братан.
Бетонщик стоял, шатаясь, шашка в его руке качалась туда-сюда.
- Лады!  - прохрипел он. - Лады! Давай за это выпьем тогда!
 - Вот и молодец!  - сказал я весело – только сначала шашку отдай нашей девушке, а то уронишь случайно… «Давай, давай, Ванюша, все будет хорошо!» Я улыбнулся ему, он неуверенно улыбнулся мне, стюардесса шагнула к нему. Все замерли.  И Ваня медленно протянул шашку стюардессе. Она взяла ее, как берут кипящий чайник, я рванулся к ней, взял шашку, быстро выдернул из нее взрыватель и облегченно вздохнул. Стюардесса обняла меня и поцеловала. Все рванули ко мне обниматься, оттолкнув Ивана. Он упал где-то в углу и мгновенно заснул. Стюардесса понесла шашку командиру.
     А у меня ноги почему-то стали ватными.  Я плюхнулся в кресло, залпом выпил, предложенные соседом, полстакана коньяка, и стал разглядывать взрыватель. И не мог не засмеяться - Иван Помидоров разогнул только один усик на стопорном кольце взрывателя -  но издали пойди, разбери!

Вот так эта жуткая история обернулась в веселую шутку  -  совершенно по-русски. Стюардесса, конечно, доложила командиру, но он промолчал – а то ведь начнутся разбирательства, придется писать объяснения, Ивана посадят – ну его к черту.

      Мы долетели, и по дороге в город я попросил водителя такси остановиться, вылез из такси и забросил взрыватель в мутное придорожное озерцо. Мне стало легко и весело, ведь в сумке дожидались своего часа литр коньяка «Ахтамар», палка суджука, да грамота о присвоении мне звания «Почетный строитель Армянской ССР»