И снова сироты

               
  В то утро мы проснулись от такого шума и грохота, что даже здание сотрясалось. Мы - к выходу, но выскочить не посмели - по мостовой шли немецкие войска, которых мы, конечно, ждали и боялись. Но такую вселенскую мощь никто и ожидать не мог. Я и не сомневался в том, что эта дикая орда сейчас развернётся и попрёт именно на нас. На нас, на кого же ещё. Мы же все здесь пионеры, и руководители у нас комсомольцы и коммунисты. Мне вдруг так захотелось хоть на миг узреть глаза Елены Петровны, директора. Да что там я, все пацаны панически крутили головами в поисках хоть кого-то из начальства, чтобы хоть взглядом спросить "Да, что же это такое? У нас же оружия нет! Как воевать–то?" 
  Девки - в рёв. И вдруг всё как будто выключилось. Приходя в себя, вытирая слёзы, все уставились на тётю Машу, повариху, хозяйку и почти маму. Взобравшись на ящик, она взглядом успокоила зал.
  - Все галстуки - мне, живо!
  Аудитория зашевелилась и через минутку Митяй подал "маме" большую красную связку, которую она кинула дочери, а та мигом  швырнула её в раскалённую плиту. Зал, конечно, ахнул. Но все знали, галстук теперь – смерть пионеру. И в кино показывали, как пионеры геройски умирали, но не снимали галстуки на зло
врагам. Повариха, однако, продолжала:
  - Всё, миленькие, вы все теперь снова сироты. Ваше руководство не только не позаботилось об эвакуации учреждения, но и, зная время прихода врага, позорно сбежало, захватив последние крохи денег, оставив вас в зиму голыми, босыми и с продуктами на недельку. Как теперь быть - я и не знаю.
  На самом деле тётя Маша, конечно, знала кое-что. После ужина в столовой - снова собрание, на тему нашей выживаемости. Муж тёти Маши, дядя Ваня, он же теперь и директор, поскольку занял директорский кабинет, начал собрание.
  - Ребят,а ведь мы сами можем себя одевать, обувать, кормить и даже обучать самостоятельно. Вот поднимите руки, кто хоть что–то умеет делать по дому. Лес рук! Господи, как можно пропасть с такими детьми! А теперь прошу умельцев перейти налево!
  Я тоже пересел и оказался самым крайним, ближе всех к директору. Он и начал с меня.
  - А ну скажи-ка нам, Саня Коренев, что ты когда-либо делал дома и теперь умеешь это делать хорошо?
  - Да всё! - громко ответил я, чем сразу удивил всех, в том числе директора.
  - А можно подробней?
  - Ну а чего же нельзя! Ну, копать, сажать, красить, мыть, убирать, разные там блюда лепить все умеют. А я умею ещё ремонтировать электропроводку, домашние  электроприборы, чинить мебель, обувь и ещё крыть крыши железом.
  - Во как! - еле выдохнул дядя Ваня. - А про обувь можно подробнее?
  - Да тут просто всё, был бы инструмент - лапки, ножи, ножницы, молоток, шилья  всякие, колодки разных размеров. Опять же - дратва, гвозди с игла там всякие, брусок точильный, сухая берёза для шпилек. 
  - Ага, и где же ты этому  научился?
  - Так у меня отчим сапожником был.
  - А сам сапоги шить не пробовал? 
  - Как же не пробовать? Да я за три дня любые слеплю!
  - Вот как! - снова удивился директор.
  - Но тут должен быть хотя бы один подручный, а для ремонта надо бы ещё и пару сборщиков материала, тех, кто будут ходить по дворам, по свалкам и собирать любую брошенную обувь, а здесь её мыть, сушить, пороть и готовить материал для мастера. И вот ещё что. Коль займёмся обувью, плату надо брать только продуктами. Потому что откуда у людей деньги–то, если работы нет?
  - Ай да молодец! - обрадовался директор, погладив меня по голове.
  - Ну, кто ещё нам что скажет? - спросил дядя Ваня, обращаясь уже к «специалистам».   
  Под впечатлением моего успеха вскинулось сразу пять рук, и среди них рука Юльки Травкиной, которая предложила открыть швейную мастерскую во флигеле. Так же нашлись два печника, стекольщик, набралась бригада плотников, уборщиков, огородников. Нашёлся и художник от Господа, который за два дня так разрисовал фасад флигеля,что каждому  жителю стало понятно: Здесь он может получить любую услугу: за ведро картошки, за кринку молока, за булку хлеба, за банку квашеной капусту, за дюжину яиц, за вязку лука, а пуще - за понимание сирот несчастных.
  Всё бы ничего, только вот первые клиенты нас, прямо скажем, обескуражили. Прикатили два полицая с автоматами на мотоцикле. И сразу же не в мастерскую, а в кухню. 
  - Давай жрать! Шевелись! Не видишь кто перед тобой?
  Тётя Маша принесла им две детские порции с кусочками хлеба на краешках. Они эти порции - ей на голову, с пинками и матом. На кухне что могли - сожрали, остальное прямо в печи и вылили.
  У дяди Вани была двустволка. Но тётя Маша его за ноги, да с причитаниями. Более того, выйдя со двора, эти скоты обстреляли всю нашу панораму побив при этом окна, штукатурку и даже один замок повредили.
   Только стёкла вставили, немцы прикатили. Как потом оказалось, немецкий комендант города, весь в нашивках, крестах, и хромает на левую ногу. Солдат прибежал, схватил первую пару моих сапог и - к полковнику. Ну, думаю, всё, пропал товар. Ан нет - пришли двое. Солдат сразу ко мне - что за фирма, где товар берёте...  Ну, я ему  и выложил, как нас свои бросили, и как их полицаи тётю Машу избили и флигель обстреляли. Выслушав перевод солдата, полковник взял мою засмолённую руку, оглядел, пожал, погладил по голове, приказал что-то солдату и вышел. Я видел в окно, как он курил, вытирал лицо и долго рассматривал наш дом. Солдат сказал мне, что те полицаи будут отправлены в лагерь и что если я сошью герру коменданту такие сапоги, он хорошо заплатит, у нас будет много заказов, каждый месяц нам будут привозить много продуктов от великой Германии. Солдат, уходя, тоже пожал мне руку и обещал после обеда доставить материал для новых сапог полковника.
  Солдат привёз не только кожу на голенища, подошвы и всё такое прочее, но и обмеры ног своего начальника, а также рюкзак со всяким сладостями и подарками. И странное дело - как по щучьему велению, ко всем нашим приёмщикам сразу образовались очереди. Пошли по дворам наши огородники, уборщики, швеи, маляры и даже доильщики коров и коз. Ну и зарплата тоже пошла. Через неделю немцы привезли первую телегу с обещанным продовольствием. И чего только там не было - консервы, крупы, мука, масло, жиры, яйца, галеты в ярких упаковках, шоколад.
  Ну, мы и зажили! И уже Катька не ляпала нам по пол-половника, а накладывала по по полной, да еще с маслом, да с белым хлебом. Некоторые, было, уж и толстеть стали. Но вдруг утром - самолёты, канонада. Наши, слава богу, перешли в наступление. Немцы скоренько свернулись, да и наутёк. Наши войска шли весь день. Ночью к нам на двух машинах ворвались непонятно кто - вроде как наши, да без погон, да и вели себя прям–таки по-бандитски, сразу же поставили в кухню своего  и давай жрать, пить самогон, орать. Мы девчонок сразу в спортзал, и окно там ещё открыли на всякий случай.
  Так эти скоты штрафниками оказались. Хорошо ещё, что с ними офицер был. Посуду за собой и не подумали убрать, разлеглись по нашим постелям, выставив охрану, причём не только во дворе, а и у дверей спортзала и кладовки с продуктами.
  Утром - снова пьянка-гулянка. По приказу офицера продукты выгребли все до сухарика, а как укатили, оказалось, что и простыни на портянки захапали. Вот что нам делать? Ну, хоть плачь. Зла не хватало. Слёзы сами наворачивались.
  Девчата принялись за уборку, а мы - в мастерскую, хоть что-то на завтрак собрать. Но и тут невезуха - почему–то за весь день, даже за своими заказами ни одна душа не явилась. Зато вечером пришли наши офицеры в синих фуражках и арестовали тётю Машу, дядю Ваню и их дочь-малолетку. Ну, мы сразу туда, в их штаб, где к нам вышел лейтенант.
  - Мы арестовали не ваше руководство, а врагов народа и проходимцев. Они обвиняются в расхищении казённых средств, в обогащении за счёт детского труда, в антисоветской пропаганде путём сожжении пионерских галстуков и, наконец, в сотрудничестве с врагом, за что они получали огромную мзду продуктами.
  Мы на это - в крик, но офицер демонстративно выпустил к нам зарёванную Катьку, что–то резко приказал часовым и захлопнул за собой дверь.
  Так мы снова остались сиротами. Но с ещё большим опытом выживания в такой страшной и, похоже, бесполезной и воровской войне.